Осень

— А что же мне говорить ему, он ведь уже не юнец какой-нибудь.

— Нет, мои господа, — Киппель зажигает огрызок сигары и в свою очередь берет слово, — я хоть и чужой здесь, в этом доме, однако позволю себе заметить, что добрый хутор — золотое дно. Я бы и сам заделался крестьянином, не будь для этого чересчур старым. Но господин Кийр совершенно иной коленкор. Мужчина в своей лучшей поре; это, конечно же, не мое дело, но я никак не возьму в толк, почему старый господин и старая госпожа отговаривают его ступить на дорогу новой жизни?

— Да пусть себе идет, — Бенно поднимает голову, — тогда здесь жить и впрямь будет просторнее. Пусть отправляется хоть в преисподнюю, по крайней мере он будет там один, — а сейчас мы все находимся в преисподней.

— Вот как! — Георг Аадниель грохает кулаком по столу. — Так вот какова твоя благодарность за этот красивый складной ножик!

— Можешь немедленно получить его обратно. На!

Ножик со стуком падает на стол перед носом старшего брата.

— Святое небо! — Старая хозяйка всплескивает руками. — Опять начинают!

Однако у Георга Аадниеля Кийра упорная, жилистая душа, и он не оставляет своего упрямства. Отправляется путешествовать в обществе Киппеля.

Вот было бы славно, — говорит Кийр, когда они выходят на большак, — если бы с нами был еще кто-нибудь третий.

— К примеру — кто? — Киппель поправляет свой заплечный мешок.

— Ну хотя бы … хотя бы тот же Тоотс. Он в последнее время изменился, стал очень рассудительным человеком; у моей матушки только и разговору, что о нем.

Киппель внезапно останавливается и дает себе хорошего шлепка по лбу.

— Ох я седая баранья голова! — восклицает предприниматель. — К нему-то я как раз и не успел зайти! А ведь господин Тоотс мой давний покупатель, он однажды, помню, купил у меня товар… еще до большой войны. Наверняка он поступил бы точно так же и сегодня, но я, старый болван, так и не зашел на его хутор. Запамятовал. Неужто и впрямь я уже начинаю стареть? Не рановато ли, шестьдесят стукнет только еще через два года. Дух мой ясен и мышцы не ослабли — черт знает, как это я умудрился забыть о господине Тоотсе?!

— Ну это еще можно исправить, — считает портной.

— Каким образом?

— Направимся па хутор Юлесоо. Тоотс сейчас парень хоть куда; телом-то, правда, не очень, но дух его — как вы только что выразились в отношении себя — ясен.

— Черт знает?.. А что, если и впрямь в Юлесоо навостриться? Придется порядком прошагать назад по дороге, которую уже одолели, но что с того — все мы когда-нибудь дойдем до одной и той же станции. Не правда ли, господин Кийр?

— Вы, наверное, имеете в виду смерть, господин Киппель? Но, знаете ли, какой бы кислой ни была жизнь, мне умирать не хочется. Нет, поверьте, я говорю совершеннейшую правду. Пусть себе кое-кто похваляется, будто он не боится смерти, а я — с места мне не сойти! — боюсь.

— Махнем в Юлесоо! — вновь поправляет торговец свой заплечный мешок. — Ведь не смерть же нас там ожидает. Ежели думаете, будто я ищу и жду смерти, то вы заблуждаетесь. Лучшие наши деньки еще впереди. Да, иной раз и впрямь приходят подобные никчемные мысли, но… ну да… В особенности лезет в голову всякая галиматья, когда на тебя накидываются деревенские собаки, норовя цапнуть за ногу; в такие моменты начинаешь чувствовать, будто ты лишний на этом свете. Но такое проходит. В ближайшем же лесочке вырежем себе хорошие березовые палки. Махнем к господину Тоотсу! Только обождем немного, пусть этот старикан пройдет мимо, вон тот, который идет там.

