Осенняя женщина (Рассказы и повесть)

ЗАСТОЛЬЕ

– Господа, позвольте пару слов...

– Просим, просим...

– Слово нашему драгоценному Валерьяну Аполлоновичу!

– Тс-с! Тихо, господа! Молодые люди, там, у окна... Потише, пожалуйста.

– Господа... Хм... Я, собственно, так, о пустяках...

– Ну же, Валерьян Аполлонович! Не томите! Из ваших-то уст...

– Соловей наш! Цицерон! Умоляю!

– Да я, право... Неловко даже и говорить перед лицом столь достойного собрания...

– Ох, Валерьян Аполлонович, умеете же вы, проказник этакий, заинтриговать! Ну же, душа моя...

– Мы - все внимание! Уста сомкнуты, уши и сердца - разверсты! Благоговеем в молчании...

– Дело в том, что я рассудил тут убогим разумением своим...

– Знаем мы ваше убогое разумение! Всем бы такое! То-то бы зажила Русь-матушка!

– Ну, тихо же, господа. Право, мы мешаем нашему всеми любимому Валерьяну Аполлоновичу! У всех ли налито, господа?

– И севрюжки. Непременно севрюжки на закусочку. И слышать ничего не хочу. Севрюжки непременно!

– Тс-с! Просим...

– Хм... Господа, вы прекрасно знаете, в какое время мы живем...

– Эх-хе-хе, голуба Валерьян Аполлонович, нам ли не знать! У меня, господа, убытков за прошлый месяц...

– Ах, оставьте! Ну не об этом же сейчас. Слушаем, слушаем!

– И то! Слушаем!

– И я, проанализировав сложившуюся ситуацию, прошу прощения за столь выспренние слова, пришел к следующему выводу...

– Умеет, шельма, завернуть!

– А где журналисты? Прошу прощения, Валерьян Аполлонович... Журналисты где?! Пусть же включат свою технику! Не за тем их сюда звали, чтобы... Потом допьют... Продолжайте, душа моя, Валерьян Аполлонович!

– Да-с, к следующему выводу... Хм... Ей-богу, господа, духу не хватает!

– Ну же, голубчик, ну!

– А, была не была! Господа! Я пришел к выводу... Я предлагаю... Предлагаю...

– За цыганами послать?!

– Что? Зачем? Каких цыган?

– Да не перебивайте же! Экий нетерпеливый! Не обращайте внимания, Валерьян Аполлонович! Молодой еще! Чувствами живет. Цыган ему... А нет послушать мудрых людей! Слушаем, слушаем...

– Предлагаю... Ну, помогай, Господи! Предлагаю: выйти, наконец, из... КРИЗИСА!

– ...?

– У меня, собственно, все.

– Позвольте... И? Ну-те, ну-те?

– Но у меня действительно все!

– Хи-хи-с.

– Ну, полно, полно, Валерьян Аполлонович! Пошутили и довольно. Выдыхается же... ну говорите, что хотели. Право, мочи уже никакой нет.

– Я серьезно. Пора, наконец, выйти из кризиса.

– Как?!

– Помилуйте!

– Вот так номер!

– Н-да, балагур-с!

– Так прошрафиться...

– Но... но... позвольте, Валерьян Аполлонович... Ведь это как же... Как прикажете понимать?

– Журналисты! Да выключите вы свою дурацкую аппаратуру! Лучше уж водку пейте! Валерьян Аполлонович, голубчик, может быть вам нехорошо? Человек! Кондиционеры включите! Душно же, в самом деле... И не курили бы вы там, молодые люди... Видите, дурно Валерьяну Аполлоновичу...

– Напротив, я прекрасно себя чувствую. Настолько прекрасно, насколько возможно в наше время...

– При чем тут время? Закусывайте, господа, закусывайте! Ваше здоровье! Я все же полагаю, что Валерьян Аполлонович нас разыгрывает... А? Ну, признайтесь, голуба?

– Верно, тут скрыта какая-то тонкость. Намек, так сказать, фигура аллегорическая...

– Ах, шельма... И как закрутил... А мы-то - за чистую монету...

– Браво, Валерьян Аполлонович!

– Но у меня действительно все, господа! Право, я не понимаю, о каких намеках говорите!

– Ну, полно. Ну, голуба. Ну, пожалей нас, дураков. Ну, видишь, молодежь смотрит... Ну, виноваты, ну дураки, ну не сподобил Господь. Ну не сердись, мамочка. А лучше просвети и наставь... Ну, скажи, что пошутил...

– О Господи! Ну, пошутил, пошутил!

– Ну, то-то! Дай я тебя, душа моя, расцелую! Дал же Господь таланту, а, господа?

– Виват Валерьяну Аполлоновичу! Виват!

– А теперь, молодой человек, и цыган можно. То-то, учитесь... надо умственно... А то сразу... Человек, шампанского!

ЛЕСНОЕ

И как стукнуло ей шестнадцать лет, так ударилась она в рев и рыдала долгих пять дней и ночей. Отец, волосатый мужичина, известный злодей-душегуб, мрачный разбойник, жалел ее, полусиротинушку - жену-то свою он давным-давно извел, сжил со свету белого.

– Эка дурища, - ворчал Еремеич, принимаясь за щи, густо приправленные солью бесконечных дочерних слез.
– И на кой тебе муж? Да за ним так ли еще взвоешь, ежели мужчина попадется правильный.

– Нет, батюшка, нет, родненький, - вспыхивала еще не выплаканными до конца глазами Иринушка.
– Я его жалеть все равно буду. Пусть хоть какой...

За пять-то слезных лет такого ли батька натерпелся. И умолила его дочка, затопила ему душу тоской-печалью невысказанной. Крякнул ре, нахлобучил малахай, вскинул на одно могучее плечо дубинку верную, в пятнах да расщепинах, на другое - мешок пустой, дерюжный, объемистый. Да и отправился в засидку, на место привычное, у трех дорог. День сидел, ночь коротал, без огня, без пищи, без курева, сердце ожесточая. А на другой день...

...как стало клониться солнце красное, как запели птицы вечерние, как склонили головки цветы лазоревые, так и выезжал на распутье добрый молодец, на распутье, на судьбы решение.

Приволок его мужичок в избу от, развязал мешок, любуйся, дескать, доченька. Посмотрела на добра молодца Иринушка, да от радости слезами и умылася.

– Вот спасибо тебе, батька, - низко кланяется.

Так и зажили втроем, да ладно зажили. Не кручинился, не рвался к воле добрый молодец. Лишь повесит, бывало головушку, вздохнет, да и снова приободрится.

– Знать судьба мне вас послала, - молвит Феденька, - а ее не обойдешь, не облетаешь.

Вот прошло таких-то семь годков. А в те поры все плакала Иринушка, да только уж от счастья, от неизбывного. Солоны щи ели батюшка да суженый. Доставалось молодухе от Феденьки - за стряпню, за слезы бесконечные. На восьмой на год пошли размолвки бранные, а к тому же Господь не дал им сына дитятки, не порадовал доченькой-хозяюшкой. На девятый год их жизни-проживанию бросилась Иринушка в ноги папеньке, да взмолилась, слезою умываючись: