Ощепков

Не менее приятное впечатление на местное население производили семинаристы и в самой столице. Часто заезжавшие в миссию путешественники с удовольствием отмечали по-монашески аскетичную, но уютную и достойную обстановку семинарии; общежития, где ученики спали по- европейски — в кроватях; увешанные в строгом порядке географическими картами и таблицами классы, в которых семинаристы сидели на занятиях по-японски — на полу; всегда образцово чистый двор, веселые и непринужденные лица учеников, одетых, в зависимости от занятий, либо в прусского типа мундирчики с фуражками, либо в традиционные японские кимоно и широкие штаны — хакама [40] .

40

По материалам издания: Дневники святого Николая Японского: В 5 т. СПб., 2004. Т. 5.

Искреннее радение православного архиепископа о своих учениках сочеталось в семинарии с совершенно конфуцианской моделью внутрисемейных отношений, где основой бытия являются покровительство и забота старших о младших в ответ на беспрекословное подчинение и дисциплинированность последних. Такая, почти идиллическая картина внешнего состояния и внутреннего психологического климата семинарии хорошо отображена в опубликованных все в том же 1891 году воспоминаниях одного из бывших семинаристов — Сергия Сёдзи:

«И вот сбылось мое желание: я стал воспитанником семинарии и поселился в Суругадае… Новые мои товарищи, вместе со мною поступившие в семинарию, очень мне понравились: все они с первой встречи показались мне искренними и добрыми. Всех их было около пятидесяти. Из них три четверти были юношами взрослыми; остальные были такие же дети, как и я, и их поместили всех вместе в одну большую комнату, составлявшую особое царство молодцов, как называл нас преосвященный Николай, когда посещал наше жилище. Разумеется, наша молодцовская комната была самой веселой и шумной во всей семинарии, но зато занимались мы и успевали в учении также молодецки. Хотя старшие из вновь поступивших помещались отдельно от нас, но мы все весьма скоро познакомились между собою, и из нас составилась как бы одна семья, связанная истинно братскою дружбою… Такова была товарищеская среда, в которой очутился при начале моего учения в семинарии. Во главе же семинарской семьи стоял… сам преосвященный Николай…

Быстро текло время среди трудных для нас занятий русским языком, Священной историей Ветхого Завета и другими новыми для нас предметами. Между тем взаимная дружба между воспитанниками все росла и укреплялась. А наше царство молодцов становилось все веселее и шумнее. Наступил ноябрь; и, хотя еще не было снегу, чувствовалось приближение зимы. Начались утренние морозы, и по вечерам стали неудобными игры на площадке с гимнастическими приборами. Но молодцы не унывали. Во время вечернего перерыва занятий они собирались в большой зале; к ним присоединялись многие из старших, и там веселые игры заменяли им гимнастические упражнения; после получасового вольного моциона они бодро принимались за предстоящие им полуторачасовые занятия. Иногда, бывало, проходит в это время через залу преосвященный Николай. “С добрым вечером!” — приветствуем мы его громко и дружно и непременно по-русски. Преосвященный, со свойственной ему живостью и веселостью, ответит на наш привет. Старшие из находящихся тут учеников, естественным образом, при входе владыки принимают вид более степенный и чинный.

Но вот прошли полтора часа тихих вечерних занятий. Совершена и общая вечерняя молитва. К десяти часам вечера все воспитанники разошлись по спальням… В разных углах спальни поднимается где тихий говор, где сдержанный хохот, где оживленный спор вполголоса между соседями по койкам. Но вдруг все голоса смолкают. В спальню вступил преосвященный Николай. Он тихо проходит между койками, столь же тихо удаляется, и вскоре затем вся спальня погружается в глубокий сон» [41] .

41

Сёдзи С. Как я стал христианином // Святитель Николай Японский в воспоминаниях современников. М., 2012. С. 387–390.

Цементировалась тяга к учебе и дисциплине общей для семинаристов целью — стать православными священнослужителями. При этом епископ Николай долгие годы вынашивал идею об открытии семинарии и для «язычников», то есть для японцев, не желавших креститься и остававшихся в рамках привычных им национальных религий — синто и буддизма, с целью дать им российское по структуре и наполнению образование. Этот план так никогда и не был реализован по причине отсутствия средств на него, а жаль. Аналогичные проекты западных миссионеров превратились со временем в престижные и процветающие ныне университеты: Дзёти (Святой Софии) и Аояма гакуин в Токио, Досися — в Киото [42] .

