Ошибка Лео Понтекорво

Впервые Лео по-настоящему заметил Камиллу, когда ее забирали родители. Это случилось как раз на дне рождения Самуэля. Когда они пришли, Лео еще носился с фотоаппаратом на шее. Рахиль потребовала, чтобы муж предоставил в распоряжение семьи свою дилетантскую (и недешевую) страсть к фотографии. Она вынудила его исполнять утомительную роль официального фотографа этой скучной вечеринки в саду, заполненном плюшевыми девочками. Рахиль вела счет всему тому множеству фотографий, сделанных мужем за последние двадцать лет, а также не сделанных за означенные двадцать лет. Ей не нравилось, что Лео захламляет дом черно-белыми пейзажами, небоскребами на закате, снимками незначительных предметов: жалких сигаретных пачек, кофейных чашек с отбитыми краями, сандалий, забытых на пляже. В общем, натюрмортами. Натюр морт — мертвая природа. Какое верное определение. Муж фотографировал только мертвые бездушные предметы. Причем он делал это на совесть. А стоило его попросить сделать «нормальный» снимок, например сыновей, которые учатся кататься на велосипеде, жены в вечернем платье или позирующей перед Эйфелевой башней, Лувром, да где угодно, черт побери, полный пустяк… Что здесь начиналось! Когда его просили об этом, художник чувствовал себя оскорбленным.

«Зачем делать фотографии, похожие на открытки? — вопрошала она его, в отчаянии пересматривая его экстравагантные снимки после очередного путешествия. — Какой в них смысл, если на них нет людей?» Этот комментарий каждый раз возмущал художника. Как такое можно говорить, какая вульгарность! Но в тот вечер Рахиль выразилась ясно: «Не хочу фотографий со скомканными бумажными салфетками. Никаких цветочных орнаментов. Не хочу развернутой ретроспективы, посвященной черепичной крыше. Я хочу снимки своих сыновей и их друзей! Понятно?»

Понятно. И упрямому Лео ничего не оставалось, как скрупулезно выполнять убогие распоряжения заказчицы, потратив вечер на фотографирование своих сыновей и их друзей, относясь с особым вниманием к имениннику и его пассии.

Это продолжалось до тех пор, пока он вдруг не заметил странную пару взрослых, которые вошли в сад и направились ему навстречу с несколько растерянным видом.

Наконец-то достойный объект для съемки! Лео даже не смог сдержаться и крикнул: «Стойте там, не двигайтесь!» Он имел право приказывать, как художник, который после многочасового поиска наконец увидел на лице модели нужное выражение. И оба незнакомца остановились как по команде, позволив Лео наброситься на них, подобно профессиональному папарацци. Надо отметить, что они действительно были достойными моделями.

Речь шла о еще довольно молодой, но импозантной паре. Можно было не сомневаться, что он был королем беговых дорожек, а она питалась только овощами и фруктовыми салатиками из клубники, дыни и киви. Кокетливо-заговорщицкий взгляд, который синьора бросила на фотографа, может быть, говорил о том, что хорошие манеры не были ее сильной стороной, однако в аэробике ей точно не было равных.

Странная парочка была одета в желтые дубленки, подбитые мехом, которые казались совершенно неуместными теплым весенним вечером. Взгляд Лео задержался на волосах мужчины. Они ниспадали до самых плеч: такое мог себе позволить только мальчик до шести лет (кстати, при взгляде на эти волосы становилось понятным, в кого Камилла уродилась такой рыжей). Однако между этой сорокалетней парой, на чьей коже крем для загара оставил оранжевый сверкающий налет, и их лунно-бледной дочерью была большая разница.

Хроматический диссонанс, по всей видимости, был только частью того сложного противоречия, которое существовало между Камиллой и людьми, давшими ей жизнь, в которой она старалась быть как можно более незаметной. Она стыдилась родителей в той степени, в какой они были не в состоянии понять свою странность. Это объясняло, почему Камилла в тот вечер старалась побыстрее ускользнуть, тогда как они, напротив, жаждали остаться подольше. Ей не хотелось показывать своим любимым Понтекорво, насколько нелепы и смешны ее родители, они же хотели понять, что особенного в этих Понтекорво, чтобы заставить их единственную дочь проводить с ними большую часть времени.

Для Лео было достаточно увидеть родителей Камиллы и ее отношение к ним, чтобы понять, почему она, в отличие от своих сверстниц, стремилась быть незаметной, спрятаться. Если бы к ней вдруг явился джинн из волшебной лампы и спросил, что она пожелает, ответ девочки был бы прост: «Сделай так, чтобы меня здесь не было!» Джинн: «И где бы ты хотела оказаться, малышка?» — «Где угодно, только не здесь». В этом и заключалась ее суть: где угодно, только не здесь. Это желание выражали ее прекрасные глаза и хрупкое тело, которое, казалось, готово было испариться.

Чтобы понять это, достаточно было увидеть, с каким нетерпением она старалась встать между родителями и Понтекорво. Камилла как будто хотела набросить свой волшебный плащ-невидимку на самых близких ей людей, которых она так стыдилась. Будь на то ее воля, она послала бы все к черту. Отца, мать и все, что их касалось: дубленки не по погоде, огромный «Рэнджровер» со множеством наворотов, который ждал ее у дома Понтекорво. Не говоря уже о поведении отца, в котором сквозила церемонность деревенщины, желающего произвести впечатление на известного профессора.

