Осажденная крепость. Нерассказанная история первой холодной войны
Шрифт:
В 1933 году ввели паспортную систему, чтобы контролировать передвижение населения. Постановление Совнаркома от 28 апреля 1933 года о выдаче паспортов запрещало выдавать их «гражданам, постоянно проживающим в сельских местностях», то есть крестьянам, с тем чтобы не дать им возможность уйти из деревни. Крестьянина советская власть фактически держала на положении крепостного. Этот запрет был отменен только в 1974 году!
Ситуация в промышленности была не лучше, чем в деревне. Деньги вкладывали в незавершенное строительство, в то время как действующие предприятия не получали сырья и оборудования. Финансовая система разрушилась. Правительство подняло цены, ввело обязательные займы и печатало ничем не обеспеченные деньги. Продовольствие выдавали
Голод 1932–1933 годов унес от четырех до пяти миллионов жизней. И вот что потрясает! Члены политбюро, как показывает анализ поступавших к ним документов, были прекрасно осведомлены о масштабах голода, о страданиях людей. Но историки отмечают, что не найдено ни одного документа, в котором Сталин и другие руководители страны хотя бы сожалели о смерти миллионов сограждан.
Борис Иванович Стукалин, который в доперестроечные годы был заведующим отделом пропаганды ЦК КПСС, уже на пенсии вспоминал:
«Даже сейчас, много десятилетий спустя, не могу без содрогания вспоминать о том, чему был свидетелем летом и осенью 1933 года. В стране разразился страшный голод. Городские жители получали хлеб по карточкам… Во многих же районах, где случился неурожай, а последние запасы зерна были изъяты государством, наступило настоящее народное бедствие. Миллионы людей хлынули в города в надежде устроиться на работу, чтобы получать хлебную карточку или продержаться за счет подаяний…
В те дни мне встречались десятки этих несчастных. Многие уже ничего не просили, а просто лежали на земле, прислонившись к стене дома или забору, и с мольбой смотрели на прохожих. Страшно было видеть их распухшие ноги, изможденные, потемневшие лица… Люди умирали тут же на улицах и подолгу оставались лежать неубранными.
Эти жуткие картины потрясли детское сознание, и я уже никогда больше не испытывал такой душевной боли, чувства неосознанного протеста против страшной несправедливости и кошмарной нелепости происходящего. Даже во время войны, когда приходилось видеть всякое, смерть людей не воспринималась с такой остротой, с таким щемящим ощущением беспомощности и какой-то смутной вины, как гибель людей на улицах Тамбова. Голодающие не только заполняли улицы, они наводняли дворы, ходили по квартирам, вымаливая хоть немного любой еды. Ходили больше женщины с детьми. Увы, подавали им редко и скупо, ибо многие тамбовчане сами страдали от недоедания».
Но понятно, почему возникло предположение, что украинцев губят сознательно. Голод на Украине был страшный.
Детский писатель Корней Иванович Чуковский осенью 1932 года записал в дневнике:
«Вчера парикмахер, брея меня, рассказал, что он бежал из Украины, оставил там дочь и жену. И вдруг истерично:
— У нас там истребление человечества! Истреб-ле-ние чело-вечества. Я знаю, я думаю, что вы служите в ГПУ, но мне это все равно: там идет истреб-ле-ние человечества. Ничего, и здесь то же самое будет. Я буду рад, так вам и надо!»
12 марта 1933 года киевские чекисты информировали Центр: «В ряде случаев людоедство переходит даже «в привычку»… В пораженных людоедством селах с каждым днем укрепляется мнение, что возможно употреблять в пищу человеческое мясо. Это мнение распространяется особенно среди голодных и опухших детей».
В мае местные органы госбезопасности и прокуратуры получили секретное письмо ОГПУ, союзной прокуратуры и Наркомата юстиции: «Ввиду того, что существующим уголовным законодательством не предусмотрено наказание для лиц, виновных в людоедстве, все дела по обвинению в людоедстве должны быть переданы местным органам ОГПУ».
