Ошибка Клео

Она купила в «Монопри» общую тетрадь – сто пятьдесят листов в клетку. Блок-закладки с липким слоем. Две капиллярные ручки.

В левой колонке – имена соискательниц. В правой – к чему они стремятся. О чем мечтают. Голубые закладки – для девочек из коллежа, красные – для учениц танцевальных школ. Кэти посоветовала Клео отдавать предпочтение девочкам из семей со скромным достатком. Отбрасывать слишком амбициозных, слишком нацеленных на карьеру. Фонд «Галатея» – учреждение социальной направленности.

Первая же девчонка, к которой она обратилась в раздевалке Дома культуры, – участница драмкружка, жаловавшаяся на конские цены в школе театрального искусства «Флоран», – не скрывала сомнений: она никогда не слышала о фонде «Галатея». Клео ответила набором убедительных аргументов. Та оставила ей свой номер телефона.

Но Кэти недовольно скривилась: семнадцать лет? Если бы в девочке был потенциал, ее уже заметили бы. И потом, в этом возрасте у них появляются мальчики, а они суют свой нос куда не надо. С мужчинами вообще нелегко. (Очередное подмигивание.)

В коллеже, едва успев рассказать о своем новом задании, она почувствовала себя наделенной волшебной властью, еще более притягательной, чем в ту пору, когда была просто избранной. С ней делились мечтами, просили оценить «проекты». Спрашивали, как проходит процедура отбора.

Клео-Кэти излагала сглаженную версию, без упоминания Жан-Кристофа и пальцев. Фонд действовал по закону; в качестве компенсации за время, потраченное на составление досье, кандидаткам полагалось вознаграждение.

Но набирать новеньких оказалось труднее, чем она думала. Одни слишком трусили, другие вообще не верили в будущее. Были и те, кто ни о чем не мечтал, кто обещал поговорить с родителями, но так и не поговорил. Или те, кто был занят подготовкой к экзаменам на аттестат об окончании коллежа.

Позвонила Кэти:

– Ты про меня не забыла?

– Дай-ка мне трубку, – потребовала мать и помолодевшим голосом произнесла: – Кэти, добрый вечер! Заходите к нам как-нибудь на ужин!

Сидя по-турецки на темно-красном ковролине в своей комнате с телефонным аппаратом на коленях, Клео ловила собственное теплое дыхание и, запинаясь, шептала в пластмассовую трубку:

– Мне надо точно знать… что ты решила… ну, насчет среды… По-моему, твой проект что надо… Будет клево, если ты получишь стипендию. Только придется пройти несколько собеседований…

Ее шепот змеится в сумраке комнаты. Свет настольной лампы падает на прикнопленные к стене постеры: темные челки над приклеенными ресницами, мысок вытянутой ноги, голый живот в блестках – балерины Театра Елисейских Полей на обложке журнала «Теленеделя».

Из коридора доносится голос матери:

– Клео, мне нужно позвонить, еще пять минут, и ты вешаешь трубку.

Клео выдыхает во вспотевшую ладонь:

– Мать ругается, больше не могу, короче, я тебя записываю?

Один и тот же разговор, повторенный десятки раз.

Имена в левой колонке. Под ними телефонные номера.

Они понемногу поддавались. На переменах Клео останавливали третьеклассницы: «Слышь, хотела тебя кое о чем спросить». Они мечтали стать актрисами, попасть на стажировку к Жан-Полю Готье, записать альбом, брать уроки тенниса. Им не терпелось, чтобы их оценили, заметили, выделили.

До одной дошел слух, что другую уже отобрали. Хотя у нее ноль талантов. Она тоже хотела встретиться с Кэти. Клео колебалась, и та, едва не плача, повторяла: «Ну не вредничай, что тебе стоит?» – потому что Клео была фондом; Клео не стало, она исчезла, поглощенная Клео-Кэти.

Добившись встречи с Кэти, они через весь двор бежали к Клео и наперебой благодарили за то, что познакомила их с ней. Кэти по-тряс-ная! В субботу они пойдут с ней по магазинам. На прошлой неделе она катала их на речном трамвайчике, а завтра приглашает фотографироваться для подачи документов.

Все повторялось до мельчайших деталей. Свитер в подарок, духи, билеты в театр, ресторан.

Кэти, превратившаяся в голос по телефону, звонила Клео через день и хвалила за какую-нибудь претендентку. А вот та – нет, не пойдет.

Как у охотничьего пса, обученного не притаскивать несъедобную дичь и в конце концов усвоившего, что именно надо делать, не понимая, как он это делает, у Клео развились глазомер и способность выискивать требуемое; в раздевалке после урока танца она видела под трусами верхушку тазовой кости, отмечала шелковистость щек. Ровный ряд зубов. Гладкость белокурых волос. Гармонию пепельных бровей и искрящихся зрачков.

К ней обращались третьеклассницы из частного коллежа «Провиданс»: неужели Клео их не помнит? Вместе же ходили на занятия к мадам Николь! И жеманно добавляли: деньги их не интересуют, еще чего. Важны связи. Полученная по конкурсу стипендия пригодится в будущем – в Институте изучения политики «Сьянс-По» любят студентов, проявивших инициативу еще в школе. Они умели себя продать, старались быть вежливыми и следить за языком; если Клео назначала им встречу нескоро, они тихонько фыркали, как породистые котята, недовольные, что ждать придется так долго.

Девочки из профессионального лицея Максимильена Перре рассматривали стипендию как шанс заработать. Они не скрывали, что никаких «проектов» у них нет. Зато очень нужны деньги. Клео нравились их невозмутимая деловитость, привычка подзывать друг дружку свистом, манера не снимать при разговоре наушники, втискивать живот в узкие светлые джинсы и смеяться, запрокидывая голову. Их жизнь не пошатнется из-за мелочей. Они не хлопнут дверью квартиры, напуганные Жан-Кристофом. «Профи» не станут поднимать волну, что больше всего ценила Кэти.

С Кэти они теперь встречались раз в неделю, по средам, в три часа дня, на площади возле мэрии. Клео представляла Кэти новенькую. Воркование /будущее /чутье.

Кэти выдавала Клео вознаграждение.

«А скоро мы вместе поедем в Париж?» – преодолевая смущение, спрашивала на прощание Клео.

Клео плавно расставалась с детством. Дни тянулись, медленные и мутные. Ей казались трогательными попытки родителей удержаться в своей родительской роли, делать вид, что они интересуются ее делами, и за ужином задавать ей вопросы; отвечая, Клео все делила на два: полученные суммы и потраченное время, не говоря уже об изгибах лабиринта, в котором блуждала. Их слепоту она воспринимала со спокойной снисходительностью постороннего человека. Мать утверждала, что «чувствует» своих детей, а потому долгие разговоры с ними ей ни к чему. Она регулярно читала рубрику «Психология» в женских журналах.