Ошибка Выжившего 2

Мистер Стивенсон на мне показал, насколько эффективным был выбранный «нами» метод.

— Тебе достаточно этой шоковой терапии, чтобы «Вспомнить»? — шепотом поинтересовался я, присев рядом с девочкой. — Или нет?

Девчушка, сжав повреждённую куклу в руках, захихикала. Сначала слабо, затем сильнее, ещё сильнее. Её хихиканье превратилось в безумный хохот.

Выстрел.

Тело блондинки упало. На лице застыла искажённая, широко улыбающаяся гримаса.

— Думаю, этой шоковой терапии будет достаточно, — пробормотал я, почесав голову.

«Мистер Фишер, вам не кажется, что между всеми вашими осколками какие-то странные отношения?» — вкрадчиво поинтересовался у меня красно-розовый ублюдок.

Ты не поверишь, Ред.

«Редди-Пинкл, босс! Просто шучу, ха-ха-ха!»

Я навёл пистолет на голову. Выстрелил. Если и удивился тому, что сучка и без всякой моей помощи с переносом «информации» справилась, то несильно. Больше удивился её злому воплю:

— Пошёл нахер, больной ублюдок!

После чего достала откуда-то иглу и воткнула в свою куклу. Я выронил пистолет из рук, схватившись за горло. Возникло такое чувство, будто мне его действительно пронзили иглой.

А, впрочем, почему «возникло»?

Затуманенным взором я уставился на кровь на своих руках, понимая, что рана совсем не иллюзорная. Перед тем, как умереть, успел взглянуть в безумные глаза сучки, широко улыбнувшись.

Мистер Стивенсон, старый ублюдок, как всегда предлагал самые эффективные способы.

Голова девочки взорвалась, заляпав ошметками её мозгов всю комнату и меня самого. Вслед же за ошмётками её головы упало и моё тело.

Реальность мигнула.

Мы молча уставились друг на друга. Я улыбался, малышка Эмма же прожигала меня холодным, буквально убивающим взглядом. Любой намёк на наивность буквально растворился в омуте глаз «маленькой девочки».

Она, сидя на полу, медленно поднялась. Напрочь игнорируя меня, сняла круглые очки, начав недовольно щуриться. Над чем-то задумавшись, недовольно пробурчала:

— Тело опять проиграло в генетической гонке…

Альтер-я откинула свои очки, словно какой-то мусор. Океан, до этого спокойный, начал покрываться волнами. Сначала небольшими, затем волны стали сильнее, пока буквально вся комната не погрузилась в океан. Центром же этого океана стала сучка напротив.

Её тело на глазах становилось старше. Девочка вытягивалась ввысь, округлялись формы, черты лица заострялись, а за телом следовала и её одежда. Глаза стали яркими-яркими. Вот передо мной была простая девочка, а вот — уже молодая девушка. Ещё не «женщина», но и больше не «девочка».

И вправду — в моём вкусе. Если бы не Немое, то я бы даже сказал, что она превратилась практически в личный идеал. Вот же проклятое дерьмо.

— Зря, — прокомментировал я. — Зачем приближать момент поглощения?

В отличие от того же торчка или этой злобной сучки, я максимально оттягивал момент трансформации своего тела. Конечно, у меня была возможность поскорее перевести своё тело из состояния «скорее материальное, чем нематериальное» в «полностью нематериальное». Это дало бы мне заметно больше могущества и практически полностью лишило бы меня тех ограничений, что ещё остались. Возможно, все возникшие передо мной проблемы было бы решить заметно проще.

Но я не хотел. Не хотел почувствовать себя вновь воплощённой фальшивой мечтой. Не хотел, чтобы в любой момент океан вновь поглотил меня на самое дно, без возможности выбраться. Я понимал, что должны были быть способы как-то существовать в материальности и с нематериальным телом: в конце концов, тот же торчок и Мистер Стивенсон явно должны были давно пройти всевозможные трансформации. Но при этом всё равно как-то оставались в материальности, будто и не замечая проблемы.

К несчастью, я не знал, как они это делали. И даже если бы знал, нашёл бы способ, попытался бы реализовать несколько маячивших на краю сознания идей — всё равно не хотел вот так просто отдавать остатки тела мечте.

Очевидно, Эмма каким-то образом смогла уловить мои мысли.

— Смысл бежать от неизбежного, кривое зеркало? — весело засмеялась Эмма. — Мы всё равно все фальшивки. Зачем ты решил мне помочь?

От того, как она меня назвала и как точно передала мои мысли по поводу «фальшивок», меня вновь будто облили холодной водой. Пришлось сдержать себя, чтобы опять не прострелить сучке мозги. Никак, влияние чувств ублюдочного нарцисса к своей «противоположной» части.

Вместо тысячи слов я отправил образ. Наполненный бесчисленными красками, водоворотами цветов, ощущений, представлений, мыслей. Возможно, я где-то даже перестарался: альтер-я выпучила глаза, схватившись за голову. Ей потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя.

— Поняла.

Девушка, осознав, против кого я её приглашаю пойти, истерично захихикала. Очевидно, выбора у неё не было: благодаря мне она выполнила первый пункт контракта перед Ползучим человеком, но оставалось ещё два. Если она хотела, чтобы я ей помог, она должна была помочь мне.

И мы оба понимали, что нужны друг другу. Без меня она не справится: будучи относительно «молодым», я мог похвастаться весьма специфическим опытом и ещё более специфическими возможностями. Мы все были подобными друг другу, но уж точно не равными или полностью одинаковыми.

Я уже думал было заговорить, но альтер-я решила меня удивить, буквально запрыгнув на меня. Девушка, пользуясь моим ступором, по-хозяйски принялась меня осматривать. Я перевёл взгляд на входную дверь, в которую вновь зашла удивлённая странным звукам из комнаты альтер-маман.

Сказать, что меня удивили следующие действия Эммы, значит ничего не сказать: она, не вставая с меня, не сводя взгляда, из ниоткуда достала свою повреждённую куклу. Появившейся из ниоткуда иглой она вновь пронзила куклу, но на этот раз жертвой стал не я, а альтер-маман.

Женщина, схватившись за окровавленное горло, замертво упала, напоследок успев издать наполненный агонией хрип.

Интересно, в какой момент на голове альтер-я появились седые локоны?

Напрочь игнорируя убитую мать, Эмма, словно и не держа куклы, принялась с явным удовольствием щупать моё лицо, тереться об меня, буквально нюхать. Не став себя как-либо сдерживать, она наклонилась и поцеловала меня. Конечно, я мог воспротивиться этому, но, если честно, не видел ни единой причины.

Не видел же?

Стоило мне почувствовать прикосновение губ другого осколка, как меня будто молнией ударило.

Как передать то, что я ощутил? Очевидно, как сладость. Я любил сладости, особенно молочный шейк. И то, что я ощутил, было очень похоже на него. Поцелуй был таким сладким, таким настоящим, таким вкусным и желанным. Странная свежесть, прохлада. Чувствуя, как язык альтер «я» проникает в мой рот, я понял, что это был за вкус.

Мороженое. Ванильное мороженое. Настоящее, безумно вкусное. Никогда бы не подумал, что ванильное мороженое может быть таким же вкусным, как и молочный шейк.