На Украине массовая коллективизация и реквизиции хлеба вызвали волну крестьянских восстаний. В семидесяти трех сельсоветах восставшие крестьяне просто свергли советскую власть. Особые отделы — органы госбезопасности
в вооруженных силах — фиксировали пугающий рост недовольства среди украинцев-красноармейцев: «В частях Украины отмечается национальная рознь между украинцами и великороссами, имеются шовинистические группировки, агитирующие за «незаможнюю Украйну» и стремящиеся дискредитировать партработников, комсостав и Советскую власть».В Москве были крайне обеспокоены масштабами крестьянского недовольства на Украине. Ощущали шаткость своей власти. Боялись соседней Польши, которая в Гражданскую пришла на помощь независимой Украине — и две армии воевали вместе.
Сталин писал своему ближайшему помощнику — члену политбюро и секретарю ЦК Лазарю Моисеевичу Кагановичу: «Если не возьмемся теперь же за выправление положения на Украине, Украину можем потерять. В Украинской компартии (500 тысяч членов, хе-хе) обретается немало (да, немало) гнилых элементов, сознательных и бессознательных петлюровцев, наконец — прямых агентов Пилсудского. Как только дела станут хуже, эти элементы не замедлят открыть фронт внутри (и вне) партии, против партии».
Мнение вождя мгновенно обретало силу закона.
Политбюро в 1934 году постановило:
«1) Переселить с западных приграничных районов Украины в восточные ее окраины (Старобельская и т. п.) 7–8 тысяч хозяйств ненадежного элемента.
2) Обязать НКВД выслать в порядке репрессии с западных приграничных районов 2000 антисоветских семейств».
Агентов Юзефа Пилсудского на Украине не было, но украинцы за пределами СССР знали и говорили о том, что происходит на Советской Украине. Вот тогда в Европе услышали это страшное слово «голодомор». Советские лидеры предстали в облике настоящих живодеров. В ответ советская пропаганда еще злее писала о клевете западных изданий, усиливая у людей ощущение западного заговора против страны.
Сталин в своем кругу на пленуме ЦК подвел итог:
— Раньше международный капитал думал опрокинуть советскую власть в порядке прямой военной интервенции. Попытка не удалась. Теперь он старается и будет стараться впредь ослабить нашу хозяйственную мощь путем невидной, не всегда заметной, но довольно внушительной экономической интервенции, организуя вредительство, подготавливая всякие «кризисы» в тех или иных отраслях промышленности и облегчая тем самым возможность будущей военной интервенции. Ни о каких случайностях не может быть речи. Одно из двух: либо мы будем вести и впредь революционную политику, организуя вокруг рабочего класса СССР пролетариев и угнетенных всех стран, и тогда международный капитал будет нам всячески мешать в нашем продвижении вперед; либо мы откажемся от своей революционной политики, пойдем на ряд уступок международному капиталу, и тогда международный капитал, пожалуй, не прочь будет «помочь» нам в деле перерождения нашей социалистической страны в «добрую» буржуазную республику…
Сталин обратился к собравшимся в зале членам ЦК:
— Америка требует, чтобы мы отказались принципиально от политики мировой революции, уверяя нас, что все пошло бы хорошо, если бы мы пошли на такую уступку. Что же, товарищи, может быть, пойти на эту уступку?
Зал бурно отреагировал:
— Нет!
Рузвельт и Литвинов, или Разговор о религии и атеизме
Отношение Соединенных Штатов к Советской России было сформулировано сразу после Гражданской войны: американское правительство не намерено признавать советское правительство, которое не представляет в полной мере волю народов России. Об этом свидетельствует роспуск Учредительного собрания и тот факт, что большевики не допустили всенародных выборов. О безответственности лидеров советского правительства свидетельствует их отказ признать обязательства России перед другими странами. И наконец, тот факт, что эти лидеры злоупотребляют привилегиями дипломатических представительств, используя их в качестве каналов для распространения революционной пропаганды…