42

Подробнее об этом: Саблина Э. Б. Указ. соч. С. 66–69.

Подвижничество святителя Николая отличало четко выраженное несоответствие между его личным отношением к вере, необыкновенным энтузиазмом и выдающимися способностями — с одной стороны, и возможностями, прежде всего финансовыми, которыми располагала Русская церковь, — с другой. В этом история популяризации христианства в Японии западными миссионерами разительно отличалась от проповеди православия. Сам же Николай Японский не раз говорил, что чувствует в себе дар ученого-японоведа и имеет силы и желание для изучения этой страны, но важность и нужность проповеди православия среди японцев ощущает несравнимо сильнее, и с этим делом всей его жизни не сравнится никакое другое. Еще на первом этапе своего познания страны он написал серьезный и весьма объемный исторический очерк Японии, основанный на изучении неизвестных тогда русским ученым книг — «Дай Нихонси», «Кокусиряку», «Иси», «Нихонгайси». Однако вторым и несравнимо более тяжким — прежде всего морально — был этап познания особенностей японского духа, менталитета местных жителей, находившихся к тому же на пике внутреннего неприятия нашей страны, ненависти к ней и отвращения ко всему русскому. В Токио конца XIX века, в отличие от подслеповатого на Восток Санкт-Петербурга, отлично понимали, кто будет ее главным соперником в борьбе за обладание соседними Маньчжурией и Кореей. Это понимание не скрывалось — наоборот, на нем воспитывались целые поколения, и такое русофобское воспитание удачно ложилось на имевшую самурайские корни подозрительность и ненависть к западному духу. Известный в Японии путешественник Рицудзан Камисима Нагахиса, который в 1893 году посетил русский Сахалин, так описал свои впечатления от родины Васи Ощепкова: «Широко открыв свои глаза от душившей меня злобы, смотрел я в сторону Санкт-Петербурга, на запад, где черными пятнами клубились, сливаясь с водою, зловещие облака». Эту цитату, ярко характеризующую настроения японских ультранационалистов в отношении России, привел в своих воспоминаниях профессор японоведения Дмитрий Матвеевич Позднеев, тесно общавшийся с владыкой в его последние годы. Он же позже вспоминал о знаменитой истории крещения Николаем первого японца — того самого синтоистского священника и бывшего самурая-убийцу Савабэ Такума, что стал потом отцом Павлом. Пришедший за жизнью русского монаха Савабэ сказал ему: «Вас, иностранцев, нужно всех перебить. Вы пришли сюда выглядывать нашу землю. А ты со своею проповедью больше всего повредишь Японии!» [43]

43

Позднеев Д. М

. Архиепископ Николай Японский (Воспоминания и характеристика) // Святитель Николай Японский в воспоминаниях современников. С. 63.

Открытие Русской православной духовной миссии в Токио, строительство православного собора на холме Суругадай у многих японцев вызвали чувства, выраженные тогда в газете «Нихон»: «Православная церковь является злостным местом, откуда сыплются проклятия на голову Японии и где молятся за ее поражения. Она всегда была центральным агентством шпионов, состоящих на русской службе. Японцам ненавистен купол русского собора, который, возвышаясь над всем городом, как бы шлет презрение самому императорскому дворцу, ненавистен храмовый колокол, который каждое воскресное утро докучает своим гвалтом мирному сну жителей…» «Вся Япония была полна именно этой злобой, ненавистью, фанатическим зложелательством по отношению к России. Не знала этого только Россия, но архиепископу Николаю пришлось с этим столкнуться первому из русских на деле», — отмечал Д. М. Позднеев [44] . Но чего явно не ожидал святитель, так это того, что такое «зложелательство» с годами будет только расти, шириться и крепнуть. «Начиная с жреца Савабэ, желавшего убить архиепископа, проявление ненависти со стороны японцев преследовало владыку постоянно, — продолжает Позднеев. — Без преувеличения миллионы газетных статей за эти пятьдесят лет объявили его “ротаном”, то есть русским шпионом. Православные христиане назывались в Японии “Никораи но яцу”, то есть “Николаевские негодяи”, или “Суругадаи но яцу”, то есть “Суругадайские негодяи”… В этом отношении чрезвычайно характерным является отзыв одной из самых шовинистических и русофобских газет “Ниппон” об архиепископе Николае, напечатанный в 1909 году. “Если бы архиепископ Николай был рожден в другой стране и принадлежал к другой Церкви, — писала эта газета, — он был бы высокоуважаем нашим народом как талантливый иностранец, имеющий самые разнообразные и тесные отношения с японцами, оказавший стране большие услуги и любящий последнюю как свою вторую родину. Но как русский по происхождению и епископ Греческой церкви, отец Николай пользуется в лучшем случае индифферентным отношением со стороны японцев”» [45] .

