Ошибка юной Анны

Августа снова кивнула. Ее молчание начало немного если не напрягать, то удивлять Александра. Чувствовалось в этом молчании какое-то неприятие, скрытый протест.

– Ты стоишь того, чтобы ради тебя бросить все и переехать не только в Питер, но и во Владивосток, – нисколько не кривя душой, заявил Александр. – Ты для меня важнее, чем клиника и прочие дела. Можешь в этом не сомневаться.

– Не хотелось бы сомневаться, – решила нарушить молчание Августа.

На взгляд Александра, слова ее прозвучали немного обидно. Ну, пусть не обидно, а немного настораживающе. «Не хотелось бы» – это так уклончиво, так неопределенно.

– Но у меня есть определенная ответственность. – Александр не без опасений (будет ли он понят правильно) приступил к самому трудному: – В первую очередь перед вами. Материальные соображения нельзя сбрасывать со счетов. Мне хотелось бы, чтобы наша семья ни в чем не нуждалась. Ну, «ни в чем» – это слишком сильно сказано, но как-то хочется мне зарабатывать как можно больше, чтобы мы жили как можно лучше и как можно меньше нуждались. Тем более что у меня есть грандиозные планы. Хочу еще двух детей. Как минимум. Я был единственным ребенком, и иногда меня это сильно расстраивало. Это же так приятно, когда есть брат или сестра…

– Когда есть, с кем делить наследство, – поддела Августа.

– Когда есть, что делить, – это тоже хорошо. – Александр притворился, что не понял Августу, потому что не хотелось сворачивать с оптимистической колеи. – Короче говоря – может, вы все же решитесь на переезд, а? Я понимаю, насколько это сложно, но мне кажется, что так было бы лучше… С работой у тебя в Москве проблем не будет. Я помогу устроиться, и школу Дане мы выберем самую лучшую, любую, какую вы захотите…

– Самая лучшая школа у него уже есть, – перебила Августа. – Это та, в которой он сейчас учится. Не исключаю, что на свете, тем более в Москве, есть множество школ классом получше нашей, но наша школа – это наша школа. Для Дани смена школы была бы большой травмой.

– Может, есть какие-то факторы, которых я не знаю? – осторожно поинтересовался Александр. – Ты скажи, я пойму. Я все могу понять.

В эти свои слова он вложил глобальный посыл, хотел озвучить, что действительно может понять все, а не только то, что касается Даниной школы. Он и наличие соперника был способен понять. Бывает, чего уж там, не на одном Александре Берге белый свет клином сошелся. Понять можно все. Только «понять», а не «догадываться». Не хотелось недомолвок, тайн и чего-то, что вызывало сомнения. Хотелось ясности. Так Александр и сказал. Набрался духу (куда только обычная решимость вдруг подевалась?) и рубанул сплеча:

– Я хочу ясности. Полной ясности в наших отношениях. И в наших перспективах.

Теперь все. Рубикон перейден. Мосты сожжены, и пути назад нет. Возможностей для маневра тоже нет. Если сейчас Августа скажет, что в ее жизни появился другой человек, остается только одно – допить кофе, попрощаться и уйти навсегда. Впрочем, кофе можно и не допивать, остывший он невкусен.

– Я сама хочу ясности, – сказала Августа.

«Так давай же, проясним все, что нужно прояснить!» – едва не сказал Александр, но вовремя осекся. Нельзя напирать, потому что есть риск все сломать.

Выдержали паузу, давая друг другу возможность высказаться, но высказываться никто не спешил. Первой нарушила молчание Августа.

– Переезд в другой город – это не просто собрать вещи и переехать. Это смена всего, смена одной среды на другую. Здесь у меня есть все, кроме тебя, а там не будет ничего, кроме тебя. Я буду страдать от своего… одиночества…

– От одиночества?! – оскорбленно переспросил Александр.

