Осколки легенд. Том 1

– Да и ладно, – отозвался второй, в цветах клана Стеббинсов. – Вода холодная, осень как-никак наступила. Либо утонет, либо лихорадку подхватит. А и выживет – невелик убыток. Он теперь опозорен. Он теперь изгнанник.

Долгая ночь кончалась, и костер почти прогорел. Мужчина, хотя годами и не старый, но уже порядком поседевший, в черной бесформенной одежде, подбросил в него немного хвороста и снова задумался, глядя в огонь.

Он всегда спал мало, а в путешествиях, до которых он был небольшой охотник, он и вовсе не тратил времени на сон, а потому охотно сторожил лагерь в «час волка».

Река плеснула, громче, чем обычно.

– Р-рыба играет, – сказал человек негромко. – С-стало быть, вот-вот рассветет.

Он взял котелок и пошел к реке – день следовало начинать с горячего питья, к этому его приучил многолетний опыт столь нелюбимых им странствий. В жизни ведь оно всегда так – чего мы больше всего не любим, то нам и достается.

Плеснула не рыба. На песочке лежал молодой мужчина, порядком посиневший от холода, и вроде даже не дышавший. В руке у него обнаружился меч, который он почему-то не выбросил, хотя и стоило бы, в такой-то ситуации.

Человек потрогал шею утопленника – жилка билась.

– В-везучий, – отметил он, покряхтывая, положил его животом на свое колено и несколько раз сильно ударил по спине.

После четвертого удара несостоявшийся утопленник закашлялся, его вырвало водой, но зато он задышал бодрее.

– Н-ну, вот как-то т-так.

Через полчаса мужчина сидел у костра и пил горячий отвар из трав, который любезно ему поднес его спаситель.

– К-как же это вы так? – покачал головой человек в черной рясе. – Это поаккуратней н-надо, не лето на дворе, какое уж к-купание?

– Лодка перевернулась, – коротко ответил спасенный. – И все утонули. Один я вот выплыл… Невесть как.

– Д-да… – покачал головой седой человек. – Бывает. Как в-вас зовут-то?

– Л… – мужчина закашлялся. – Лейн. Меня зовут Лейн.

– И к-куда вы теперь?

– Не знаю. – На лице Лейна не было никаких эмоций. – У меня никого нет, идти мне некуда.

– Т-тогда вам в В-вольные роты надо п-путь держать, – задушевно сказал ему человек в черном. – Что в-вы воин – это сразу в-видно. Все, кто ум-меет держать меч и к-кому некуда идти, туда направ-вляются. И деньги, и д-дело, и дом какой-никак-кой.

– Вольные роты? – Лейн то ли засмеялся, то ли закашлялся. – Ну да, а куда же еще? Только в наемники, ваша правда.

Через полчаса он раскланялся с седым человеком и его спутниками, которые даже не удивились, увидев у своего костра кого-то, кого с вечера не было. На прощание человек в черной рясе впихнул ему кожаную куртку и немного денег, хотя Лейн и отказывался.

– Х-херц, – сказал он одному из своих спутников, когда нежданный гость удалился от стоянки на достаточное расстояние. – Дум-мается мне, что я этого Л-лейна знаю. Навести-ка з-замок бейлифа Мак-Магнуса и узнай, не случ-чилось ли т-там чего-нибудь нынешней н-ночью. Ч-чего-нибудь эдакого, о чем н-нам знать над-до. И в-вот если случилось, то нав-ведайся к нашему человеку в В-вольных ротах, пусть он за эт-тим Лейном присмотрит. Ав-вось, когда-нибудь на ч-что-нибудь он нам и сг-годится.

Он улыбнулся, глядя на почти растворившуюся во встающем солнце фигуру спасенного им человека.

Кровь на снегу

Удар. Еще удар. Сталь скрежещет о сталь, да так, что искры сверкают, пусть и еле различимые в свете яркого северного солнца.

Удивляться нечему – мечи-то у бойцов добротные, гномьей работы, с прославленным клеймом Тралли-коваля у рукояти. Как он тогда сказал им?

– Это мечи-побратимы, милсдари рыцари, помните об этом.

Они помнили. И в песках Востока, где рубились с ордами нечисти, и на лугах Запада, где мир без войны редко жил дольше месяца, и в джунглях Юга, где их врагами были такие твари, что страшно вспомнить. Да и как могло быть по-другому? Ведь в тот же день, только выйдя из лавки гнома, эти двое отправились прямиком в храм Витара, бога воинов, чтобы смешать кровь и стать братьями. Настоящими, кровными, а не только по оружию.

Помнили они об этом и после, в той последней битве, где погиб их Командор, славный рыцарь Адальфрик. Он погиб, а его воины отступили. В первый и последний раз в жизни – отступили. И те стяги, под которыми они всегда гордо стояли, были втоптаны в грязь слугами того бога, который некогда принял от побратимов клятву крови.

Кто знает, может, в тот злосчастный день и появилась в душе одного из них та самая первая, незаметная еще трещина, которая со временем стала пропастью, по краю которой эти двое добрались до этой заснеженной равнины?

Они клялись никогда не поднимать свои мечи друг на друга и, если один из них падет, мстить убийце до конца, невзирая на то, кем тот будет.

И вот – клятва нарушена. Брат пошел на брата, и победитель не сможет отомстить. Разве что броситься грудью на свой меч, но только какой в этом смысл?

Удар, поворот, удар. Нет, ему не победить. Не потому, что названный брат сражается лучше, чем он. Просто у каждого человека есть свой, отведенный ему предел сил. И он, увы, подошел к самой его черте.

Но не только в этом дело. Беда еще в том, что именно сейчас, под этим ярким солнцем, он усомнился в том, что все сделанное им за последнее время было правильным. А что если все, что он творил, все же было ошибкой?

Страшной.

Непоправимой.

Ведь, по сути, он стал тем, против кого до того сражался всю свою жизнь. Потеряв веру, он потерял друзей.

Потерял себя.

Правда, обрел любовь, но…

Стоило ли оно того?

Мечи скрестились, клинки скользнули один о другой, и лицо лучшего друга, то, которое он знал до мелочей, оказалось совсем рядом с ним.

– Я не сдамся, – шепнул он, зная, что будет услышан. – Кто-то из нас умрет!

Друг ничего не ответил, крестовины мечей расцепились, противники сделали по паре шагов назад.

Есть секунда, чтобы глянуть по сторонам. Хотя… Что там можно увидеть? Только дело рук своих да рыцарей, смотрящих на поединок.

И – кровь. Кровь на белом снегу. Его запятнали те, кто первым вступил с ним в бой. Вон Бриан де Ли, рассеченный почти надвое его коронным ударом, отработанным до мелочей. Бриан когда-то на одном из турниров носил его копье, было такое.

Алан ле Фог, которому он отрубил руку, поймав на ложный финт. Весельчак и бабник, теперь он лежит, скорчившись, в красном пятне, которое так выделяется среди снежной белизны.

Зигфрид фон Рихерт, совсем еще юноша, получивший рыцарские шпоры перед самым исходом сюда, на Север. Ему он разрубил голову возвратным ударом, сразу после того, как отсек руку ле Фогу.