Осиновая корона

На этот раз Уна не выдержала и посмотрела на него через плечо.

— Маленького… Альена?

— Ну да, — Бри растерялся. — Я слышал, что так назвали ребёнка леди Алисии… Разве нет?

Слуги знают… И родители, конечно, знают. А вот она — нет.

Что ж, уже привычная ситуация.

Лорд Альен был для Уны главной загадкой Кинбралана — за исключением заковыристой загадки о том, что ей делать с собственной магией… Из странных недомолвок мамы, свирепых выкриков дедушки, из шёпота камней замка и дрожи осиновых веток проглядывала одна большая тайна. Эту тайну тщательно оберегали от посторонних — и от Уны. До какого-то возраста она была уверена, что у неё всего три дяди и что Горо и есть первенец, изначальный наследник дедушки. Лишь неверное воспоминание о зимнем дне из детства подсказывало правду. Ещё были редкие оговорки тёти Алисии — однако после каждой из них она ловко меняла тему и отказывалась отвечать на расспросы Уны… Всё стало иначе, когда Уна выросла и (тем более) когда в ней пробудился Дар.

Она и до этого, впрочем, видела, как дедушка исходит гневом и болью, сыплет обличительными речами непонятно в чей адрес — точно перед ним призрак старого врага. Видела, что дядя Горо со злым азартом пускается в споры с ним, как только побольше выпьет. Слышала, что в разговорах старших (в тех, что — украдкой, шёпотом, за прикрытыми дверями) постоянно мелькает некий ОН: не то великий, исключительный человек, не то причина всех несчастий… На полях библиотечных книг и свитков (о магии и не только) Уне постоянно попадались записи и пометы, сделанные одним и тем же почерком — тонким и стремительным, красивым, но немного взахлёб. Видение с чердака-голубятни — о маге в терновых шипах, при свете луны — больше не возвращалось к ней; однако Уна чувствовала связь видения с реальным прошлым. С ещё одним порождением сумерек Кинбралана — с человеком, который почему-то покинул замок уже до её рождения, разорвав все кровные узы, поставив под запрет даже своё имя… Любое его упоминание ранило (хоть и по-разному) всех в семье; в замке не хранили ни его вещей (зато с одежды, детских игрушек и мечей Эйвира и Мелдона дедушка просто пылинки сдувал), ни портрета; в склепе и подземной усыпальнице не было плиты с его именем — значит, он всё ещё жив?…

К шестнадцати-семнадцати годам Уна всё же докопалась до того, как звали истинного наследника, старшего из сыновей дедушки. Позже она выяснила, что лорд Альен в юности отказался от титула, уехал в странствия и где-то пропал. Всё. И эти крупицы ей удалось собрать с большим трудом: отец молча улыбался и качал головой, слуги пожимали плечами или отделывались туманными намёками, соседи делились дикими слухами об изгнании из Ти'арга, об убийствах, о какой-то похищенной рабыне-миншийке… Если бы Уну не закалило чтение местных хроник и философских трудов, она бы, поверив во всю эту чушь, убедилась, что лорд Альен был отъявленным злодеем и все попросту стыдятся о нём говорить. Но поведение дяди Горо и тёти Алисии (да и отца, в общем-то) свидетельствовало совсем о другом…

О любви, которой зажали рот. Которую едва ли не задушили. «Не знаю я, где он, — нахмурившись, бросил однажды дядя Горо в ответ на очередные допытывания. — Брат Альен может быть где угодно, только не здесь… Или умер давно. Ох, Уна! — почти простонал он. — Тошно мне и говорить, и молчать об этом… Не спрашивай меня, ради всех богов. Хочешь, сходим проведать лошадей?…»

Кем же был лорд Альен? Возможно, волшебником. Тогда он, скорее всего, уехал в Долину Отражений, но потом… Что потом? Его не пожелали видеть дома — или он сам решил не возвращаться? Мог ли дедушка порвать с ним из-за магии; точнее, только из-за неё?

А если были и другие причины… Они могут быть очень страшными — или очень значительными, раз до сих пор в секрете. Бесчисленные вопросы дразнили Уну; дразнила её и странная, немного пугающая связь с памятью лорда Альена, которую она ощущала. Так много всего упиралось в память о нём — и вот теперь тётя Алисия дала его имя ребёнку… Уне резко захотелось в Рориглан.

— Да… — рассеянно сказала она. — Верно. Мне пора к отцу, Бри. Увидимся.

