Осада

Мама побледнела, стала упрашивать, Валентин с отцом в это время впихивали коробки в машину, загружали мешки, из багажника он выкинул все, кроме запаски, но сейчас он все равно не закрывался, пришлось связать замки веревочкой.

Мама стала уговаривать бабу Нюру ехать с ними, та махнула клюшкой и просто покачала головой, повторив, что «за ней придут, что ей, старой, вас беспокоить». Мама вздрогнула, поняв, что не переубедишь, что самой бабой Нюрой ее доля определена и расписана на те несколько дней или недель вперед, что она собирается оставаться в городе. А живой или не живой… как карта ляжет, баба Нюра не была богомолкой, напротив, верила только в земное, всю сознательную жизнь игнорируя небесное, начиная с комсомольской юности в Казахстане, где она, вывезенная из горящего Смоленска, из-под бомбежек и артобстрелов, сперва училась сама, а потом обучала других, поездила по всем тогдашним стройкам, потом устроилась на узловую здесь, в Ярославле. До самой пенсии меняла пропахшие смолой сосновые шпалы, ловко выдирая из старых костыли, а затем вытаскивая потрескавшуюся деревяшку и заменяя новой, забивая кувалдой эти громадные гвозди: в ее бригаде всегда работали только женщины, мужчины на дороге оказывались либо обходчиками, либо начальниками. Потом вышла на пенсию, смеясь, рассказывала маме, что никак не может нормально мыть и вытирать посуду, всегда что-то да разбивается в руках, привыкших к другому усилию…. Мужа у нее так и не случилось.

Мама еще прощалась, но даже прощаясь, надеялась уговорить, когда Валентин закрыл багажник, выложив запаску на переднее сиденье. Отец подошел к ним, трогательно поцеловал руку бабе Нюре, оба смутились, повисла неловкая пауза. Валентин вздрогнул и нажал на клаксон. Садясь в машину, мама расплакалась.

– Никогда не думала. Надо же так… попрощались, – бормотала она, устраиваясь на заднем сиденьи. Баба Нюра, дабы не мучить их больше, ушла в подъезд, как-то разом опустевший, а ведь всего несколько дней назад в нем спали беженцы, да не только в нем, на лестнице черного хода и то располагалась семья, а на чердаке и подавно. Сейчас дом пустовал, вместе с Тихоновецкими со двора уезжала последняя машина, побитая временем и дорогой «Нива». Резво вырулив на улицу, она быстро скрылась за поворотом, помчалась по улицам стремительно пустеющего города. Шум мотора затих в непривычной, давно позабытой тишине, словно, пришедшей из зимнего леса.

Валентин завел мотор и стремительно помчался со двора, вырулил на Московский проспект, поехал по глухому, непривычному Ярославлю с разбитыми глазницами окон, с распахнутыми настежь дверями магазинов, с мусором, что поднявшийся ветер возил по мертвенным улицам; радио, что он включил по привычке, еще работало, передавая одно сообщение: на привокзальной площади с полудня и до шести вечера состоится раздача продуктов для добровольцев и нуждающихся. Прослушав сообщение в третий раз, отец выразил надежду, что это не последний раз, что кроме складов на вокзале, добровольцы найдут еще и знаменитый государственный запас, недаром же столько времени они проводят в здании мэрии в поисках документов. Мама, не в силах слушать, сдавленно попросила отца замолчать.

Машина шла ходко, прямо по двойной сплошной, но уже возле моста через Которосль Валентин вынужден был притормозить. Толпа беженцев, к десяти утра увеличившаяся до плотного потока, не давала пробиться. До самого моста и еще километр после него, они вынуждены были, плестись с пешеходной скоростью, беглецы заполонили всю дорогу и очень неохотно расходились, услышав за спиной нетерпеливый гудок, а то и вовсе не уступали дорогу. Отец попросил не тратить зря аккумуляторы, только людей раздражает. Им-то идти почти две недели, а на машине ехать часов пять, есть ведь разница. Валентин смирился, за следующий час они продвинулись только до Телегина. Но затем пошло легче, уже от Спицына толпа поредела, а затем трасса М-8 и вовсе внезапно обезлюдела, оставшиеся позади путники шли не спеша, первые не торопились вперед, поджидая основную группу, меряя свою скорость по самым неторопливым, да еще по тем, у кого оружие, лишь отдельные группки, человек по пять-семь, сами по себе, двигались в своем ритме: в подавляющем большинстве люди от тридцати до пятидесяти максимум, имеющие опыт не только быстро ходить, но и дежурить по сменам, и стрелять, не раздумывая.

У Ростова Великого они снова попали в толпу, это как машина времени, подумалось Валентину, люди, что подходили к древнему русскому городу, вышли из Ярославля еще вчера, и за день отмахав сорок километров, теперь брели снова, не так бодро, но все же с определенной уверенностью в себе и своих силах. Ведь ничего не случилось ночью, мертвецы не терроризировали, как стало понятно из разговоров во входившей в Ростов толпе, может, статься, и до самой Москвы так будет, кто знает, всегда надо надеяться на лучшее.

Отец посоветовал ему ехать через город проулками, так быстрее будет, да и завистливых взглядов сумеют избегнуть.

