Осень в Пекине
Шрифт:
VI
Анжель поднялся на палубу. Корабль вышел в открытое море. По всей длине палубы гулял ветер дальних широт, в результате чего получался крест — явление вполне обычное в этих краях, потому как владения Папы начинались где-то пап-лизости.
Анна и Рошель закрылись в каюте, и Анжелю захотелось уйти подальше. Правда, в мыслях он далеко уйти не мог. Анна был с ним все так же приветлив. Самое ужасное, что и Рошель тоже. Но в каюте они уединились не для того, чтобы беседовать о нем. Может, они вообще не будут беседовать. Они будут... Может, они...
Сердце Анжеля бешено заколотилось, потому что он представил себе Рошель без ничего, как она
Вот уже несколько дней она смотрит на Анну по-особенному, и это невыносимо для Анжеля. В глазах у нее появилось то же выражение, что у Анны, когда он целовал ее в машине: такие страшные, ошалелые, невидящие глаза, а веки как помятые цветы с раздавленными, пористыми, полупрозрачными лепестками.
Ветер пел в крыльях летящих чаек, цеплялся за предметы, выступающие над палубой, оставляя на каждом выступе перышки тумана, как облака на вершине Эвереста. Солнце било в глаза и отражалось в мигающем, кое-где совсем белом море. Море дивно пахло рагу из морской коровы и напоенными теплом, зрелыми морскими плодами — дарами глубин. Поршни гулко ходили взад-вперед, и корпус корабля подрагивал им в такт. Синий дымок поднимался над вытяжными отверстиями в крыше машинного отделения и мгновенно рассеивался по ветру. Анжель наблюдал за всем, что происходит. Прогулка по морю умиротворяет: ласкающий шепот волн; пена, лижущая бок корабля; вскрики и хлопанья крыльев снующих чаек. Анжель словно захмелел, и, несмотря на Анну и Рошель, закрывшихся в каюте, кровь в его жилах стала струиться легче, быстрее и заиграла, будто шампанское.
Воздух был бледно-желтого и чистого, иссиня-бирюзового цвета. Рыбы по-прежнему тыкались носом в корабль. Анжель хотел было спуститься посмотреть, не остаётся ли вмятин на старой обшивке. Но потом прогнал эту мысль, а с ней ушло и видение Анны и Рошель. Ветер был восхитителен на вкус, а матовый гудрон на палубе весь покрыт искрящимися трещинками, похожими на прожилки причудливо-капризных листьев. Анжель пробрался на нос корабля, чтобы облокотиться там о поручни. У перил уже стояли, свесившись, Олив и Дидиш. Они смотрели на пряди белой пены, которая, как усы, лепилась к подбородку судна — странное место для усов. Дидиш все еще обнимал Олив за шею, а ветер трепал их волосы и напевал что-то им на ухо. Анжель остановился около детей. Заметив присутствие постороннего, Дидиш обернулся и окинул его недоверчивым взглядом, постепенно смягчившимся. На щеках Олив еще виднелись следы высохших слез; она всхлипнула в последний раз, уткнувшись в рукав.
— Ну что? — спросил Анжель. — Вам здесь нравится?
— Нет, — буркнул Дидиш. — Этот капитан — старый козел.
— Что он вам сделал? Прогнал из рубки?
— Он хотел сделать больно Олив. Он ущипнул ее вон там, — сказал Дидиш.
Олив приложила руку к тому месту, где ее ущипнули, и выразительно шмыгнула носом.
— Все еще больно, — пожаловалась она.
— Каков негодяй, — сказал Анжель. Он был возмущен.
— Я дал ему воронкой по морде, — сказал мальчик.
— Ага, — подтвердила Олив, — это было ужасно смешно. — И она тихонько прыснула.
Анжель и Дидиш тоже засмеялись, представив себе физиономию капитана.
— Если он снова начнет щипаться, — сказал Анжель, — позовите меня. Я сам накостыляю ему.
— Вы совсем другое дело. Вы — друг, — сказал Дидиш.
— Он хотел меня поцеловать, — добавила Олив. — От него несло красным вином.