* * *

Несмотря на погожий летний день, камин в покоях отца был жарко натоплен — как всегда. Едва переступив через порог, Уна покрылась испариной. Когда Дар не получал выхода (как сегодня — из-за неудавшегося заклятия), она с утомляющей остротой чувствовала перепады жары и холода, обычные в Кинбралане.

— Доброго дня, дорогая.

Отец тускло улыбнулся. Он был уже не просто худым — походил на скелет, обтянутый кожей. Лекари в недоумении качали головами: все подтверждали, что лорд Дарет сохраняет здравый рассудок и не отказывается от пищи, но она почему-то не идёт ему впрок.

Уна через силу улыбнулась в ответ и села на постель у него в ногах. Взгляд потерялся в серо-рыжих ворсинках меха на одеяле… Лисьи шкурки. Отец вечно мёрзнет, даже сейчас. Уне снова захотелось уйти отсюда: тоскливая, до отчаяния, жалость мешалась с непонятным отчуждением от бледного, почти облысевшего человека перед ней.

Почему её Дар не способен дать силу для его исцеления?

Неспособен — или она просто недостаточно упорно ищет?… И кто знает — принял ли бы исцеление магией сам отец, который за всю жизнь ни разу не осмелился возразить дедушке?

— Доброго дня, отец. Я пришла повидаться… — Уна помолчала. Отец ждал продолжения. В руке он сжимал недоеденное яблоко с ножиком — отрезал им крошечные ломтики и клал в рот. Яблоки и другие фрукты мама закупает на фермах в предместьях Меертона или ещё южнее: скудная земля Кинбралана не приносит таких краснобоких, налитых жизнью плодов…

За закрытым окном серел бок Синего Зуба, пестрящий мхом и кустиками травы. Дальше, за ним, в дымке поднимались Старые горы. Те, что виднелись отсюда, были ещё довольно пологими, поросли сосняком и осиной; но Уна знала, что за ними скрываются бесплодные серые скалы, вершины которых разрезают облака. За этим хребтом лежит Альсунг. Одолеешь перевал — и откроется извилистая дорога по холмам и ущельям. По ней, говорят, нужно с дюжину дней скакать вдоль хребта на северо-запад, чтобы достичь Ледяного Чертога… Их нежеланной столицы.

Нежеланной — или уже принятой? Той, с которой смирились?

Уна прекрасно знала, что ни один из лордов Ти'арга — в том числе из тех, кто скреплял союз с северянами браками или отправлялся в Чертог для придворной службы Двуру Двуров, королю Хавальду, — ни за что не скажет и не подумает: «я из Альсунга». «Я из наместничества Ти'арг», — говорят все в этой стране, столько лет подавляя боль от унизительного слова наместничество…

Лишь человеку, который лежит тут, под лисьим одеялом, это слово, похоже, не кажется унизительным. Вряд ли что-то в Обетованном расстраивает его, кроме собственной немощи — и это вполне справедливо.

— Завтра мы уезжаем в Рориглан, — напомнила Уна, заглядывая отцу в глаза. — Тётя Алисия устраивает праздник в честь сына… Я хотела попрощаться — на случай, если не успею позже из-за вещей…

Отец отложил ножик и протянул к Уне руки, похожие на серые осиновые веточки; она поспешно подалась навстречу. Сухой поцелуй в лоб обдал её кислым запахом яблока и лечебных снадобий.

— Я знаю, Уна. Счастливого вам пути. Жаль, не увижу ни одного из своих племянников — но что поделать… — отец закашлялся; Уна завела руку ему за спину, чтобы помочь приподняться на подушках. Он кашлял долго и надсадно; что-то беспомощно булькало у него в груди. Потом выдохнул и покачал головой. — Ну вот, опять. Прости, дорогая. Проклятые лёгкие — мне трудно говорить.

— Воды? — спросила Уна, и собственный голос показался ей донельзя жалким. Наверное, поэтому она так не любит приходить сюда — потому что чувствует себя бесполезной, свою магию — бессмысленной насмешкой… Любая деревенская знахарка в этой душной комнате была бы сильнее неё.

— Не надо. Горо поедет с вами? Он говорил мне, что ещё не решил.

— С нами. Он не хочет оставлять нас без защиты. С тобой останутся Вилла и слуги, отец… — показать ли, что она чувствует себя виноватой, или это обидит его? — Мы пробудем там не больше двух дней и вернёмся. Не волнуйся.