Осада Азова

– «…А красной, хорошей Азов-город взяли мы у царя вашего турского не разбойничеством и не татиным промыслом, взяли мы Азов-город впрямь в день, а не ночью, силой своей и разумом. А все то мы примеряемся к Ерусалиму и Царьграду. Хочется нам тако ж взяти Царьград, то государство было христианское. Вы, басурманы, нас жалеете, что с Руси не будет к нам запасу хлебново, ни выручки, и сказываете, будто к вам из государства Московского о том писано. И мы про то сами без вас, собак, ведаем, какие мы в Московском государстве люди дорогие. Ни к чему мы там не надобны, очередь мы сами за собою ведем. А государство Московское многолюдно, велико и пространно, сияет светло посреди, паче всех иных госу­дарств и орд басурманских, персидских и еллинских, аки в небе солнце. А на Руси не почитают нас и за пса смердящего. Отбегаем мы с того государства Московского, из работы вечныя, из холопства невольного, от бояр и от дворян государевых, да здесь прибегли и вселились в пустыне непроходней. Кому об нас там, на Руси, потужить? Там все будут рады концу нашему. А запасы к нам хлебные и выручки с Руси николи не бывали. Кормит нас, молодцов, на поле зверь дикий да морская рыба. Питаемся мы аки птицы небесные: ни сеем, ни орем, ни в житницы вбираем. А злато и серебро емлем у вас за морем – то вам самим ведомо. А жены себе красные и любимые водим и выбираем от вас же, из Царьграда, а с женами детей приживаем…»

Тем временем, когда писалось письмо, атаманы войска Донского Осип Петров да Иван Каторжный, не теряя минуты, определяли расположение татарских и турецких войск, замкнувших крепость кольцом. Они побывали во всех одиннадцати крепостных башнях и через смотровые окна старались угадать замыслы врага. Они успели побывать в городках Ташкалове и Тапракалове. Они осмотрели и проверили подкопы подземные, прорытые на случай вылазок. Они побывали в главных бастионах и сметили, откуда им будет выгоднее, на случай штурма, нанести ощутимый ущерб противнику. Атаманы в Азове не дремали, и, пока писалось письмо, Осип Петров успел сделать в обороне некоторые поправки, необходимые при такой грозной опасности. Бойницы, направленные в сторону врага, были наготове. Идя к наугольной башне, Осип Петров перекрестился и сказал:

– Чем только все это кончится?

Иван Каторжный ответил:

– Плохо мы скроены, Осип Петрович, да, видно, крепко сшиты.

– И я так думаю. Будем стоять, пока земля сможет держать нас на своей теплой груди. Она и по смерти не покинет нас, примет, как сынов своих, вольных и храбрых…

Теперь уже скрипел пером дьяк Гришка Нечаев, вслушиваясь в то, что ему говорили атаманы Алексей Старой, Михаил Черкашенин, Михаил Татаринов, Наум Васильев да и все, кто мог сказать ладное да умное. Опершись на ружья, на длинные пики, казаки согласно и одобрительно кивали головами.

– «…Нельзя мириться или вериться хрестьянам с басурманом. Хрестьянин побожится душою хрестьянской и на той правде вовеки стоит, а ваш брат басурман побожится верою басурманскою, а ваша вера басурманская, татарская равна бешеной собаке, – и потому вашему брату басурману, собаке, и верить нельзя… Рады мы завтра вас попотчевать тем, чего нам, молодцам, бог по­слал в Азов-город.

Идите вы к своим глупым пашам не мешкая и опять к нам с такой глупою речью не ездите. А манить вам нас – лишь дни даром терять! А кто от вас к нам с такою глупою речью впредь будет, тому у нас под стеною города быть убиту. Промышляйте вы тем, для чего приехали от царя своего турского. Мы у вас Азов-город взяли головами своими молодецкими, людьми немногими, а вы его у нас, с казачьих рук наших, доступайте головами своими турецкими, многими своими силами. Кому-то у нас на кровавых боях поможет бог? Потерять вам под Азовом-городом турецких голов своих многие тысящи, а не видать его вам будет из рук наших казачьих и до века. Разве отымет его у нас, холопей своих, великий государь и великий князь Михайло Федорович, всея России самодержец, да вас, собак, им пожалует, то уже будет на то его государская воля…»

Взял Алексей Старой письмо войска Донского, свернул его в трубочку и вышел с двумя есаулами, Федором Порошиным и Иваном Зыбипым, через главные ворота. Татаринов напутствовал его:

– Будь осторожен, иначе схватят тебя и поволокут в свой табор. Ну а там быть тебе казнену.