— А вы не будете ее щипать, правда? — спросил Дидиш с неожиданной тревогой в голосе (с этими взрослыми надо держать ухо востро).
— Не бойся, — сказал Анжель. — Я не собираюсь
ее щипать. И целовать тоже.— О, — заявила Олив, — я вовсе не против, чтобы вы меня поцеловали. Но только не щиплитесь, это очень больно.
— Я считаю, что совершенно не обязательно вам ее целовать, — сказал Дидиш. — Если нужно, я и сам могу это сделать.
— Ты что, ревнуешь? — спросил Анжель.
— Вовсе нет.
Щеки Дидиша вспыхнули красивым ярким румянцем, а взгляд устремился куда-то поверх головы Анжеля. Для этого ему пришлось очень неудобно запрокинуть голову. Анжель засмеялся. Он подхватил Олив под мышки, приподнял и расцеловал в обе щеки.
— Вот так, — сказал он, поставив девочку на место. — Теперь мы в самом деле друзья. Давай лапу.
Дидиш нехотя протянул ему свою грязную ладонь, потом заглянул Анжелю в лицо и перестал хмуриться.
— Вы пользуетесь тем, что вы старее меня. Но мне плевать, — сказал мальчик. — Все равно я целовал ее до вас.
— Поздравляю, — сказал Анжель. — У тебя отличный вкус. Ее очень приятно целовать.
— Вы тоже едете в Экзопотамию? — спросила Олив, чтобы сменить тему разговора.
— Тоже, — сказал Анжель. — Я буду там работать инженером.
— А наши родители — исполнительная бригада, — с гордостью проговорила девочка.
— Это они будут делать всю работу, — пояснил Дидиш. — Они говорят, что инженеры без них ничего не могут.
— Они абсолютно правы, — подтвердил Анжель.
— А еще есть старший мастер Арлан, — сказала Олив.
— Он большая сволочь, — добавил Дидиш.
— Поживем — увидим, — сказал Анжель.
— А кроме вас есть еще инженеры? — поинтересовалась Олив.
И тогда Анжель вспомнил про Анну и Рошель, которые заперлись в каюте. Ветер сразу же стал холодным, и солнце скрылось. Началась сильная качка. Голоса чаек зазвучали резко и враждебно.
— Нет... — с усилием произнес Анжель. — Есть только мой друг. Он там, внизу...
— А как его зовут? — спросил Дидиш.
— Анна.
— Чудное имя, — заметил Дидиш. — Собачье какое-то.
— А по-моему, красиво, — возразила Олив.
— Это собачье имя, — упрямо повторил Дидиш. — Глупо, когда у человека собачье имя.
— Да, глупо, — согласился Анжель.
— Хотите посмотреть на нашего баклана? — предложила Олив.
— Не стоит его будить, — сказал Анжель,
— Мы вас чем-то огорчили? — осторожно спросила Олив.
— Да нет, что ты! — Анжель положил руку на ее круглую голову, погладил по волосам и вздохнул.
Солнце все еще пряталось, не решаясь выглянуть из-за туч.
VII
...иногда бывает полезно подпить воды себе в вино...
Уже добрых пять минут кто-то колотил в дверь. Амадис Дюдю посмотрел на часы, пытаясь определить, когда придет конец его терпению; по истечении шести минут десяти секунд он вскочил и со всей мочи хватил кулаком по столу.
— Войдите, — прорычал он.
— Это я, — сказал Атанагор, входя в комнату. — Не помешал?
— Разумеется, помешали, — ответил Амадис, делая над собой нечеловеческое усилие, чтобы успокоиться.
— Вот и хорошо, — сказал археолог, — значит, о моем визите вы долго помнить будете. Вы Дюпона не видели?
— Нет, не видел я вашего Дюпона.
— Ну-ну, не кипятитесь. Итак, где же Дюпон?
— Откуда мне знать, черт вас дери! Это Мартен его трахает, с Мартена и спрашивайте.
— Ara, именно это я и хотел выяснить, — сказал Атанагор. — Насколько я понимаю, вы еще не успели отбить у него Дюпона?