44

Там же. С. 63, 123.

45

Там же. С. 95–96.

Профессор Позднеев не был бы ученым, если бы не проанализировал причины успеха архиепископа: «…он вынес на своих плечах апостольскую работу в адских условиях ежесекундной клеветы, гонений, подозрительности… Вместе с мягкостью, он был железным человеком, не знавшим никаких препятствий, практичным умом, и администратором, умевшим находить выход из всякого затруднительного положения. Вместе с любезностью, в нем была способность быть ледяным, непреклонным и резким с людьми, которых он находил нужным воспитывать мерами строгости, за что-либо карать или останавливать. Вместе с общительностью, в нем была очень большая, долгим опытом и горькими испытаниями приобретенная сдержанность, и нужно было много времени и усилий, чтобы заслужить его доверие, и откровенность. Наряду с какою- то детской наивностью веселого собеседника, в нем была широта идеалов крупного государственного ума, бесконечная любовь к родине, страдание ее страданием и мучение ее мучениями» [46] .

46

Там же. С. 50–51.

Если же говорить об уровне познания и понимания Японии русским первосвятителем, то поистине этот уровень был настолько глубок, а горизонты настолько широки, что Николая Японского невозможно назвать ни японофилом, ни японофобом. Наставник Василия Ощепкова был японоведом высочайшего мирового уровня, чье знание Японии и понимание японской души в те годы имело мало равных себе. Сегодня его имя одинаково свято и для востоковедов, и просто для христиан — в 1970 году основатель Токийской семинарии был канонизирован как святой равноапостольный Николай Японский. Но это сегодня. А тогда, говоря об отношении к владыке на его родине, Дмитрий Матвеевич риторически восклицал: «Можно ли искать большего игнорирования человека, большего пренебрежения к его трудам над изучением никому не ведомой тогда Японии?…делавшего свое прямое, святое культурное дело и ни в чем, кроме этого, не повинного архиепископа Николая травили с двух сторон: японцы — как русского политического агента, шпиона, агитатора, сеющего на японской почве измену и симпатии к вероломной, хищнической России; русские — как деятеля, сообщающего Японии о России то, чего ей не нужно знать, подготовляющего из японцев знатоков русского языка и расточающего русские деньги для того, чтобы подготовлять врагов России» [47] .

47

Там же. С. 97.

Вот в таком тревожном настроении, в таком состоянии непризнания и Россией, и Японией, и в такой окружающей его международной обстановке, когда в воздухе повис отчетливый запах грядущей войны, архиепископ Николай, прекрасно понимавший, что происходит, встретил просьбу из России о том, чтобы семинария перестала быть только японской: русской армии понадобились высококлассные военные переводчики.

О самом факте подготовки в Токийской православной семинарии профессиональных переводчиков-японистов было известно давно. В 1970 году впервые о русских семинаристах в Токио написал бывший лидер эмигрантского движения младороссов, ставший после возвращения в СССР старшим консультантом Отдела внешних сношений Московского патриархата Александр Львович Казем-Бек. В 1990-х годах московский востоковед Александр Николаевич Хохлов подготовил первую обширную работу, посвященную семинаристам, опирающуюся на архивные исследования [48] , но оставшуюся известной только узкому кругу японоведов. Как же все начиналось?

48

Хохлов А. Н. Подготовка русских переводчиков-японистов в Японии и деятельность И. Д. Касаткина (вторая половина XIX — начало XX в.) // Восток / Oriens. 1994. № 5; Хохлов А. Н. Роль Токийской православной семинарии в подготовке переводчиков- японистов // Православие на Дальнем Востоке. Вып. 2. СПб., 1996.