Осень

— Вы подождите немного, Цзюе-синь, он сейчас докурит эту порцию. Садитесь, садитесь.

— Не стоит, мы пришли оправиться о здоровье дяди, — ответил Цзюе-синь. Цзюе-ин молчал и только ухмылялся в сторону Чжан Би-сю.

Заметив, что весь опиум в трубке Кэ-аня сгорел, Чжан Би-сю вытащил у него изо рта мундштук и положил трубку на подносик. Кэ-ань проглотил слюну и только теперь чуть-чуть повернул голову, чтобы взглянуть на стоявших около лежанки Цзюе-синя и Цзюе-ина. Племянники хором поздоровались с дядей, а Цзюе-ин добавил:

— Папа прислал нас узнать, как ваше здоровье, дядя.

И Цзюе-синь подхватил: — Сейчас лучше?

Сложив все принадлежности для курения, Чжан Би-сю встал и снова, улыбаясь до ушей, пригласил:

— Садитесь, Цзюе-синь. — Заметив стоявшего у дверей Цинь-суна, он обратился к нему: — Дружище Цинь, пойди скажи Сяо-чжэнь, чтобы подал две чашки чаю. — Слуга кивнул и вышел.

— Немного лучше, — ответил племянникам Кэ-ань. — Цзюе-ин, когда вернешься, передай отцу привет от меня и скажи, что мне теперь лучше. Только настроение неважное. Сели бы, Цзюе-синь, что стоите? — Дядя говорил добродушно и даже слегка улыбаясь, но «а его темном, изможденном, напоминавшем засохший лист дерева лице улыбка эта долго не задержалась и тут же бесследно исчезла, как исчезает в морской пучине упавший туда камень. Только глаза горели тусклым огнем, как выключенная, но еще светящаяся электрическая лампочка.

— Да, вид у вас, дядя, неважный. Что у вас болит? — старался держаться вежливо Цзюе-синь. «Они с Цзюе-ином уселись на стулья у левой стены.

Кэ-ань на некоторое время умолк. Чжан Би-сю, сидевший на краю лежанки, усмехнулся:

— У него чирей на з… вскочил. Даже ходить неловко, а сидеть — просто не может. — В его позе и жестах невольно сказывался актер, отчего его напудренное лицо казалось еще более симпатичным. Слова Чжан Би-сю рассмешили Цзюе-ина, он прыснул, но тут же умолк, жадно уставившись своими крысиными глазками на накрашенное лицо Чжан Би-сю. Тот заметил, но не подал вида. Сяо-чжэнь, подросток лет пятнадцати — шестнадцати, с тонкими бровями и ясными глазами, принес чай, поставил его на чайный столик перед Цзюе-синем и, отойдя в сторону, тихо встал у письменного стола.

— Да, теперь вы станете поправляться. А какой врач лечит вас? — спросил Цзюе-синь, опасавшийся, что смех Цзюе-ина может рассердить Кэ-аня. Но Кэ-ань сделал вид, что ничего не слышал.

— Да пригласили Чжан Пу-чэня. Делает примочки два раза в день. Теперь гораздо лучше, — ответил вместо Кэ-аня Чжан Би-сю и в свою очередь спросил Цзюе-синя: — Он уже три дня не был дома. Наверное, госпожа Ван волнуется?

— А когда ей волноваться? Она за целый день в мац-зян не успевает наиграться. А сегодня у ее родителей гости, — похвастался своей осведомленностью Цзюе-ин.

— Ну и хорошо. Можешь еще несколько дней пожить здесь в свое удовольствие. Видишь, жена не беспокоится, а тебе чего волноваться? — рассыпался, радостно улыбаясь, Чжан Би-сю.

Кэ-ань улыбнулся ему.

— Зажги-ка мне еще на затяжку, — попросил он и, прикрывшись рукой, во весь рот зевнул.

Чжан Би-сю с готовностью кивнул, улегся, поджал ноги, устраиваясь поудобнее, и, поддев лопаточкой из баночки немного опиума, зажег его от фитилька.

За его действиями следил довольный взгляд Кэ-аня и завистливый взор Цзюе-ина. Из всех находившихся в комнате только Цзюе-синю было грустно и тоскливо. Его глаза блуждали по всей комнате, ища на чем бы остановиться, но ничто здесь не могло привлечь его внимания. Заметив на письменном столе у окна с десяток книг в старинных переплетах, он понял, что это — сборники стихов, которые ему уже приходилось видеть в кабинете Кэ-аня. На противоположной стене, посередине, висел рисунок, обрамленный с обеих сторон парой дуйлянь [28] . Рисунок назывался «Лодки перед красной стеной», а дуйлянь принадлежали кисти Хэ Цзы-чжэня. История этих вещей была известна Цзюе-синю: когда-то они висели в спальне деда, затем были убраны и, наконец, при разделе попали к Кэ-аню.

28

Дуйлянь — парные полоски бумаги с надписями (обычно изречения, афоризмы, пожелания и т. д.).

— Цзюе-синь, говорят, через наш город собираются прокладывать шоссе? — неожиданно повернулся Кэ-ань к Цзюе-синю. — Не с той ли улицы начнут, где находится ваша контора? Ваш подъезд не заденут?

— Действительно, слухи ходят. Однако трасса еще не определена. Кое-кто говорит, что начнут с улицы Дундацзе. Наш управляющий мог бы принять кое-какие меры на стороне, чтобы на полгодика задержать строительство и не ломать подъезд. Но уже пришло распоряжение о сборе подворного налога.

