Осень
Шрифт:
— Видите, господин Кийр, — говорит Киппель, — четыре пары ножей-вилок уже проданы, торговля идет.
— Чего же ей не идти, — отзывается портной, взглянув на него исподлобья, — но вы сказали сейчас господину Липингу, что время терпит.
— Оно и впрямь терпит.
— То есть как это — терпит? Пора двигаться дальше.
— Мы так и поступим, но не могу же я прервать свою торговлю на середине и улизнуть! Не теряйте спокойствия, ваше дело уже решилось.
— Что значит — решилось! Разве вы не слышали, что мне ответили?
— Ну что ж, каждое предприятие — наполовину дело везения, — Киппель вбирает
— Ах, не журите и не учите меня на каждом шагу! Я не младенец какой-нибудь. Я уже две войны прошел, а вот вы, скажите мне наконец, чем вы в это время занимались?
— Хватит вам, оставим это препирательство в чужом доме. Для этого у нас будет предостаточно времени по дороге.
И Кийр, действительно, умолкает, лишь зловеще сопит. Первый же неудавшийся шаг в поисках нового жилья несколько выбил портного из колеи, и теперь его душонку пилит зависть, что Киппелю так везет.
— Иди же, иди, Роози, — слышится громкий голос поселенца из задней комнаты, — не смеши людей! Это мои старые знакомые — они же тебя не съедят! И вы, дети, тоже идите. Торговец сказал, что у него и для вас кое-что имеется. Идемте, а то еще подумают, будто мы людей боимся!
Наконец хозяин выходит из задней комнаты в сопровождении своей жены. За их спинами жмутся дети, а позади всех — серый, с черными полосами пес, вид у него угрожающий.
— Ну, погляди, — подбадривает хозяин свою жену, рослую брюнетку, — вот они тут. — Разрешите, господин Киппель и господин Кийр, я представлю вам мою жену, которая совершенно добровольно отправилась следом за мною сюда, в изгнание, или вроде того.
Киппель быстро вскакивает и отвешивает элегантный поклон записного прожигателя жизни.
— Весьма приятно!
Портной же ведет себя совершенно по-остолопски, но что тут поделаешь, если он такой неотесанный болван, в особенности, когда в дурном настроении.
— Выбирай, Роози, что тебе может пригодиться, — подбадривает хозяин свою молодую жену. — Может, иголок или ниток, или?.. Погляди, тут много чего есть, — указывает он на стол.
— Вообще-то иголки и нитки всегда нужны, — слабая тень улыбки появляется на смуглом, как у египтянки, липе хозяйки. — Да, так дайте вот этих…
Она называет номер ниток в мотке, рассматриваем швейные иглы и бельевые пуговицы, но рукой ни до чего не дотрагивается. — Да еще ножницы у нас уже совсем никудышные, но… небось, новые дорогие.
— Стоит ли говорить о цене ножниц. Раз нужно — значит нужно. Бери же, бери, Роози!
— Прекрасно! — произносит Киппель, охваченный торговым азартом. — Я продам вам ножницы самого лучшего сорта. Ими, дорогая госпожа, сможете пользоваться много-много лет. Может быть, желаете еще чего-нибудь?
— Нет, спасибо, — хозяйка медленно качает головой. На этот раз мне и впрямь ничего больше не надо.
— Всеконечно, этого достаточно. Совершенно правильно! Не зря же некий умный писатель, или кем он там был, сказал: «Когда мы покупаем ненужные вещи, то вскоре вынуждены будем продавать те, которые нам нужны». Разве это не так? А куда подевались ваши дети? Aгa. подходи
же смелее, молодое племя! Смотри, сынок, вот я дарю тебе этот маленький перочинный ножичек, только будь осторожным, не потеряй его; когда пойдешь в школу, станешь точить им карандаши. А ты, маленькая барышня, возьми этот наперсточек. Небось, мама скоро научит тебя шить, тогда он пригодится.— Смотрите-ка! — поселенец складывает руки крест-накрест на груди. — А теперь поблагодарите дядю-гостя. Вы же знаете, что надо сказать?
Дети что-то бормочут, после чего в смущении убегают и заднюю комнату, а за ними по пятам устремляется собака, словно бы и она тоже хочет как следует рассмотреть, что именно подарили хозяйским детям.
— Ну вот, каждому что-нибудь досталось, — говорит хозяин, — только я остаюсь без всего. Ножи и вилки не в счет — они, так сказать, общее семейное имущество. Было бы куда как славно, если бы и я приобрел что-нибудь лично для себя.
— Для себя лично?.. — повторяет Киппель. — Что бы такое вам предложить? Хороший складной нож?
— Нет, нож у меня уже есть. Отличная вещица, всю войну со мной прошел.
— Аг-га-а! — вдруг восклицает предприниматель. — А как вы отнесетесь к мундштуку для папирос? Поглядите, вот — на выбор.
— Верно! Это мне нужно, к тому же будет напоминать мне о посещении господами Киппелем и Кийром моей халупы. Так. Теперь подсчитайте общую сумму, а ты, Роози, не будешь ли так любезна, не принесешь ли чего-нибудь подзакусить.
— Нет, ради Бога! — Киппель отмахивается обеими руками. — Мы лишь недавно поели в Юлесоо до того плотно, что идти тяжело. Ежели мы еще хоть немного добавим, так и с места не сможем сдвинуться. Благодарствуем за хлебосольство, но что слишком — то слишком.
— Как вам будет угодно, — хозяин пожимает плечами и платит деньги за купленный товар, не делая ни малейшей попытки поторговаться.
— Не знаю, стоит ли нам идти на какой-нибудь из соседних с вами хуторов? — спрашивает Кийр, поднимаясь со стула.
Поселенец Липинг, увы, ничего определенного на этот счет не в состоянии сказать. Но они могут в каком-нибудь из домов и спросить, возможно, и впрямь там знают больше.
— Ну так пойдемте, господин Киппель! — торопит портной своего спутника.
— Одну минутку! — Предприниматель завязывает рюкзак и закидывает его себе за спину. — Так. А теперь можем идти. Большое, большое спасибо хозяевам за радушие. Бог даст, когда-нибудь еще и увидим друг друга. Доброго здоровья!
— Доброго здоровья! — отвечает хозяин. — И доброго пути!
Кийр же отвешивает легкий поклон и распахивает дверь в прихожую. Но именно в то мгновение, когда он открывает дверь, мимо него пулей проносится полосатым пес и сбивает насупленного мастера-портного с ног, так что последний растягивается на пороге вниз животом.
— Мури! Мури! — зовет хозяин, — куда ты, чертяка, летишь?
Но Мури на это и внимания не обращает; вот он уже поднимается возле наружной двери на задние лапы и распахивает ее сильными передними. То ли у него всплыло в памяти, что во дворе чужая собака, то ли он только теперь ее почуял, — как бы то ни было, пес решил познакомиться с нею поближе. Не успевают путники выйти из дома, как Мури накидывается на убогую собачонку, терзает и треплет ее, словно пук черной кудели.