ГЛОНАСС не работал, хорошо хоть карты в памяти сохранились, пошуровав по ним, Валентин выбрал оптимальный маршрут. На деле оказавшийся не очень удачным – Ростов будто покинули много лет назад, некоторые здания попросту рухнули, возможно, тут шли бои, хотя воронок Валентин не увидел, а вот просевшего грунта и рек канализации, текущей по улицам было предостаточно. Оказалось, инфраструктура города столь хрупка, что в отсутствие человека не продержится и недели, начав выходить из строя и разрушать все вокруг. Почему-то Валентин вспомнил виды разрушенного Цхинвала, за прошедшие после войны три года в нем практически ничего не было восстановлено, кроме правительственных зданий, городка, сооруженного московским мэром, да помпезного спорткомплекса, носящего имя Риты Ноймайер.

– Валь, прекрати снимать, следи за дорогой! – окликнул его отец. Валентин обернулся, но убрал телефон. Он уже сам не заметил, как достал его и начал съемки разрушенного Ростова. Сказывались последние дни, когда он ездил по городу и снимал, снимал. Профессиональная привычка, переросшая в какую-то подсознательную необходимость, что-то вроде ритуала, раз ты снимаешь это бедствие, значит, с тобой все будет в порядке.

За Ростовым потянулись бесконечная пустота дороги и окрестных поселков. Снова ни души, в своей машине времени они въехали в то время, когда Валентину казалось, что город продержится еще хотя бы несколько недель; уговаривал он маму несмело и отказом был почти удовлетворен.

Отец предложил сменить его за рулем, Валентин отказался. Ростов остался далеко позади, следом прокатился и Переславль-Залесский, еще одна группа, еще один скачок в прошлое, они покинули Ярославскую область, оказавшись на время во Владимирской, а затем только выскочили к развилке шоссе, левая вела к Сергиеву Посаду, правая огибала его по касательной, Валентин, не раздумывая, свернул направо, огибая город.

По дороге они уже несколько раз видели мертвецов, мелкие группы, то с одной стороны дороги, то с другой. Странно, но на этом ответвлении народу совсем не было, наверное, все пошли через город, в поисках либо временного отдыха, либо припасов, может того и другого разом. Шоссе оказалось разбитым, вероятно по нему гнали в Москву бронетехнику. Это было не сразу заметным, а только по прошествии нескольких километров, но поворачивать на старую дорогу Валентин не стал. Отец еще раз предложил сменить его. Снова покачивание головой.

– Напротив Сергиева Посада все равно сделаем остановку, надо перекусить, и так с утра не ели, – заметил он, оглядываясь. Машина вздрогнула, въехав в колдобину, всех основательно тряхнуло.

– Что случилось? – спросил отец, Валентин пожал плечами, выбрался из «семерки», посмотрел под колесо. Чертыхнулся.

– Сели. Надо помощь ждать. – отец ничего не сказал, выбрался следом. Пристально осмотрел севший на брюхо автомобиль, покачал головой.

– Тут машиной бы потянуть, а то вряд ли кто станет возиться. Да чтоб стащить, человек пять понадобится. А кто захочет – до Москвы еще пилить и пилить. Это если мы пеших найдем. Но по-любому, мы в невыгодном положении, сын, сам понимаешь.

Это было еще мягко сказано. Два часа спустя они пообедали и еще столько же молча ждали, выбравшись на обочину, прихода толпы, или проезда хоть какой-то машины. Тусклое промозглое сентябрьское солнце уже начинало клониться к закату, когда они увидели толпу, не позади, а впереди себя. Странно, она шла не по шоссе, а сворачивала на М-8 со стороны Сергиева Посада. Отец, не задумываясь, пошел к ним, криками пытаясь привлечь к себе внимание.

Первыми шли небольшие группки в большинстве своем состоящих из плотных, коренастых мужчин или молодцев лет двадцати – двадцати пяти, однако, ни один из них не выразил желание останавливаться хотя бы на минуту, хоть для того, чтобы выразить озабоченность, и уж тогда пойти дальше. За ними, на некотором отдалении, следовал народ пожиже, начали встречаться и женщины, опять же, большею частью молодые и крепкие, некоторые, будто защищаясь, вцеплялись в мужей или любовников, просто парней, с которыми шли бок о бок, чтобы только не расслышать слов помощи. Мама пробовала давить на жалость, но это было бессмысленно – от владельцев автомобиля к пешеходам. Ее сменил отец, затем Валентин, предлагавший уже деньги или продукты, или вещи, или проезд, кому как. Прошел час, полтора, но никто не остановился. Поток сперва поплотнел, затем снова начал редеть, перед ними прошло несколько тысяч человек, но ни один не остановился. Впрочем, один все же обратил внимание на мать: лишь чуть сбавив шаг, заметил просто:

– В Сергиевом Посаде мертвяков до кучи. Вам лучше поторопиться, – и не сказав больше ни слова, продолжил свое движение, смешавшись с остальными. Семью пробрала дрожь. Валентин попытался разыскать ответившего маме человека, но тот будто растворился меж людьми. Тогда он и начал предлагать все, что мог, вплоть до мест, но напуганные люди не слушали. Странно, они могли бы воспользоваться предложением поехать до Москвы, а не тащиться, но они боялись не успеть.

Еще через час поток кончился. И только тогда, по предзакатному шоссе со стороны Большого кольца показались людские тени, еще далеко, в нескольких километрах. Но прежде, нежданно разогнав толпу, проехал крытый «ЗИЛ», Валентин бросился перед ним, замахав руками, еле смог остановить. Грузовик, подпрыгивая на кочках выбитого гусеницами асфальта, останавливался очень неохотно, но наконец, притормозил и замер окончательно. Водитель не стал ставить на ручник, просто давил на тормоз, дожидаясь, пока запыхавшийся от волнения Валентин подбежит к нему.