Ошибка резидента (кн.2)
Шрифт:
Каждому известно: заставьте трех разных свидетелей рассказать об одном и том же происшествии — такой винегрет получится, что сам папа римский не разберется. Но мою клоунскую рожу семь человек одинаково запомнили и описали, а все из-за проклятого загара.
Настал тот день, тот четверг. Без четверти пять я притопал пешком на угол, зашел в закусочную, взял чашку молока, сел к окну. Точно в семнадцать прошел клиент с телохранителем. Я допил молоко и отправился за машиной — далеко ее оставил, минут сорок ходьбы. Надел перчатки, сел за руль, покурил, достал из чемоданчика пушку, дослал патрон в патронник и спустил предохранитель, чтобы не забыть в последнюю секунду — знаешь, как иногда фотографы забывают снять крышечку с объектива. И поехал кататься
К углу, где закусочная, я прибыл без двух минут семь. Притормозил, вижу — телохранитель наискосок переходит улицу. Дал ему пройти метров тридцать и тихо так ползу следом. Стекло правой дверцы было у меня опущено.
Все произошло по расписанию. Стрелял я метров с пяти, целил в грудь. Клиент упал на тротуар, как переломился, сторож его ничего не понял, растерялся, потому что выстрела не слышал — у моей пушки такой тихий звук был, похоже, как будто камешек в воду бросили — тиньк…
Второй раз стрелять не стал, нажал на акселератор, рванул вперед до следующего угла, завернул, тут же — стоп, машину запер и резвым шагом до подземки — там недалеко было. Пистолет я оставил под сиденьем, на полу.
Через час я был дома. Выпил сразу полбутылки виски, принял душ, допил и лег спать. Утром распечатал другую бутылку, опохмелился и стал ждать Алоиза. Он пришел, когда стемнело.
Сначала ничего не говорил, кинул на стол в кухне конверт с деньгами, посидел, пока я считал, а потом достал из-под плаща сложенный лист, вырванный из газеты, расстелил его, ткнул пальцем в фото, на котором была знакомая мне сцена: на тротуаре клиент лежит, над ним стоит телохранитель. Только странно мне показалось, что он в аппарат смотрит, а рукой в живот своему хозяину тычет. Не сразу дошло, что это он уже после полицейским, наверное, показывал, как все случилось.
Все правильно, говорю я Алоизу, так оно и было. А он говорит: читай, дурак. Я объясняю, что читать по-английски не умею. Тогда он сам прочел. Под фото были написаны неприятные вещи. Крупным шрифтом выделялись слова насчет того, что за два часа до убийства в закусочной видели человека со странным лицом: лоб белый, остальная часть очень темная.
Пятеро постоянных посетителей закусочной, кассирша и раздатчица молочных продуктов утверждают, что человек этот вызывал неопределенные подозрения своим поведением, но чем именно — не сообщалось. Раздатчица и кассирша сообщили также, что подозрительный субъект посещал закусочную несколько раз в последние две недели перед трагическим происшествием — это они не врали. Непонятно мне было только, чем я мог вызвать подозрения, кроме загара.
Я спросил у Алоиза, что там сказано про убитого. Он разозлился, потому что мне не о том думать теперь надо, но все же сказал, что пострадавший содержал какую-то посредническую контору, в прошлом привлекался к суду по делу нелегальных игорных домов, но за недоказанностью обвинения оправдан.
Да, Алоиз был, как всегда, прав: мне нужно было думать о собственной безопасности. Водительскими правами и машиной, а может, и пистолетом он пустил полицию по следам неизвестного мне Ричарда Смита, но куда я сунусь со своей приметной рожей? Еще слава аллаху, что перед соседями никогда шляпу не снимал…
Дело обернулось так, что Алоиз видел один выход: я должен исчезнуть из Нью-Йорка и вообще из Штатов.
Договорились, что он доставит в квартиру запас продуктов на неделю, чтобы я из квартиры носа не высовывал. Тут же и смотался в магазин, притащил коробку с разными консервами. А пока ходил туда-назад, ему неплохая мысль в голову пришла: попробовать свести мой загар какими-нибудь средствами. Но это еще требовалось проверить, есть ли такие средства.
Я куковал два дня на консервах. Наконец является Алоиз, выставляет на стол два флакончика — в одном белая жидкость, густая, как сливки, в другом голубоватая. Это его одна знакомая дамочка научила.
