Ошибка грифона

Сложности у Ирки возникали только при выражении мыслей словами. Но зачем их выражать? Если мысль и так живет в тебе, зачем принуждать ее облекаться в пыльные подштанники слов?

Вот и сейчас, глядя на зябнущие руки спящего Матвея, которые тот заталкивал через подмышки едва ли не в недра своего организма, Ирка ощутила в себе твердую на ощупь мысль, что мужчине достаточно молчать, улыбаться и быть доброжелательным. В большинстве случаев это не только сходит за ум, но умом и является. Человек, который всегда прав, всегда не прав. Величайшее чудо состоит в том, что можно согреться вдали от костра и замерзнуть вблизи него.

Ей захотелось напечатать эту мысль, но слова разбежались, оставив лишь сухой и бессвязный остаток, который уже не стоил того, чтобы обременять им память ноутбука.

И вообще любимый ноутбук вдруг как-то неуловимо, но остро разочаровал Ирку. Она испытала сильное, прямо-таки мучительное желание писать от руки. Когда пишешь от руки – существуешь только в той строке, по которой скользит твоя ручка, в крупном фокусе события или мысли. Проза тогда получается как жизнь – когда видишь только один какой-то день, даже не день, а час, минуту, секунду, целостная же картина ускользает от тебя. А компьютер создает динамику, гонит вперед события, но утрачивает что-то важное, живое, очень нужное.

Подчиняясь новому для нее желанию писать от руки, Ирка купила блокнот и дешевую прозрачную ручку и, покусывая ее пахнущий пластиком колпачок, начала быстро писать, используя закрытый ноутбук как подставку:

«Порой мне кажется, что люди – какие-то отдельные, никак не соприкасающиеся миры, абсолютно изолированные друг от друга. Один говорит – другой не слышит. Потом второй заговорит – и первый не услышит. И лишь изредка эти миры распахиваются друг другу и начинают слышать издалека».

Ирка остановилась, разглядывая синий колпачок ручки, на котором отпечатались ее молодые зубы. Подрисовала пару стрелочек, подчеркнула пару слов, после чего быстро и почти без помарок написала еще абзац:

«Как нитка повторяет все изгибы за иголкой, так и ребенок повторяет все изгибы за родителем, хочет того родитель или нет. Главное, чтобы в результате иголка остановилась в нужном месте, тогда и нитка никуда не денется».

Керосиновая лампа плеснула светом. Огнедых, кажется, надумал просыпаться. Ирка схватила лампу и торопливо стала вертеть колесико, вспоминая рекомендации домового Арчибальда. До царапины крутить влево или вправо? Больше огня или меньше? Наконец Ирке удалось угадать с пламенем, и Огнедых спокойно свернулся в синеватом язычке огня.

Ирка убрала ноутбук, поставила лампу себе на колени и незаметно задремала, а за полчаса до полуночи Багров разбудил ее и отвел в самолет. Они взлетели, набрали высоту. Вскоре стали разносить еду в пластиковых контейнерах.

Ирка, все еще сонная, по-ночному медлительная мыслями и поступками, поковыряла свою порцию и стала смотреть, как седовласый мужчина в соседнем ряду пакует пустые контейнеры. Ирка всегда завидовала людям с рациональным сознанием. Вот и этот – сразу видно, что опытный. Все коробки в одну сложил, да так ловко, что все поместились. А у нее, у Ирки, они занимают весь столик. Кажется, обратно за сто лет не втолкнешь.

«Вот бы у меня в голове все так ясно было, как у него с этими коробками! Раз-раз – и во всем разобралась!» – подумала Ирка.

Она обернулась и жалобно сказала:

– Матвей! Матвеюшка! На меня нападают эти коробки! Победи их!

Багров хмыкнул и стал убирать за Иркой контейнеры. И все у него прекрасно вставилось, не хуже, чем у седовласого. Вот она – великая мужская рациональность!

Плавленый сыр в фольге, пластиковые ложечки и кетчуп в упаковке Багров хладнокровнейшим образом рассовал по карманам. С соседних рядов на него дико смотрели.

– Ну и что? А зато я некромаг! – громко сказал Матвей.

Приятно говорить правду, когда знаешь, что тебе не поверят.

Ирка закрыла глаза и, гордясь Матвеем, снова уснула. Она сама не знала, почему последние дни все время вредничает и придирается к Матвею. Точно что-то внутри ее заставляло. Видимо, финальные капризы – это последнее испытание, на которое идет девушка, прежде чем полюбить мужчину по-настоящему и окончательно ему довериться. Потерпит ее капризы – потерпит и капризы ребенка, которых будет куда как больше…

Глава тринадцатая Отчего музы не ходят в музеи

Тот, в ком вирус начал бушевать первым, может быть очень милым в личном общении человеком. Например, Герцен. Скажи ему кто при жизни, что косвенно из-за него погибнут 100 миллионов его соотечественников и 400 миллионов не родятся, испуганно загородился бы зонтиком и перебежал на другую сторону улицы. Потому как действительно приятнейший был человек.

Эссиорх

Варсус выхватил тростниковую дудочку. Выдохнул маголодию. Опутанный проводами столб повалился на машины, припаркованные у главного входа на стадион. Взвыла сигнализация.

– Бежим! – крикнул Мефодий. – Но спокойно бежим! Медленно! Культурно отступаем!

Они нырнули в подземный переход у метро «Черкизовская». Переход был пуст. Слышно было, как гудят лампы дневного освещения.

– Весело! – сказал Меф.

– Что тебе весело? – огрызнулся Варсус.

– Это твой третий трофей за сегодня! Первым был киоск «Союзпечати». Вторым – грузовик с прицепом. Теперь вот столбику немного не повезло… Скоро начнут появляться анекдоты в стиле: «Там три хулигана поджигают мою машину!» – «Это не хулиганы, это стражи света». – «Уф! А я уже начал волноваться!»

– Там кто-то был! – крикнул Варсус. – Клянусь! Я видел, как столб шевелился! У него открылся глаз!

– Это бывает, – успокоил его Буслаев. – Столбы регулярно шевелятся. Дома разговаривают. Но хуже всего, если к тебе обратится лужа. Это означает, что надо срочно переходить на другие таблетки.

Варсус убрал дудочку.

– Не смешно, – сказал он. – За нами следят! Вначале желтая машина, потом киоск «Минеральные воды», потом новогодняя елка и, наконец, этот столб!..

– И как? – спросил Меф. – Тебе удалось убить столб?

– Кого убить?

– Ну ты же в него стрелял!

Варсус покачал головой:

– Нет. Маголодия попала уже в обычный столб. Я не успел прицелиться!

Дафна потрогала ему лоб.

– Тридцать семь и три! – сказала она безошибочно. – Мефодий, ты же у нас биолог! При температуре тридцать семь и три может начаться бессвязный бред?

– Может, – подтвердил Меф. – Когда у меня в последний раз было тридцать семь и три, за мной следил автомат с газированной водой. Но очень непродолжительно. Когда у меня стало тридцать семь и четыре, автомат вежливо извинился и ушел. У него было назначено свидание с телефонной будкой.