Осколки континента

Условия капитуляции понравились французам. Ведь под новым нейтральным флагом можно было свободно перевозить рабов и другие товары даже к Реюньону и Маврикию. Но губернатор этих островов генерал Декэн был крайне недоволен, узнав о самовольных действиях де Кенсси.

В сердитом письме он заявил, что «слава Франции безусловно требует сопротивления омерзительной английской свободе». Поскольку это прозвучало как приказ, то уже в 1805 году, когда британские фрегаты «Пит» и «Терпсихора» появились у берегов, де Кенсси попытался отразить нападение силами своей малочисленной артиллерии. В результате отряд английских моряков высадился на сушу и комендант попал в плен…

После этого происшествия де Кенсси стал более «последовательным» в своей двойной игре. Как только на горизонте показывался английский корабль, он тут же менял трехцветное знамя на английский «Юнион Джек». Таким образом ему удалось продержаться до тех пор, пока Маврикий не капитулировал перед британцами и капитан королевского судна «Нисус» Бивер в апреле 1811 года не прибыл на Маэ с новыми приказами.

Собственно говоря, настоящей оккупации и не было. Бивер не оставил на острове никакого гарнизона. Французский закон — Кодекс Наполеона — сохранил свою силу, и де Кенсси мог и дальше исполнять свои административные обязанности. Правда, комендантом стал сначала английский лейтенант военно-морского флота, а затем — «агент по гражданским делам». Истинный дипломат, де Кенсси вскоре изменил свою фамилию на де Квинси, чтобы англичанам нетрудно было ее произносить. В 1812 году Квинси назначили мировым судьей.

Пока де Квинси был комендантом, хозяйство Сейшел, несмотря на всевозможные трудности, продолжало развиваться. Мореходство под капитуляционным флагом давало колонии определенные выгоды. Немалые доходы приносили островам американские китоловы, которые начали заходить на Маэ за провиантом. Увеличился приток иммигрантов, прибывающих на острова и добровольно и по принуждению. К 1810 году население островов состояло из 317 европейцев, 135 свободных «цветных» и 3015 рабов. К этому же времени возделывалось 8767 арпанов [5] земли. Из них 3502 использовались для производства продуктов питания и 2757 арпанов находились под плантациями хлопка.

5

Арпан — старая французская земельная мера, равная примерно 0,49 га (примеч. пер.).

Развитие экономики островов продолжалось и после того, как Франция по Парижскому мирному договору 1814 года полностью передала Великобритании Маврикий и все острова, платившие ему дань, кроме Реюньона. В 1825 году общая численность населения Сейшел составила уже 6963 человека. Эта цифра, свидетельствующая о значительном росте населения, может удивить, ибо высшие британские власти немного уделяли внимания маленькой колонии, находившейся в подчинении у Маврикия, к которому они проявляли значительно больший интерес. Ни о каком притоке английских иммигрантов на Сейшелы не могло быть и речи. Британский агент, он же административное лицо, в первые десятилетия был единственным представителем своей нации на этой островной группе.

Ситуация изменилась, когда правительство Великобритании решением от 1833 года запретило рабство. В течение нескольких лет это решение было проведено в жизнь во всех британских колониях. Несмотря на компенсацию, выплачиваемую за каждого освобожденного раба, многие плантаторы, не желавшие платить за труд своей бывшей «собственности», предпочитали эмигрировать на Реюньон или в другие районы, находившиеся под французским контролем: там рабство было запрещено окончательно лишь после Февральской революции 1848 года.

Эмигранты, покидая острова, увозили и своих рабов. Таким образом в период с 1831 по 1841 год население Сейшел уменьшилось с 8500 до 4360 человек. Часть эмигрантов, объясняя причины отъезда, ссылалась на отсутствие католических священников.

