Оседлать чародея
Шрифт:
«Ура» и прочие возгласы одобрения прозвучали несколько более вяло, нежели ожидал бывший царский советник. Даже храмовая стража слушала его речь с долей сомнения. Селиван подождал немного, затем продолжил:
– Колдуны изобличены, лжегосударь бежал, оставив престол. Дабы царство не опрокинулось в пучину усобиц и смуты, храм Пастхов возглавит его. Достойнейшие из кесов возьмут на себя сей тяжкий труд и будут вершить его, покуда не изберем нового государя, достойного воссесть на угорийский престол! Все вы, досточтимые горожане, все вы, Пастховы дети, я полагаю… я надеюсь… Куда вы смотрите?!
Внимание собравшихся явно переключилось:
А еще мгновение спустя Виану уже было не нужно оборачиваться, чтобы узнать, что именно он увидит за спиной. Вернее, кого. Ибо лишь одно известное ему существо могло отбрасывать такую тень и порождать такие порывы ветра.
– Привет, Марая, – проговорил парень, – ты вовремя.
Марая не ответила. Не встретив даже малого сопротивления со стороны стражи, а равно и кесов, опешивших от неожиданного появления громадного крылатого змея, она сосредоточила внимание на Селиване.
– Ну что, Салив, – прогремел ее голос, – все никак не уймешься?
Что хотел бы ответить Селиван, неизвестно, поскольку при звуках змеева голоса народ, остававшийся на площади, пришел в себя от первого испуга и немедленно впал во второй, практически в едином порыве бросившись прочь. Селиван, не говоря ни слова, тоже развернулся и побежал к краю помоста.
– Стой! – заорал Виан, пытаясь высвободить руки из пут.
Струя пламени ударила в помост, лишь чудом не задев Селивана. Тот метнулся в сторону и прыгнул прямо в котел. Вторая струя прошлась по закопченному боку котла, и вода, уже почти переставшая кипеть, взбурлила, переливаясь через края и заливая остатки дров. А затем котел всей массой накренился и рухнул на площадь, расплескивая дымящееся содержимое.
Селивана так и не нашли. Разгневанный Виан и едва пришедшая в себя, смертельно бледная Омелия, подбежав к перевернутому котлу, обнаружили лишь большую лужу, посреди которой валялся перстень принцессы. Старый колдун исчез бесследно.
– Сбежал, – покачав головой, сказал Лазаро, невозмутимо натягивавший на себя одежду того кеса, которого Виан не то хорошо оглушил, не то вовсе прикончил ударом кресла. – Открыл Дверь прямо в котле и сбежал. Еще и омолодился по дороге – обряд-то ему явно знаком.
– Почему? – не понял Виан. Он все никак не мог привыкнуть, что тот, кто был странным коньком-горбунком, теперь ходит на двух ногах и в одежде.
– А потому, что лет ему куда больше, чем мне. Он стариком еще в моем детстве был, а я прожил уже куда больше обычного человеческого срока.
– Да, мальчики, натворили вы дел, – покачала головой Марая, оборотившись человеком.
Площадь, с которой разбежались и последние зеваки, и стража, выглядела как после побоища: громадный котел был перевернут, помост тлел в двух местах, все еще стоящий на нем резной престол словно изрубили топором, лотки с пирожками, которые кто-то притащил перед началом зрелища, втоптаны в мостовую.
К счастью, подавляющее большинство людей эта участь миновала – после того хаоса, что творился на площади, Виан ожидал увидеть десятки затоптанных. Однако таковых оказались единицы, причем половину составляли храмовые стражники, оказавшиеся на пути спасавшейся от дракона толпы. К этим жертвам добавлялись обыватели, оглушенные прорывавшимися к помосту кесами, и двое самих кесов – тех самых, которых Виан в приступе ярости угостил креслом.– Двадцать три человека, – подсчитала Марая, – и из них кое-кто еще оклемается. Могло быть хуже.
Виан мрачно покачал головой. Могло быть гораздо хуже, но не в одном и не в двух домах Тищебора наплачутся сегодня над невинно убиенными. Кесы и стража, разумеется, не в счет – чай, знали, на что и за что шли.
– Кто это? – шепотом поинтересовалась Омелия, взглядом показывая на Мараю.
– Марая Змеевна, – отозвался Виан. – Она вообще-то змей огненный. Да ты и сама видела.
– А это та самая эриантийская принцесса? – улыбнулась Марая. – Приятно познакомиться. Лазаро, старый сурок, я очень рада, что ты перестал быть лошадью!
И сгребла опешившего мага в объятия.
– К счастью, все-таки человек, – пробормотал тот. – Не хотелось бы после лошади побыть еще и грызуном!
Постелено начал появляться кое-какой народ: оправившиеся от испуга горожане, пришедшие поискать потерянные в сутолоке вещи или узнать о судьбе отставших родственников и друзей, и неизбежные мародеры, прикидывавшие, где что плохо лежит. Последних, впрочем, быстро спугнули царевы дружинники, вошедшие и въехавшие на площадь целым отрядом человек в тридцать.
– Эк они вовремя, – проворчала Омелия.
Двое верховых, с одобрением понаблюдав, как царские люди наводят подобие порядка, повернули коней и подъехали к Виану со товарищи. Это были царев тысячник – пожилой уже вояка с соломенного цвета усами, и, к глубокому удивлению Виана, Сура.
– Государь вас всех к себе требует, – пробасил тысячник, – в престольный покой. Меня послал, чтоб приглядел, если что.
– Там бы лучше приглядеть, – Виан обвел рукой площадь, – не нужна ли помощь кому.
– Мои орлы поглядят, – откликнулся воин, – чай, не пальцем деланы – разберутся. Пошли.
Государь Влас сидел на престоле, подперев щеку рукой, и задумчиво глядел на вошедших. На высокой спинке престола спал феникс, спрятав голову под крыло.
– Пришли? – риторически спросил царь. – Ты пока свободен, – кивнул он тысячнику, и тот послушно исчез, притворив за собой дверь.
Сура прошла вперед и встала на своем обычном месте слева от престола. Все некоторое время молчали.
– Рад видеть вас в добром здравии, государь, – проговорил наконец Виан.
– А ведь не должен бы, – отозвался царь. – Экий ты, Виан, Нарнов сын, верноподданный! И за тридевять земель тебя посылаешь, и в кипятке варишь, а тебя не берет. Нечто тебе хуже было бы, ежели б я в котле сварился?
– Может, и не хуже, – Виан пожал плечами, но, во-первых, тогда бы Селиван дорвался до власти, а во-вторых… Ну, неправильно это.
– Ты же понимаешь, – царь сел на престоле прямо, – что я сейчас могу позвать солдат, и вы отсюда не выйдете.
– Ты же понимаешь, – ответил в тон царю Виан, – что мы отсюда уйдем когда и куда захотим. А спустя самое большее две седмицы ни один торговый корабль не сможет выйти из устья Тиши или войти в него.