Осажденный Севастополь

Генерал действительно походил на живую мумию.

Молодые люди остались одни и несколько минут молчали в смущении. Лихачев первый заговорил.

–  Знаете ли, что мы на днях отправляемся в плавание?
– сказал он, желая в одно и то же время возбудить в Саше горесть предстоящей разлуки и уважение к своим будущим подвигам. Но Саша думала об отце и приняла это известие довольно равнодушно.

–  Вы надолго уезжаете?
– спросила она.

–  Не знаю, сколько времени продлится плавание... месяц или два... Мы будем крейсировать в Черном море, выслеживая турецкие суда. Как бы я желал объявления войны!

–  Надо будет посоветоваться насчет папа с доктором Балинским, - сказала Саша, отвечая на свои собственные мысли.

"Опять этот доктор Балинский!" - подумал Лихачев, и ревность снова закипела в нем...

–  К чему же с Балинским? Здесь есть много докторов. Балинский вовсе не пользуется известностью.

–  Он очень хороший и опытный доктор, и папа ему доверяет.

Лихачев закусил губы...

"Она влюблена в этого доктора", - мысленно решил мичман.

–  Да, я желал бы войны, - снова сказал Лихачев.
– Приятно погибнуть за отечество, - произнес он вычитанную фразу.

–  А вы не боитесь?
– спросила Саша. Лихачев взглянул на нее с чувством собственного достоинства.

–  За кого вы меня принимаете?
– спросил он.
– Неужели я похож на труса?

–  Я этого не говорю. Но ведь турки - варвары, и война с ними не то что с образованными нациями. Да и вообще война - какой ужас! Я часто молюсь Богу, чтобы никогда более не было войн.

–  Жизнь на море приучает ко всяким опасностям, - говорил Лихачев, глядя прямо в глаза Саше. Она сконфузилась и стала смотреть в сторону.
– Скажите, а вам будет жаль, если меня убьют?

–  Конечно, будет жаль, - наивно сказала Саша.
– Вы такой ловкий кавалер и так хорошо танцуете вальс, - прибавила она со смехом.

–  Какая вы недобрая! Я говорю о смерти, а вы - о танцах.

–  Но ведь война еще не объявлена, и, даст Бог, ничего не будет... А если в самом деле вам придется сражаться, я, право, право, буду очень бояться за вас.

–  Благодарю вас, - с чувством произнес мичман.
– Воспоминание о вас поддержит меня в минуту опасности... До свиданья... Вот что еще, исполните мою просьбу: дайте мне что-нибудь на память!

–  Что же я вам дам?
– сказала Саша, растерявшись.
– Вот разве возьмите этот платок...

"Только как бы мамаша не заметила", - подумала Саша.

Но Лихачев не опасался мамаши. Батистовый платок был уже в его руках, и он не расстался бы с ним ни за какие блага в мире. Ему казалось, что в этом платке, пропитанном запахом ландыша, ощущается дыхание любимого существа. Он еще раз пожал руку Саши и хотел прижать ее к своим губам, но у него не хватило смелости. Лихачев быстро вышел и вскоре шагал по Морской улице.

IV

Едва заметная зыбь колыхала эскадру, когда она оставляла Севастопольский рейд, направляясь к Варне. Молодые офицеры догадывались, что целью плавания будет не простая прогулка по водам Черного моря. Они бодро готовились к опасностям. Многие, подобно Лихачеву, сгорали от нетерпения померяться силами с неприятелем и, конечно, думали не о турках. Им хотелось побороться с гордым британским львом. Как настоящие питомцы покойного Лазарева{25}, они не только не страшились мысли о войне с Англией, но радовались, что будут иметь случай оправдать мнение, сложившееся в обществе о черноморских моряках. Эскадра отплывала при самых благоприятных предзнаменованиях.

Лихачев перед самым отъездом получил письмо от матери и от сестер с уведомлением, что ему с этой же почтой высланы разные домашние приготовления вроде засахаренных фруктов, вышитых полотенец и прочее.

–  Такая досада, опоздала посылка, - говорил он своему приятелю лейтенанту Артамонову.
– Жаль, что маменька не прислала вещей с человеком. Наша почта вечно опаздывает... Я бы, кстати, взял с собою человека вместо денщика...

–  Ну, это вы напрасно, - возразил Артамонов.
– У нас этого не любят, и капитан едва ли позволил бы вам. Адмирал Корнилов не раз порицал обыкновение брать с собою крепостных людей. По его словам, присутствие подобных камердинеров вредит дисциплине.

–  Не понимаю - почему?
– изумился Лихачев. Он недавно перевелся в Черноморский флот и еще не знал порядков.

–  А потому, что ваш крепостной человек будет повиноваться вам больше, чем мне или даже старшему офицеру.

–  Знаете ли, Артамонов, я начинаю соглашаться с теми, кто ставит Павла Степановича Нахимова{26} выше нашего Владимира Алексеевича. Корнилов, несомненно, обладает огромным умом и образованием, но, право, он педант. Сегодня мне рассказывали, что он разбранил одного лейтенанта за чтение книги.

– - Ну, батенька, дело-то было не совсем так, - возразил Артамонов, всегда готовый стать на дыбы за своего вице-адмирала.
– Я сам был свидетелем и расскажу вам. Корнилов заметил, что один из офицеров усердно поглощает томы "Библиотеки для чтения". Дня три назад Владимир Алексеевич, заметив у офицера книгу, спрашивает его: "Что это у вас, не инструкция ли Лазарева?" Офицер смешался. Корнилов взял книгу, повертел в руках и, нахмурясь, возвратил со словами: "Библиотеку для чтения" мы почитываем, а инструкции Лазарева знать не хотим. Вот что я вам скажу, господин лейтенант, когда я был так молод, как вы, я также читал все без разбора. Покойный Михаил Петрович однажды хорошо намылил мне за это голову, и с тех пор я стал серьезно изучать морское дело".

–  И все же это педантизм, - сказал Лихачев.
– Ведь так, пожалуй, все перезабудешь, чему учился, кроме морского дела. А я очень люблю чтение. В детстве, помню, я все читал Робинзона Крузо и мечтал, что меня выбросит бурею на остров...

–  Смотрите, как бы ваши мечты не сбылись теперь: ветер стал свежеть, да и барометр падает.

Действительно, ветер все свежел. Вечером тридцатого октября дул довольно умеренный северный ветер с дождем. Но около полуночи все небо покрылось тучами и завернул зловещий норд-ост. Было так темно, что с адмиральского корабля стали пускать ракеты. От проливного дождя они только шипели, почти не освещая непроглядной тьмы. Ветер все усиливался, безжалостно трепля измокшие паруса и снасти. Матросы кутались в свои просмоленные шинелишки, стоя как вкопанные, несмотря на качку, по своим местам близ снастей и изредка перебрасываясь двумя-тремя словами. Вахтенные офицеры, промокшие до костей, изо всех сил напрягали зрение, стараясь разглядеть сигналы, даваемые с адмиральского корабля.

Корабль "Три святителя", на котором находился Лихачев, был одним из ветеранов Черноморского флота. Это был огромный стодвадцатипушечный линейный корабль, котором у давно уже пора отправляться в док на починку, а то и совсем на покой. С самого начала бури вице-адмирал Корнилов, как видно, стал беспокоиться об участи "старика": с адмиральского корабля "Великий князь Константин" постоянно спрашивали сигналами командира "Трех святителей": все ли благополучно?