Действительно, когда в 1839 году на Сейшелы был назначен королевский уполномоченный по гражданским делам, там не было ни церквей, ни школ. Иногда, правда, заезжали английские священники и епископы. Но, несмотря на то что представители французского населения на Сейшелах были католиками, там не было ни одного католического монастыря. Только в 1851 году появился некий отец Леон де Аваншэ и потребовал открыть католические миссионерские центры. Вначале ему отказали. Сотни лиц домогались встречи с ним на судне «Порт-Виктория», заходившем время от времени в гавань. И тогда британский уполномоченный вынужден был выписать католического священника с Маврикия. Но при этом оговаривалось, что он должен быть британским подданным и ни в коем случае «нн монахом, ни бунтарем».

Два года спустя на эту островную группу с Маврикия прибыла первая постоянная католическая миссия, и вскоре были созданы католические и англиканские школы. Но, несмотря на то что представители британского правительства уже в 1841 году неоднократно напоминали губернатору Маврикия о том, что «благоразумно было бы по прошествии тринадцатилетней оккупации этой колонии во всех официальных документах отказаться от французского языка в пользу языка Великобритании», все преподавание в школах по-прежнему велось на французском. В качестве одного из предметов изучения английский был введен лишь в конце XIX века.

Освобождение рабов привело к нехватке рабочей силы, и плантации пришли в упадок. Ныне свободные граждане не желали больше работать так же изнурительно, как и прежде. Они предпочитали скудный прожиточный минимум, доступный, например, рыбакам и мелким ремесленникам. Плантаторы же считали себя обойденными и не хотели по-настоящему оплачивать труд наемных рабочих. Здесь, как и повсюду в мире, представители привилегированных социальных групп с большой неохотой расставались с возможностью жить за счет труда других. Но общему упадку хозяйства необходимо было как-то противостоять. Оказавшись перед угрозой полного разорения, плантаторы через некоторое время обратились за разрешением заключать контракты на вывоз рабочих из Индии. Не дождавшись его, они самовольно начали ввозить рабочую силу на Маврикий. Л когда они получили официальный отказ, им пришлось кое в чем рационализировать свои хозяйства: сажать кокосовые пальмы, для ухода за которыми не требовалось много работников.

Однако вскоре появилась возможность приобрести новых работников. У специальных судов британского флота, охотившихся за работорговцами (американцами, португальцами, арабами) в Атлантическом и Индийском океанах, возникла сложная проблема: что делать с реквизированным «живым» грузом? Просто отпускать людей на восточном побережье Африки, не находившемся под британским контролем, было бессмысленно. Ведь прибрежное население вылавливало бы их, чтобы вновь продавать в рабство. И тогда было принято решение расселять бывших пленников на территориях британских колоний (Капской земле и Сейшелах), где было еще много свободной земли.

С 1861 по 1874 год, когда на Занзибаре (по крайней мере официально) была запрещена работорговля, на Сейшельский архипелаг прибыло 2400 африканцев обоего пола. Большая часть новых поселенцев, пополнившая уже смешанное местное население, была передана плантаторам в качестве «учеников» на определенное время, по истечение которого они, подобно бывшим рабам Сейшел, получали полную свободу.

Ввоз работников на Сейшелы из Индии был разрешен лишь в 1898 году. Большинство их вначале были законтрактованы на строительство дорог, а когда срок контракта истек, многие предпочли остаться на островах. Их потомки живут здесь и поныне, занимаясь в основном мелким земледелием и ремеслом.

В 1850 году на острова прибыли и первые индийские торговцы. Но их основной приток на Сейшелы начался после 1895 года, за ними последовали китайские торговцы, сначала с Маврикия, а позднее — непосредственно из Гонконга и Кантона. В 1898 году в Виктории была даже построена небольшая китайская пагода.

Но на Маврикии не очень-то были заинтересованы в процветании зависимых островов, отдаленных от него на 1700 километров. В течение всего XIX столетия с Сейшел поступали жалобы на «плохую администрацию» и раздавались призывы к возврату «времен де Малавуа!». Это выражение употребляют и сегодня, когда речь идет о старом добром французском времени. Островитянам не становилось лучше от того, что многие британские чиновники на Сейшелах чувствовали себя полуссыльными и к белым, говорившим по-французски, относились так же свысока, как к «цветным» и чернокожим.