Оскар за убойную роль

Ни в чем обвинять ее отчим не стал – только вздохнул так тяжело, что у Татьяны защемило сердце.

– Я тебе еще вчера хотела рассказать… Весь вечер звонила, – промямлила Таня. – Но твои телефоны не отвечали…

– Я был занят, – сухо ответил Валера.

Чем занимался – объяснять, конечно, не стал.

– И что же мне теперь делать? – жалобно спросила Татьяна.

– Правила дорожного движения учить, – отрезал отчим. – Ты хоть понимаешь, что означает твоя самодеятельность? Почему ты не вызвала «Скорую» и милицию, а уехала?

– Я человека спасла… – неуверенно ответила Таня.

– Это хорошо, что спасла. Но как ты теперь будешь доказывать, что ехала с разрешенной скоростью? А пешеход выскочил неожиданно? И наезд произошел не на «зебре»?

Таня подавленно молчала. Тон отчима был настолько ледяным, что она даже боялась спросить: а дальше-то что же?

Однако выдавила:

– Валерочка, ну, помоги мне! Пожалуйста…

Отчим молчал.

«Неужели скажет: «Надоела ты мне хуже горькой редьки! Делай что хочешь!»?»

– Ну, Валерочка… – жалобно пропела Татьяна. – Мне так страшно!..

Хотя, если честно, в данный момент страшно ей не было. Настроение, конечно, ниже нуля – но раз ночью из милиции за ней не пришли, может быть, все обойдется? К тому же Уголовный кодекс теперь новый, улучшенный. Говорят, что к таким, как она, не матерым преступникам, не рецидивистам, относятся сейчас снисходительней…

– Я так боюсь! – повторила она. – И совсем не знаю, что мне делать… И голова так кружится…

– Только ныть не надо, – по-прежнему сухо попросил отчим. Еще секунду подумал и принял решение: – Бери такси и приезжай ко мне.

– Прямо сейчас? – просветленно спросила Таня. – Спасибо, Валерочка, я приеду! А почему на такси?.. С «Тойотой» все о'кей, только фара разбилась и бампер треснул…

– Этого что, недостаточно? – отчим даже не пытался скрыть раздражения.

– А что такого? На ходовые качества не влияет.

– Не узнаю тебя, Татьяна, – припечатал отчим. – Вроде гордишься, что умная…

– Но я правда не понимаю, – прохныкала она.

Отчим вздохнул:

– Тогда объясняю. Фара, говоришь, разбита? И бампер треснул? Что ж, даже для меня, человека, от автомобилей далекого, повреждения характерные. Гаишники тебя на первом же посту остановят. И что ты им скажешь?

– Ой, да… – спохватилась Татьяна. – Какой ты умный, Валерочка! Конечно, я сейчас спрячу машину в гараж!

– Это нужно было сделать еще вчера, – продолжал бухтеть отчим.

«Ура! Он мне поможет! Ура!» – внутренне возликовала Таня и благодарно воскликнула:

– Ты у меня самый лучший, самый замечательный, самый толстенный толстячок во всей Москве!

Отчим поток сомнительных комплиментов проигнорировал. Холодно сказал:

– Жду тебя через час.

Таня нажала на «отбой» и, стараясь не замечать, что ноги по-прежнему дрожат, а голова кружится, забегала по квартире. Одновременно собиралась, подкрашивалась, одевалась – и решала текущие дела. Позвонила маме, наврала, что уезжает в командировку. А то был бы мамуле облом: Юлия Николаевна очень любила звонить в «Пятую власть» и слушать, как Наташка почтительно говорит: «Одну минуточку. Я узнаю, свободна ли Татьяна Валерьевна». А тут никакой тебе «минуточки». Наоборот: «Садовникову? Нет, она у нас больше не работает. Ее уволили!»

Потом Таня набрала Димку Полуянова и обрадовала его тем, что изымает у него «пёжика».

– Прямо сейчас? – огорчился тот.

– Нет. До вечера можешь кататься, – милостиво разрешила Татьяна. – А часам к семи подгони его к моему дому.

– И на кофеек пригласишь? – уточнил Полуянов.

– Если «пёжик» умыт и весел.

– «Пёжик» в полном порядке, – поспешно заверил Димка. – Цел, ухожен, блестит лакированными боками.

– Ну, тогда вместе с ним привози тортик. Выпьем кофе и поболтаем. Только недолго, ладно? А то у меня тут дел выше крыши.

– Все дуришь головы честным гражданам, госпожа рекламщица? «Только с нашим моющим средством ваш линолеум превратится в дубовый паркет»?

Таня не стала рассказывать Димке, что в ее услугах по «дурению голов» в рекламном агентстве больше не нуждаются. В ответ усмехнулась:

– Можно подумать, ты не дуришь, господин журналист. Это ты писал про следы инопланетян на пшеничном поле?

– Я, – хохотнул Димка.

– Ну, и кто на самом деле пшеницу косил?

– Мы с фотокором. Всю ночь валандались. Мозоли натерли дикие…

– И что, народ верит?

– Спрашиваешь! Тираж подскочил несусветно.

– Значит, мы с тобой друг друга стоим, – подвела итог Таня. – Ну, все, Димуля, опаздываю дико. Жду тебя вечером.

Она положила трубку, поспешно докрасила левый глаз – когда у уха трубка, краситься сложно – и выскочила из квартиры. По лестнице, как девчонка, мчалась бегом, выходную дверь, словно школьная хулиганка, распахнула ударом ноги. Немного странно вести себя, как будто ты юна и здорова, когда на самом деле голова по-прежнему кружится, а в желудке – урчание и противный тошнотворный комок… Ладно, плевать она хотела на слабость. Главное в борьбе с собственным организмом – не обращать на его выходки внимания. И вести себя так, будто у тебя ровным счетом ничего не болит.

Во дворе – никого, только на лавочке у подъезда млеет старушка-соседка. Таня скороговоркой пожелала ей доброго утра и вприпрыжку побежала к «тойоточке».

За ночь на машину никто не покусился – стоит, красавица, стекла все влажные от росы, а на капоте опять дрыхнет дворовая трехцветная кошка. Ну что за наказание! Других ей нету мест, что ли, где спать? Таня эту кошатину, рвань подзаборную, давно гоняла. Она, конечно, совсем не против домашних, а также диких животных, но зачем же краску когтями царапать?

– Брысь! – прикрикнула Таня.

А кошка на нее ноль внимания, спит без задних лап.

«Мне бы такие нервы!» – позавидовала Татьяна.

Она приблизилась к машине, склонилась над нахальной животиной:

– Эй, киска! Ку-ку! А ну, чеши отсюда!

Кошка неохотно распахнула наглые желтые глаза. Равнодушно взглянула на Таню, потом отвернулась, потянулась – и снова устало откинулась на капоте.

От такого нахальства Татьяна даже опешила. С некоторой опаской повторила:

– Пошла вон, говорю!