Черт его знает, что это были за снадобья, во всяком случае, пахли приятно. Втирал я их по три
раза на день, морду щипало, думал, протру шкуру до дыр. И представь, через неделю посмотрелся утром в зеркало — розовенький такой бутончик, поросеночек из-под свинки. Чудеса косметики!Двадцать шестого марта я улетел в Мадрид. Алоиз, конечно, меня не провожал. Мы простились, когда он привез мне билет. Расстались большими друзьями, он, признался в своем великом уважении ко мне, а я признался в уважении к нему.
Алоиз высказал надежду, что наши отношения на этом не прервутся, а, наоборот, будут крепнуть. Просил меня завести в Мадриде личный почтовый ящик, чтобы он мог в случае необходимости послать мне депешу. У него были предчувствия, что мои услуги могут понадобиться еще неоднократно.
Ну я-то всегда готов, я солдат, завербованный его величеством долларом, а также ее величеством маркой, а также его превосходительством фунтом, и избавь нас господь от ее преподобия итальянской лиры, ибо считать до миллиона не умею, а приземлись я не в Мадриде, а в Риме и обменяй доллары на лиры — сразу стал бы миллионером. А итальянским миллионером я быть не хочу. Дружки мои в Мадриде лапу еще не сосали, но порядком порастряслись и потому с нетерпением ждали трубного гласа.
Я кое-кого угостил, расспросил. Гейзельса тогда не нашел, но там другие были, вхожие к Моизу Чомбе, вернее, к Боненану, и хорошо осведомленные. Ходили слухи, что катангский коммерсант обязательно хочет стать премьер-министром Конго, как будто уже и планы подробные составлены. И этому можно было верить, так как Чомбе, по дурости ли или потому, что был порядочный нахал, свои ближайшие намерения никогда в секрете не держал. Но дни шли, а по тревоге нас никто не поднимал.
Я начинал уже подумывать, где бы найти новую работенку, когда получил письмо от Алоиза. Это было в начале мая, уже наступала жара, и очень кстати оказалось его письмо, потому что надоело мне жариться, загорать больше не хотел, тянуло куда-нибудь посевернее, а Алоиз приглашал на свидание в Цюрих, где он собирался быть транзитом. Мою дорогу он оплачивал, так что я ничего не терял. Я послал телеграмму: согласен.
Седьмого мая мы встретились в цюрихском аэропорту. Алоиз летел дальше — не то в Стамбул, не то в Багдад, у него было всего два часа свободных, и мы провели их в старом темном ресторане неподалеку от железнодорожного вокзала, там столик от столика отделен деревянными перегородками…
Но нам хватило для разговора и тридцати минут. Задание было такое же — убрать человека. Я настроился поторговаться, но Алоиз сам назначил более высокую плату, чем первый раз, — пять тысяч долларов. Дорога в оба конца — его, и еще триста на мелкие расходы. Две с половиной он выложил тут же как задаток, другую половину — когда исполню и вернусь. Грех было отказываться.
Он показал мне портрет пожилого человека. Лысина большая, глазки маленькие, лоб в морщинах, нос толстый и длинный, как баклажан, губы закрывает. Не чересчур симпатичный, в общем.
С ним можно было все разыграть как и с первым, но Алоиз боялся повтора, потому что тогда для полиции уже возник бы определенный почерк, а это нежелательно. Раз есть почерк, можно сравнивать и сопоставлять разные там причины и следствия, глядишь, до чего-нибудь я докопаются. Так объяснял мне Алоиз.
Значит, метод должен быть другим. Но мне нравилось то оружие, которое нам верно послужило с первым моим клиентом, и Алоиз сказал, что пистолет опять можно использовать такой же и он у него имеется, но все остальное, то есть обстоятельства, нужно придумать по-новому. Никаких отвлекающих штучек — вроде прав на имя Ричарда Смита — он мне обеспечить на сей раз не сможет, значит, уже непохоже на случай с первым клиентом. Для меня это было хуже, но подвод Алоиз дал первоклассный. Я запомнил распорядок дня нового клиента, Алоиз нарисовал расположение его загородного дома, откуда он в восемь утра отправлялся на работу в город и куда возвращался каждый вечер, задерживаясь иногда часов до двадцати двух, но не позже.