Осиновый крест урядника Жигина
Шрифт:
Так и случилось. Хозяину придорожного трактира работница потребовалась: полы мыть, помои выливать, печи топить, кухарке помогать, с маленьким ребенком возиться – целый день надо было крутиться, как игрушечной юле. Марфуша крутилась и везде успевала. Еще и песни пела, веселя проезжающих, которые щедро давали на чай. Может быть, и прижилась бы она у хозяина придорожного трактира, может быть, и въехала бы судьба в надежную и прямую колею, но не случилось…
Стала она со временем ловить на себе взгляды хозяина, странные такие, будто он приценивался, будто лошадь на базаре выбирал, только что в рот не заглядывал, проверяя зубы – не порченые ли?
За время своих скитаний Марфуша всякого нагляделась и наслушалась, многое знала из того, что юной девчушке и знать бы не полагалось, но глаза
И в догадках своих не ошиблась.
По весне хозяин отправил жену вместе с ребенком к родственникам в город, дождался ночи и вломился в маленькую комнатушку, где спала Марфуша. Видимо, сонную хотел взять, да не тут-то было – полотно острой литовки, давно припасенное и лежавшее в изголовье под накидкой, мигом оказалось у нее в руках. А когда хозяин кинулся его отбирать, Марфуша, не раздумывая, располосовала ему щеку – от виска до подбородка. Страшный, с лицом, залитым кровью, хозяин вслепую метался по комнатушке, истошно орал, будто недорезанный бык, и ей лишь чудом удалось вырваться на улицу. В одной исподней рубахе выскочила. И долго бежала, сама не понимая, куда бежит, только бы подальше от придорожного трактира и от его хозяина.
Очнулась и в себя пришла, когда почувствовала, что трясется всем телом и даже зубы постукивают от холода. Ночи, хотя и весна наступила, стояли еще холодные, особенно под утро. А может быть, еще и от страха ее колотило. Огляделась вокруг, увидела: большое озеро перед ней, накрытое легким туманом, позади – поле, а направо, едва различимая в рассветной сини, угадывается извилистая дорога. К этой дороге она и направилась, а дальше, повернув на восточную сторону, где уже занималась заря, пошла по узкой колее, накатанной тележными колесами, надеясь – куда-нибудь да выведет…
Вывела ее извилистая полевая дорога к маленькой деревушке, в которой было дворов десять, не больше. Стояли избы по берегу речушки, над которой тоже клубился туман, и показалось сначала, что избы плывут по этому туману. Марфуша протерла глаза, передернулась от холода, сжала зубы, чтобы они не стучали, и решительно направилась к крайней избе.
Дверь ей открыла старуха. Страшная, как Баба Яга из сказки. Окинула цепким взглядом и, не дослушав сбивчивый рассказ, отозвалась протяжным, скрипучим голосом, будто несмазанное тележное колесо провернула:
– Проходи, лясы после точить будешь…
Скоро Марфуша уже сидела за столом, обряженная в старый сарафан, укутанная теплой шалью, пила чай из большой глиняной кружки и украдкой оглядывалась, пытаясь понять – куда ее в этот раз занесло?
Изба была маленькой, тесной, едва ли не половину занимала печка с настеленными над ней полатями, а на свободном пространстве, вдоль стен, стояли деревянные кадушки, закрытые толстыми досками. Кадушек было много, они стояли плотно друг к другу, и совершенно непонятно было – что же в них хранится? Ясное дело – не солонина. Иначе бы запах стоял – не продохнуть. В избе же вкусно пахло свежим хлебом, который дозревал в печи, и никаких иных запахов не чувствовалось.
– Я глину в них храню, – словно угадав мысли Марфуши, а может, заметив ее взгляд, проскрипела старуха. – Кринки да чашки мастерю, тем и кормлюсь. Да вот беда – стариться стала, не под силу мне одной управляться, помощница нужна. Будешь помогать?
Марфуша с готовностью кивнула:
– Буду.
