Осенний мост

Погоди, — остановил его Киёри. — Я еще не все сказал.

А что тут еще говорить? — удивился Нао. — Моя дочь станет женой будущего князя Акаоки. Мой внук — да ниспошлют его небеса как можно скорее — в свой черед тоже станет князем. Эми, где сакэ?

Она только что ушла за ним, господин, — отозвалась другая служанка.

Ну так что ты тут сидишь? Иди помоги ей!

Нао, выслушай меня, — сказал Киёри. Вид у него был мрачный. — Я прошу тебя отдать твою дочь за Ёримасу, но как друг я советую тебе отказать мне.

Что? Ты несешь чушь. Как ты можешь просить и тут же советовать отказать?

Мне было видение, — сказал Киёри.

А! — только и вымолвил Нао и уселся, приготовившись слушать. Они с Киёри были знакомы уже тридцать лет. За это время Киёри рассказывал ему о многих видениях, и все они оказались истинными. Может, кто-то и сомневался в провидческом даре князя Акаоки. Нао — никогда.

От этого брака родится наследник, — сказал Киёри. — Единственный наследник нашего клана, который выживет во время великих перемен. Но твоя дочь не сможет до конца оправиться от трудных родов. Вторые роды убъют ее.

Нао опустил взгляд. Несколько раз глубоко вздохнул, не говоря ничего и не поднимая глаз.

Это не неизбежно, — сказал Киёри. — Откажись от этого брака, и пусть ношу несет другой.

Но разве можно этого избежать? Ты же видел это в видении.

Я полагаю, мои видения — это то, что может быть, а не то, что случится непременно, — сказал Киёри.

А бывало ли, чтобы какое-нибудь из них не сбылось?

Нет.

Тогда что заставляет тебя думать, что с этим дело может обстоять иначе?

В прошлом я всегда следовал тому, что видел. А если мы не станем следовать? Ведь, несомненно, не видение, а наши действия определяют, что произойдет.

Ты в этом уверен?

Нет, — сознался Киёри, — но в том-то и дело. Если мы поступим вопреки видению, то не будем уверены ни в чем, в том числе — и в смертях, которые я предвидел.

Нао покачал головой.

Мы также лишимся явленной в твоем видении уверенности в том, что наш внук выживет и продолжит наш род. Сохранение клана важнее жизней отдельных людей, особенно если оба наши клана воплотятся в одном главе.

И ты позволишь своей дочери выйти замуж, зная, что этот брак послужит причиной ее смерти?

Мы все умрем, — отозвался Нао. — Такова наша судьба. Если она умрет ради сохранения нашего клана, она умрет, как подобает дочери самурая. Ни ей, ни нам не следует сожалеть об этом.

Киёри кивнул.

Я так и думал, что ты это скажешь.

Нао расхохотался.

Тогда зачем ты вообще принялся со мною спорить?

Господин… — подала голос служанка, принесшая поднос с сакэ. Нао взял чашечку. Повинуясь его настойчивости, Киёри тоже взял чашечку, но с явной неохотой.

Потому, что это не единственная причина отказаться от этого брака, — сказал Киёри.

Поразительно. Ты хочешь сказать, что есть и другая?

Да, и вкупе с первой они образуют очень веские доводы против.

Нао подождал, что еще скажет Киёри, но тот умолк. Он безмолствовал и, кажется, сделался еще мрачнее. Нао потягивал сакэ и терпеливо ждал. Он был уверен, что раз Киёри молчит, значит, на то есть веская причина. Нао уже начал было думать, что Киёри передумал делиться с ним второй причиной, когда тот все-таки заговорил.

Мой сын, Ёримаса, недостойный человек. Он — пьяница, бабник и мот.

Брак изменит его, как меняет всех.

Когда я назвал его пьяницей, бабником и мотом, я выразился недостаточно прямо. Он хуже. Намного хуже. Если бы он приходился мне не сыном, а вассалом, я уже давным-давно приказал бы ему покончить с собой. И то, что я не могу этого сделать — признак моей слабости как отца.

Что же он сделал?

Вещи, о которых мне стыдно даже думать, не то что говорить вслух, — отозвался Киёри.

Ёримаса давно ждал двух вещей. Момента, когда он примет власть над княжеством Акаока, и своего первого видения. Поскольку он являлся старшим сыном князя Киёри, в первом он был уверен. А непоколебимая уверенность в собственном особом предназначении сулила ему второе. И его характер с самого раннего детства формировался под воздействием этих ожиданий, несмотря на увещевания отца, часто повторявшего, что жизнь изменчива и полагаться на нее нельзя, а на наследование пророческого дара — тем более. Ёримаса уродился редкостным упрямцем. Он мог повторять: «Да, отец», — но на самом деле вовсе не имел этого в виду.

Поскольку Ёримаса был настолько уверен в себе, окружающие тоже были уверены в нем. Особенно если учесть, что он был старшим внуком по обоим линиям родства. Неудивительно, что родственники возлагали на него большие надежды. К концу первого года жизни Ёримаса был смышленым и бодрым ребенком, уже говорящим осмысленные фразы. К третьей годовщине он уже научился писать. Он с немалым искусством обращался со своим маленьким мечом, метко пускал стрелы в цель из маленького детского лука и бесстрашно управлялся со своим пони, и все это прежде, чем ему исполнилось пять лет. Домашние носились бы с ним в любом случае. А благодаря его выдающимся качеством, включая красивую внешность, с ним носились еще больше обычного.

Рождение его брата, Сигеру, не умалило его достоинств. Сигеру был более тихим и более робким, чем Ёримаса, и далеко не таким красивым. И всем, когда они ударялись в воспоминания, казалось, что когда мальчики росли, Ёримаса все делал раньше, лучше и своеобразнее. Если Сигеру в чем и превосходил брата, так это в физической силе. Он был очень сильным мальчиком. Впрочем, среди мужчин сила ценится не настолько высоко, как среди быков. Да и как бы там ни было, поскольку, согласно законам и обычаям, наследовал всегда старший сын, первому сыну придавалось намного большее значение, чем второму. Особенно когда первый, как вот сейчас, обладал такими выдающимися дарованиями. Родственники, вассалы и слуги то и дело твердили друг дружке о том, как им необыкновенно повезло, что у них такой талантливый юный господин. Несомненно, будущее клана в надежных руках, особенно если учесть, что, судя по всем признакам, в этом поколении именно Ёримасе предназначено унаследовать провидческую силу.

Такой знатный юноша, обладающий всеми дарами, какие только может дать хорошая наследственность и семейное состояние, неизбежно обзаводится последователями среди ровесников. Ёримаса не был исключением. Отчасти из-за тревожного времени — беспорядков в стране, увеличения количества чужеземных военных кораблей у берегов, внушающих беспокойство политических перемен на азиатском материке, — возможность наличия провидческих способностей притягивали к Ёримасе куда больше молодых господ, чем это происходило бы в иных обстоятельствах. Но и так этого могло бы не произойти, если бы Ёримаса не представлял собою безукоризненный образчик благородного самурая. И мог ли он, живя подобной жизнью, воспринять отцовские предостережения всерьез?