Они потеряли ее слишком рано, подумал Лео с сочувствием стороннего человека, которому самому не довелось испытать нечто подобное. Такое случается. Да, они упустили то, что мы с Рахилью, по крайне мере пока, в состоянии удержать: любовь, уважение наших детей. Такое частенько видишь даже в больнице. Есть родители, которые держат ситуацию под контролем, другими же вертят как хотят эти маленькие чудовища. Я пока еще хоть иногда являюсь героем для своих сыновей. И совсем другая участь выпала этому мужчине и этой женщине. По взглядам их дочери ясно, что она осуждает в них все. Верно, этот смешной тип со своей прической под викинга, одетый как чукча, больше не является героем своей дочери как минимум лет пять. А если посмотреть на ту нежность, с которой он надевает на нее курточку, чтобы защитить от холода, пренебрежение дочери должно быть для него самой большой болью в жизни, обостренной тем фактом, что он не заслужил ее и не мог понять ее причин и сущности.

Какого черта, возможно, он удовлетворял любую прихоть Камиллы и сделал для нее в сто раз больше, чем родители Лео в свое время сделали для своего сына! И где, спрашивается, благодарность этой девчонки? Только взгляд, полный стыда. Клянусь, если мои сыновья когда-нибудь посмотрят на меня таким взглядом… клянусь, что… Так размышлял Лео с добродушным сочувствием после того, как он опустил фотоаппарат и представился этой нелепой парочке, после того, как он позвал Рахиль, попросив ее в свою очередь позвать Камиллу, и увидел выражение лица, с которым та посмотрела на своих родителей, которые беседовали с ним. Да, именно так размышлял Лео, отмечая не без удовольствия, что Камилла была как на иголках и делала все возможное, чтобы они с Рахилью не заметили, из какого теста сделаны ее родители. Очевидно, она считала, что Понекорво — люди другого уровня. Пока Лео размышлял обо всех этих вещах, с жалостью глядя на отца Камиллы и гордясь собой, Камилла проявила одно из своих странных качеств. Она обращалась к отцу и матери по-французски. В этом не было бы ничего странного, если бы, например, это было своеобразной внутрисемейной игрой (как у персонажей какого-нибудь русского романа). Или, предположим, ее смешение языков, превращающее семейство в подобие вавилонской башни, объяснялось бы французским происхождением одного из родителей. Но ни отец, ни мать Камиллы не имели французских корней, более того, никто из них не смог бы изобразить что-нибудь по-французски, кроме мерси или навязчивой и популярной в ту пору фразы: Oui, je suis Catherine Deneuve [5] .

5

Да, я Катрин Денев.

Причина, по которой Камилла говорила на этом языке так бегло и с хорошим произношением, заключалась в том, что с самых первых классов она посещала французскую школу Шатобриана на вилле Боргезе. В том, что девочку послали во французскую школу, не было ничего удивительного: учитывая, что речь шла о достаточно модном образовательном заведении, эти несчастные, нажившие кучу денег, но, увы, оставшиеся сокрушительно невежественными, готовы были прослезиться при мысли о том, что их дочка посещает Шатобриан, говорит на французском почти как настоящая француженка и знается с детьми послов и проч. Так, уже с шести лет они просили ее говорить по-французски только для того, чтобы слышать, как она говорит на этом языке. Большую часть летних каникул Камилла проводила на вилле Аржентарио, приобретенной ее отцом, благодаря широкой сети магазинов кожи и меха в центре. К ним в гости часто приходили так называемые «девочки их круга». Какие-нибудь Сабин, Моник, Шарлотт, единственной задачей которых было подтягивать их дочурку во французском. Беда только в том, что дочурка, воспользовавшись сим эфемерным присутствием, исключила из своей жизни родителей при помощи языка, который для их ушей звучал как загадочная музыка. Но как-то на пляже, когда Камилла и одна из «девочек ее круга» Моник без умолку трещали по-французски, отец в порыве раздражения прервал их: «Ну хватит, черт возьми!»

С тех пор Камилла взяла за привычку говорить по-французски с отцом всякий раз, когда чувствовала в этом потребность, а он, поскольку никогда и ни за что не смог бы ее наказать, униженно смирился.

Очевидно сейчас, в присутствии Понтекорво, для этого настал самый подходящий момент. Контекст был не совсем уместный (но именно это и требовалось), хотя фразы касались непосредственно ситуации: «Oui, papa, la fete a ete magnifique! On y va, maman? Je suis tres fatiguee!» [6] Лео ничего не знал обо всей этой истории с французским и удивился, что это на нее нашло. Почему она говорила с родителями по-французски? Чтобы ситуативно выйти из этого тупика? Чтобы переключить все внимание на себя и отвлечь раз и навсегда от объекта своего стыда? Или просто привести родителей в замешательство и тем самым ускорить их уход, прекратив весь этот кошмар? Лео не знал этого точно, но если таковы были намерения Камиллы, ее стратегия отлично сработала. Ее родители засобирались убегать прочь с проворностью Золушки, покидающей своего принца, в то время как эксцентричная малышка продолжала болтать с ними на изящном «старорежимном» французском. Все обернулось так неловко, что у Лео не хватило смелости спросить у Сэми, какая муха укусила его подружку. Тем не менее по равнодушной реакции Самуэля казалось, что для него подобные сцены были обычным делом.

6

Да, папа, праздник был чудесный. Мам, ну мы идем? Я очень устала.