– Не спрашиваю, как ты в одной рубашонке посреди ночи осталась, вижу, что не по своей воле. Если захочешь, после расскажешь. А теперь полезай на печку, грейся…
И наступила у Марфуши новая полоса жизни: стала она осваивать гончарное ремесло. Оказалось, что в избенке, в которую постучалась в отчаянии бесприютная беглянка, жил раньше деревенский кустарь со своей женой, делал нехитрую деревенскую посуду, и на жизнь им с супругой вполне хватало, потому как были они бездетными и по лавкам, требуя кормежки, никто у них не сидел. Но четыре года назад кустарь захворал, помаялся недолго от нутряной болезни и тихо преставился. Супруга его, Августа Гавриловна, оставшись
одна, принялась сама хозяйничать в сарае, где стоял гончарный круг и печь для обжига. Поначалу, в первые два года, управлялась в одиночку, но дальше дело стало спотыкаться. Глина – не лебединый пух, она тяжеленная, как железо. Пока накопаешь, пока привезешь, пока намесишь – спина отваливается. Вот по причине больной спины и покатилось у Гавриловны все дело под гору – бывало, что по неделям пластом лежала, какая уж тут глина, какие кринки-чашки, хоть бы на ноги подняться, да саму себя обиходить…С появлением Марфуши в маленьком хозяйстве Гавриловны все переменилось. Старуха только головой качала, глядя, как проворно крутится девка, схватывая на бегу гончарные секреты, и как она везде успевает, да еще и песнями старуху радует. Так звонко голосит, будто целыми днями, бездельничая, у окошка сидела, вот и поет от скуки.
Год с лишним, мирно и дружно, прожили Марфуша и Гавриловна, которая, издалека, уже начинала намекать, что не хватает в хозяйстве мужичьих рук и что пора бы ей залезать на печку и греть старые кости, а к гончарному кругу и вовсе не подходить. Марфуша намеки эти пропускала мимо ушей, притворяясь, что не понимает их смысла, или отшучивалась, как могла, переводя разговор на другую тропинку – даже мысли у нее не было о замужестве. Чувствовала она, будто угадывая будущую судьбу, что проживает здесь временно, вот дунет неожиданный ветерок, поднимет ее, как пушинку, и понесет дальше…
Так и произошло. Только не ветер дунул, а огонь полыхнул.
Поздней осенью, еще до снега, Марфуша таскала на тележке глину. Дни стояли сухие, вот и торопилась сделать запас на зиму, пока не расквасились затяжные дожди. Поднялась из низины, где глину копали, и обомлела: из окон избы Гавриловны, весело загибаясь к крыше, вылетали большущие языки пламени. Пока Марфуша, бросив тележку, добежала, занялась и крыша, хилый навес над крыльцом обвалился, и стеной встал сплошной огонь – не подступиться. Разве что сгореть живьем…
Соседи, прибежавшие с ведрами, баграми и лопатами, стояли в растерянности и смотрели, как огонь дожирает старые бревна. Уцелел только сарай с гончарным кругом. Отчего занялась изба, осталось доподлинно неизвестным, вернее всего, как говорили знающие мужики, пламя выскочило из прохудившейся трубы, поэтому и пожар был таким скоротечным.
Все, что осталось от Гавриловны, удалось найти на печке, с которой бедняга даже не успела спуститься, когда начался мгновенный пожар.
Останки Гавриловны еще не успели закопать на кладбище, как нагрянули из дальней деревни какие-то люди, объявившие себя родственниками покойной, и предъявили свои права на уцелевший сарай с гончарным кругом. Грозно поглядывали на Марфушу, видимо, ожидали, что она не уступит. Но Марфуша уступила. Не сказала ни слова и ушла, как была в скудной одежонке, прихватив из сарая лишь старые валенки.
На этот раз судьба привела ее к лавочнику Мирошникову. И там она, назвавшись чужим именем и сочинив очередную историю своей судьбы, прижилась поначалу, пришлась, как говорится, ко двору и даже надеялась, что задержится здесь надолго.
Но добрые дни порадовали лишь малое время и закончились скоро. Заметила Марфуша, что и этот хозяин, Мирошников, стал поглядывать на нее долгим взглядом, суть которого она уже хорошо знала. Поэтому и не стала дожидаться, когда Мирошников к ней подступится и придется отбиваться и бежать в одной исподней рубахе. Теперь она придумала опередить события. Выследила, куда хозяин прячет деньги, вырученные от торговли в лавке, и где ключ хранится, дождалась удобного момента и умыкнула разом все деньги, до единой копеечки.
Ночью, когда все спали, собралась, подпоясалась и пешком дунула до ближайшего постоялого двора, но там, как назло, не оказалось ни одной попутной подводы. Поэтому Марфуша задержалась, а когда подвода появилась и когда удалось договориться с возницей, увидела она, уже усевшись в сани, что подъехал урядник, и сразу поняла – по чью душу он сюда прибыл. Бежать – некуда, да и бесполезно. И тут Марфушу осенило. Пока урядник оглядывался, она успела тайком сунуть вознице все деньги, украденные у Мирошникова, и попросила лишь об одном – чтобы доехал он до лавочника и передал тому нужные слова.