— Тот… хе-хее… — хихикает Кийр, — это же наш старый приятель болтун Либле. Каким бы он ни был, но в таком преклонном возрасте он, уже не опасен. Подождем, интересно, куда это он наметился.

Они ждут. Предприниматель Киппель зажигает погасший огарок сигары и постукивает своим высоким сапогом по земле, словно готовый сорваться с места молодой жеребец. Звонарь в коротком полупальто и коричневой шапке подходит ближе.

— Ну, здрасьте-здравствуйте, господин мастер! — произносит он еще издали. Его единственный глаз видит пока что достаточно хорошо.

— Здравствуй и ты, Кристьян! — отзывается Аадниель. — Куда это ты нынче?

— Я, что ли? В Юлесоо иду.

— Вот это удача! Стало быть, пойдем все вместе и в полном согласии. Этого господина ты, конечно же, помнишь со времени свадьбы Тоотса, это — господин Киппель, торговец из Тарту.

— Ой, а то как же! — Звонарь вытирает свой слезящийся глаз. — Куда как хорошо помню. Только никак не пойму, как это я, старый болтун, в тот раз умудрился проскочить на санях мимо городских господ!

— Ты еще спрашиваешь — как? Ясное дело — пьян был.

— Да, похоже, вроде как чуток выпил, время-то свадебное было.

Киппель и Либле весьма дружелюбно пожимают друг другу руки, после чего начинается путь на хутор Юлесоо. Свинцового цвета тучи, подгоняя друг друга, будто бегут взапуски, лишь изредка между ними проглядывает бледный глаз солнца. Над ухабистым большаком порхают легкие, бесплотные снежинки, — они словно выбирают для себя подходящее местечко, чтобы задержаться там подольше. Обнаженные деревья вздрагивают своими чернеющими руками, а телеграфные провода гудят до того жалобно, будто и они тоже ощущают начало прихода зимы.

— Не многовато ли вы прихватили с собою в деревню продуктов, господин Киппель! — Либле дотрагивается до заплечного мешка продавца. — Можно подумать, у нас тут вроде как и вовсе нечего на зуб положить.

— Хе-е, — улыбается Киппель, — с чего это вы взяли, будто тут, в мешке, непременно и только — запас съестного? Здесь может быть и кое-что другое.

— Отстань, Либле, — останавливает звонаря Георг Аадниель, — придем в Юлесоо, там и увидишь, что в этом мешке. Не все же сущие на земле люди думают наподобие тебя только о еде да питье.

— Ну так и быть, — соглашается звонарь, — я придержу язык. Прошу прощения, господин Киппель, у меня, к сожалению, вроде как такая привычка — совать нос, куда не просят.

— Пустяки! — Бродячий торговец машет рукой, доброжелательно улыбнувшись. — Пустяки, мы все этим страдаем… кто больше, кто меньше.

За поворотом дороги навстречу им попадается маленькая компания: два довольно-таки зеленых молодых человека и с ними среднего роста девица. Все трое пухленькие и розовенькие, словно лучшего сорта конфеты в ируской лавке. [16] Парни в темно-зеленых полупальто, на шее — воротнички, на груди — галстуки, брюки — с хорошо заглаженной стрелкой. Девушка одета по последней моде; ни о ее шляпке, ни о пальто так же, как и о лаковых туфлях, невозможно сказать что-нибудь осуждающее, разве что кому придет охота просто-напросто придраться. Ее большие и по-детски чистые глаза смотрят на встречных с любопытством, кроме любопытства они, собственно, ничего не выражают. Пожалуй, всех троих можно бы принять за горожан, но, как вскоре выясняется, дело все же обстоит не так: они родом откуда-то отсюда, из этой же округи, во всяком случае деревенские, потому что …

16

Иру — местечко недалеко от Таллинна, где находилось древнее городище эстов; предполагают, что оно и дало начало городу.