Татаринов предупредил и храбрых есаулов, что они головой отвечают перед войском за атамана, в случае если не уберегут его.

– Ничего с нами не станется, – ответил Старой, – вернемся в целости. – И направился к траншее, в которой ждал его Магмед-ага.

Вечерело. По небу плыла запоздалая одинокая пушистая тучка. Небо было широкое, чистое, просторное и спокойное. Где-то совсем близко на реке испуганно крякали затерявшиеся в зарослях селезни и ути, а у самых ног стрекотали и прыгали кузнечики. Впереди, слева и справа все клубилось, шевелилось, рычало, передвигалось. Впереди же белел огромный город турецких шатров.

Магмед-ага, первым заметив синий кафтан Старого, его белую шапку, понял, что к нему идут с долгожданным ответом. Двух есаулов в зеленых кафтанах раньше не было. К чему они?

Когда Алексей Старой был уже совсем близко, Магмед-ага укоризненно покачал головой:

– Долго, очень долго ответ нам писали!

– Мы мало учены грамоте, – ответил Старой.

Магмед-ага оглядел с ног до головы храбрых есаулов, заглянул в спокойные глаза атамана и заискивающе спросил:

– Ответ хорош?

– По-нашему, ответ хорош, – проговорил Старой, – по-вашему как – не знаем. Не всякому угодишь.

– Можно читать? – спросил Магмед-ага.

– То воля твоя. Твоих полномочий мы не знаем.

– О, – сказал Магмед-ага, разворачивая толстый свиток бумаги, – длинно писано.

Татарские парламентеры Курт-ага и Чохом-ага, от которых на три сажени несло бараниной с луком, сунули свои носы в письмо, будто они понимали по-русски. Толмачи стояли спокойно, как и подобает им быть, сторонкой.

Магмед-ага еще раз спросил, хорошее ли письмо. Русского языка он не знал, но чтоб не уронить своего достоинства перед другими, не дал письма переводчику. Алексей Старой сказал, желая выиграть время:

– Если Магмед-ага пожелает, то наш есаул Иван Зыбин прочтет письмо по-русски и переведет тут же на турецкий язык.

Магмед-ага положился на слово, что письмо хорошее, и заявил атаману Старому:

– Тебе, умный и храбрый атаман, будут особые подарки от султана Ибрагима, от главнокомандующего Гуссейн-паши, от верховного визиря Аззем Мустафы-паши, от капудана Пиали-паши, от крымского хана Бегадыр Гирея, от его царевича Сафат Гирея и от меня лично.

– Спасибо. Подарков мне ваших не надобно. А если уж наградить, то все войско Донское – оно больше всех потрудилось, сочиняя это письмо.

– Чок гюзель! [16]

– Уж больно ты высоко оценил мои заслуги, – насмешливо сказал Старой.

Магмед-ага не пошел, а побежал к своему стану, несмотря на полноту и возраст, как резвый и быстрый мальчишка. За ним вприпрыжку еле поспевали Курт-ага, Чохом-ага и толмачи.

Гуссейн-паша стоял у шатра хмурый, как грозовая туча.

Еще издали он стал кричать и браниться так, что испуганный Магмед-ага и его свита в нерешительности остановились.

– Животное, почему ты так долго пропадал? Почему ты позволил, ишак, собака, унизить наше великое достоинство? Старая свинья! Ты заставил топтаться на месте без дела несколько часов подряд все трехсоттысячное войско! – прорычал Гуссейн-паша, скрежеща зубами, и круто отвернулся.

16

Очень хорошо! (тур.).

Магмед-ага, начальник янычарского войска, стоял бледный и растерянный, держа в руке письмо.

– Иди сюда поближе, да поживее! – грозно закричал главнокомандующий. – У тебя всегда вот так все медленно выходит, старая лошадь!

Магмед-ага мелкими и осторожными шагами подошел к Гуссейну, тот со злостью вырвал у него из рук письмо, развернул, влетел в шатер, сел на ковер, быстро пробежал глазами сверху донизу и сунул свиток эфенди Эвлии Челеби.

Гуссейн-паша и его начальники услышали такой дерзновенный казачий ответ, какого они еще за всю свою жизнь и долгую службу не слышали. Гуссейна трясло, словно в лихорадке, когда Эвлия Челеби произносил переведенные им слова: «худой пастух», «собачий сын», «ишачий сын», «собака», «кухарь», «македонский колесник», «глупый паша»!