— Ничего не случится, если даже и выложат немного денег. Когда это наши «отцы города» не думали о том, чтобы пощипать население. Только уж если деньги у людей собирают, пусть и порядок поддерживают. А то последние несколько месяцев солдатня все время бесчинствует: или театры громят, или за артистками гоняются. Дошло до того, что ему, — тут разошедшийся Кэ-ань повернулся и указал на Чжан Би-сю, — в театре петь нельзя. Хорошо еще, что у меня здесь живет, сюда никакой подлец не рискнет зайти. — Кэ-ань говорил с таким азартом, что весь раскраснелся и, кончив, был вынужден отдышаться. Цзюе-синь только вежливо поддакивал.

— Опять ты разволновался, — пожурил его Чжан Би-сю; он уже зажег опиум и вставил его в трубку. — Покури-ка лучше, — добавил он, поднося мундштук ко рту Кэ-аня.

Кэ-ань сделал подряд три глубоких затяжки и, выпустив дым, но все еще держа трубку, повернулся к Цзюе-синю:

— Меня беспокоит только наш дом, а на остальное — наплевать. Рано или поздно, а шоссе до нашего особняка дойдет. Придется тогда и главный подъезд ломать, да и сад переносить, — Услышав, что Чжан Би-сю снова предлагает ему затянуться, он неожиданно умолк, пристраивая мундштук, и снова повернулся к племяннику только тогда, когда докурил всю порцию: — Тогда придется выложить немалую сумму денег. Вот почему, по-моему, лучше пораньше продать дом. Надо пользоваться моментом, пока военные дают хорошую цену; тысяч сто возьмем, а восемьдесят — это уже непременно. Цзюе-ин, когда вернешься домой, скажи мое мнение своему отцу. — Кэ-ань явно приободрился. Его сморщенное, как сухой лист, лицо, теперь блестело, словно после дождя. Но истощенный вид нельзя было скрыть ничем.

Цзюе-ин радостно поддакивал, а Цзюе-синь, не одобрявший решение Кэ-аня, пробурчал что-то нечленораздельное.

— У меня еще есть дело, Цзюе-синь, — снова начал было Кэ-ань, но его остановил Чжан Би-сю, который старательно разжигал Кэ-аню трубку; услышав, что тот снова заговорил, он укоризненно поглядел на него:

— Кэ-ань, ты слишком много говоришь.

— Не лезь, это серьезное дело, — улыбнувшись, повернулся к нему Кэ-ань. — Слишком уж я тебя избаловал. Даже жена не вмешивается в мои дела. — Еще раз улыбнувшись Чжан Би-сю, он снова повернулся к Цзюе-синю и продолжал: — У меня на несколько тысяч акций вашей компании. В будущем месяце у меня не хватит наличных на праздники, и я хотел бы продать половину акций. Узнай, может кто хочет купить, и устрой это мне. Я с августа прошлого года — с нового урожая риса — до сих пор еще всю аренду не получил. Лю-шэн подсчитал, что, в лучшем случае, будет не больше половины того, что было за последние два года. А тут еще «молодцы с большой дороги» бесчинствуют, налоги на армию да на самооборону большие. Кое-где арендаторы уже собираются отказываться от аренды. А мы за счет нашей земли живем. Если так пойдет, что делать будем? Вот я и предлагаю побыстрее дом продать. Каждая семья получит тысяч по десять с лишним — можно будет на какое-нибудь дело использовать. Я думаю, и ты мое предложение одобришь.

Цзюе-синь отнюдь не одобрял этого предложения, но, помня о том, что пришел справиться о здоровье дяди, не мог спорить с ним и вежливо поддакивал. Когда же речь зашла об акциях, то он вспомнил, что положение на бирже неустойчиво и что акции нелегко будет продать даже с некоторой скидкой, и удивился, почему это дяде не хватает наличных денег. По его подсчетам, только проценты с текущего счета в банке и дивиденды с акций могли дать Кэ-аню возможность безбедно прожить несколько лет. Он видел лишь исключительную скупость Кэ-аня дома, но не знал, что на стороне дядя сорит деньгами направо и налево, тратя только на одного Чжан Би-сю громадные суммы (он знал, конечно, о том, как Кэ-ань покупал Чжан Би-сю материю, но сейчас забыл об этом). Он хотел было заговорить с Кэ-анем об акциях, но неожиданно вмешался Чжан Би-сю.

— Ты же знаешь, Кэ-ань, что я не люблю слушать, когда ты заводишь разговор о семье, — слегка нахмурился актер и состроил гримасу, придав своему лицу выражение недовольства.

— Больше не буду, — поспешил успокоить его Кэ-ань, заметив кислую мину Чжан Би-сю, и нежным шепотом добавил: — Опять вспомнил прошлое?

Чжан Би-сю, потупившись, кивнул. Тогда Кэ-ань обернулся к племянникам.

— Вы его не презирайте. Он ведь тоже из интеллигентной семьи, — пояснил он. — Специалист по каллиграфии. К тому же, он из нашего города, его семья и сейчас еще здесь.

— Кэ-ань, да ты… Ну, зачем ты говоришь все это? — тихо проговорил Чжан Би-сю, подняв на Кэ-аня полные слез глаза.

— Ничего, им можно сказать. — И Кэ-ань обратился к Цзюе-синю: — У него родня богатая, но его дядя испортил ему жизнь. Поэтому он не любит, когда речь заходит о семейных делах. Дядя его — известный шэньши в нашем городе…

— Покури-ка лучше, — и Чжан Би-сю прекратил словоизлияния Кэ-аня, сунув ему в рот мундштук трубки.

— Правда, Чжан Би-сю? А где же твоя родня, — заинтересовался Цзюе-ин. — Раз знаешь, что они так с тобой поступили, что же ты не вернешься и не устроишь скандала своему дяде?