Ошибка «2012». Мизер вчерную

— О духи! — Ошалевший Мгави чуть не выронил ассегай. — Не оставьте! Вразумите меня! Клянусь, я вас не забуду при удачной охоте!

На самом деле он и без духов-наставников отлично знал, что следовало делать. Даром ли столько шишек получил от своего деда-колдуна. Если бессильны нож и копьё, если нет под руками каменного молотка и дубинки из железного дерева, остаётся одно — ньяма. То, что всегда при тебе, то, что до самой смерти тебе не изменит.

— О вы, духи предков, не дайте мне опозорить вас! О вы, всемогущие, умножьте мою силу!

Мгави резко, с протяжным всхлипом втянул воздух ноздрями, выпятил живот и напряг воображение, закручивая свою ньяму в бурлящий шар лавы из священного вулкана Катомби. Стремительное вращение быстро раскалило шар, сделав его из огнисто-багрового сперва золотым, а потом и ослепительно-белым. Когда удерживать эту мощь сделалось почти невозможно, Мгави устремил всю её в раскрытую ладонь, обращённую в сторону глыбы.

Миг — и с ладони, обретая вещественность, слетела шаровая молния, впечаталась в прозрачную плиту…

И ничего вроде бы не произошло.

Ни дыма, ни грохота, ни вспышки, ни разлетающихся осколков…

Мгави напряжённо ждал.

Спустя мгновение хрустальная махина охнула и из точки удара побежали во все стороны трещины. Они проникали всё дальше, ветвились и множились мириадами крохотных радуг…

Ещё несколько мгновений — и глыба, утратившая монолитность, с шорохом осыпалась лавинами мелких переливчатых бус.

Однако усилие, которого потребовал от себя Мгави, оказалось почти запредельным. У него закружилась голова, а живот свело мучительной судорогой. Переломившись в поясе, он упал прямо в алмазные россыпи, и на какое-то время всё окружающее перестало для него существовать.

Он долго витал в темноте и тишине, успокаивая коловращение ньямы. Потом открыл глаза и кое-как поднялся, усталый и обмякший, как заживо сваренная змея. Сейчас он, наверное, мало напоминал легконогого воина, бежавшего по ядовитым пескам. Только глаза полыхали прежним огнём. Он всё же не опозорил славных предков, не уронил чести деда. Он, Мгави, действительно великий воин и могучий колдун…

Оставалось только найти чудесную Флейту, и Мгави принялся за дело. Острые грани кристаллов искололи ему все колени, в кровь разодрали руки, но Флейта нашлась — неожиданно увесистая, приятно ощущаемая в руке, сделанная из какого-то материала, не боящегося отточенного ножа. Сразу чувствуется — вещь!

Вот бы к ней ещё и Нагубник…

«Погоди немного, и ты запоёшь, — мысленно обратился Мгави к Флейте. — Да, да, погоди немного, и твоей песне будут внимать с земли на небеса…»

Теперь его не остановит ничто. Он добудет Нагубник, узнает Волшебную Песню и сыграет её. Так, что его имя никогда не будет забыто…

Только вот когда ещё это будет? Мгави понимал, что до золотых времён следовало дожить. Это будет непросто. А ещё сложнее будет уберечь Флейту от жадности других знатоков песен судьбы…

Он вытащил калебас с Желчью пяти лиан, бережно открыл и принялся осторожно капать на свою левую голень. И это опять было дело, требовавшее предельного сосредоточения и, прямо скажем, немалого мужества. Желчь пяти лиан растворяла камень, разжижала плоть, делала кости мягкими, словно воск…

Постепенно на чёрной коже Мгави возникла тонкая бесцветная полоска и потянулась от колена к ступне. Повсюду, где кожа утрачивала черноту, плоть зримо превращалась в желе. Скоро на жилистой ноге возникла рана, напоминавшая очень глубокий незаживающий порез шириной в палец. Из него точилась сукровица, а кожа по краям была мертвенно-белой.

Ощущения были жутковатые. По крайней мере, опереться сейчас на эту ногу Мгави нипочём бы не отважился. Собравшись с духом, он сперва погрузил в рану палец, а потом вложил в неё Флейту — на самое дно, вминая в размягчённую кость.

Теперь нужно было размять Глину бессмертия, погуще умастить рану, лечь на пол, вытянуться на боку…

Пользоваться этими снадобьями Мгави ещё не приходилось, и он приготовился терпеливо ждать, однако ожидание не затянулось. Глину бессмертия готовил сам дед: очень скоро рана перестала сочиться, на глазах покрылась коркой и превратилась в длинный выпуклый рубец. А потом и он рассосался, как кусочек воска над пламенем костра.

На эбеновой ноге осталась лишь белёсая отметина, выглядевшая как след от старой царапины. Глядя на неё, Мгави невольно задумался, что будет потом, когда придёт пора доставать дудку… Как бы припасти к тому времени все необходимые вещества? А потом ещё приготовить желчь и глину не хуже, чем получилось у деда?..

«Впрочем, — сказал он себе, — это будет потом. Ещё очень не скоро. Вот подойдёт срок, тогда и подумаем».

Полежав немного, Мгави собрался с силами, опасливо поднялся — и уже веселее, расшвыривая ногами звенящие хрусталики, пошагал вперёд и достиг конца коридора.

Там обнаружилась уже знакомая ему круглая площадка-ключ, выступавшая каменными рёбрами над уровнем пола. «Помогите, духи, чтобы она сработала не хуже той, на входе! Была не была!» Мгави осторожно встал на древнюю плиту, сглотнул, воззвал к ньяме, представил себя длиннохвостым чудовищем…

В глубине гор загрохотало, камень под ногами дрогнул — и гигантская каменная дверь неспешно поплыла вверх.

«Ну, духи, вы заслужили свою пищу. Моя добыча теперь и ваша добыча!»

В спёртый воздух тысячелетнего коридора ворвался свежий ветер, бальзамом пролились в уши птичьи голоса, золотое солнечное сияние превозмогло голубоватую полутьму. Мгави вылетел наружу одним прыжком, с наслаждением окунувшись в запахи, цвета и звуки свободы.

Он невольно прикрывал веки от неистового солнца, на его губах уже возникала торжествующая улыбка… однако прыжок завершился не слишком удачно — ступни Мгави разом погрузились в густую скользкую грязь, тошнотворную даже на ощупь.

Может, это была гнилая труха дерева бинту, от запаха которой приключается неудержимая рвота?

Может, полежавшие на жаре внутренности шакала? Или раздувшийся на солнце, покрытый слизью дохлый питон?