– Да, от одиночества, – ничуть не смущаясь, подтвердила Августа. – Одиночество бывает разным. Сейчас я имела в виду то, что за пределами дома, за пределами семьи, все для меня будет чужим. Ни подруг, ни знакомых, ни любимых улиц, ни «своих» магазинов… Совсем-совсем ничего. У Дани будет такая же ситуация. Нам придется привыкать ко многому, и это привыкание будет болезненным, непростым. И хуже всего то, что привыкание к другой среде совпадет с началом нашей совместной жизни. Вот это и пугает больше всего. Твое мнение обо мне может сильно измениться, и далеко не в лучшую сторону…

Александр хотел возразить, уже рот открыл, но Августа покачала головой, давая понять, что возражать не стоит.

– Мы же, если вдуматься, очень плохо знаем друг друга, – продолжила она. – Редкие встречи распаляют чувства, но не дают возможности узнать лучше. Ты нарисовал себе какой-то образ, я нарисовала… Стоит нам только начать жить вместе, как эти образы начнут приходить в соответствие с реальностью. Образы всегда лучше реальности. Здесь, в Питере, в моем родном городе, я чувствую себя в своей тарелке и я такая, какая я есть, смею надеяться, что не слишком противная. Но если вырвать меня из моей тарелки, то я долго-долго, до тех пор, пока не привыкну к новому месту, буду унылой меланхоличной занудой. Все мне будет не так, эта меланхолия станет передаваться тебе, в один прекрасный день тебе надоест… Не стану развивать свою мысль дальше, надеюсь, ты меня понял.

– Я тебя понял, но мне кажется, что ты чересчур пессимистично смотришь на вещи. – Александр старался говорить как можно мягче, скрывая охватившее его раздражение. – Посуди сама. Первое – я буду рядом и приложу все усилия для того, чтобы ты поскорее привыкла к Москве. Второе – ну не в Шанхай и не в Мумбай-Бомбей же тебе предстоит переехать, где все чужое, непонятное, странное. Всего лишь в Москву. Третье – ты не в том возрасте, когда привычки дороже всего остального, когда их невозможно менять. Мне кажется, что ты быстро привыкнешь. У тебя появятся новые друзья, новые любимые улицы, новые любимые магазины…

– «Свои», а не «любимые», – поправила Августа. – Такие, где знают, какую пастилу любит мой сын и какое мясо я предпочитаю покупать. Свои магазины, свои люди, свой город… Так страшно менять свое на чужое. Прости, но я, наверное, еще не созрела для всего этого. Боюсь. И не забывай, что у меня ребенок. Мне приходится решать за двоих, а это втройне сложнее.

«Юнона» и «Авось» какая-то! – подумал Александр вспоминая виденную давным-давно рок-оперу. – Но там-то хоть были настоящие расстояния, настоящие причины, обстоятельства, которые почти никак невозможно было преодолеть. А у нас что?»

– Давай подведем итог, – предложил Александр. – Получается…

– Получается, что мы снова зашли в тупик, – грустно констатировала Августа. – Ты не можешь, я не могу, какие тут итоги?

– Итоги есть всегда, – возразил Александр. – Тупик – это тоже итог. Дай мне договорить, пожалуйста. Если ты не можешь решиться на переезд и опасаешься, что… короче говоря, если все обстоит так, как ты сказала, то получается, что все-таки переезжать придется мне…

– Не надо сейчас об этом, – попросила Августа. – Не надо жертв. Жертвы только усложняют дело. Нельзя совершать то, о чем рано или поздно придется пожалеть.

– Вот с этим я полностью согласен! – воскликнул Александр. – Нельзя совершать то, о чем рано или поздно придется пожалеть. Если из-за того, что мы не найдем решения нашей проблемы, я тебя потеряю, то мне будет очень больно. Я не хочу тебя терять.

– Мы не можем потерять друг друга, пока сами этого не захотим. – В голосе Августы явственно проступила усталость, она давала понять, что ее тяготит этот разговор. – Пусть пока все остается как есть, это же так здорово! Пусть мы видимся не каждый день, но зато сколько радости мы испытываем при встрече! Не знаю, как ты, а я сразу после расставания начинаю предвкушать следующую встречу. Это же так здорово, что в наших отношениях нет рутины. Не отношения, а сплошной праздник! И расстояние между нами пустяшное – четыре часа на поезде.