Осколки недоброго века
Шрифт:
Первый залп их «разбудил», кого и действительно сорвав с коек, кого с полудрёмы, бросив к боевым постам, к орудиям, к биноклям… Второй ослепил вспышками попаданий!
«Токива» вздрагивал будто конвульсиями, с десяти кабельтовых и под фугасными десятидюймовыми «гарвеевская» не выдерживала, лопаясь на стыках, раскалываясь, пропуская огонь вовнутрь, валя с ног, дезориентируя. На шканцах что-то умудрилось загореться, кострило и из утробы через развороченный борт.
Стрелять в ответ? Кто? Где? Откуда? Куда? Там во тьме пороховые газы быстро выгорели, угасли, опадая, тая остатками дыма, ночь после вспышек только
«Токива» беспорядочно лупил куда-то в ту сторону, возможно, и по тому месту, где только что был «Ослябя» – снаряды проносились над волнами, детонируя об воду где-то там, вдали, только вводя в заблуждение.
Воздух, как отчаянный крик, прорезал отрывистый вопль боевой сирены, вонзился в небо луч одинокого боевого прожектора и упал вниз, зашарив, осветив неспокойные барашки волн.
А невидимый «Ослябя», набрав пятнадцать узлов, скользил уже много дальше, доворачивая, разрезая чёрным призраком волны и ночь!
– Тихо, тихо, – шепчет Бэр, рукой придержав артиллериста, – надо чуть отойти и ударить с другого ракурса. Видите его? Он резко отвернул…
– Сейчас мы его в анфиладу! – Понимает старарт, диктуя в трубку данные.
Тихо не получилось! У кого-то не выдерживают нервы – бьёт шестидюмовка. Вслед, уже понимая, что надо лупить, гремит командой Бэр:
– По неприятелю – пальба! Беглым! Сукины дети!
Теперь всё решали скорострельность и вес залпа.
Пусть и с запозданием, но успев всадить на вспышки в высокий борт «Осляби» два или три снаряда, уже всего через минуты «Токива» мог отвечать единственным шестидюймовым орудием и какой-то двенадцатифунтовой мелочью.
Японский командир предпочёл дать по возможности полный ход, избегая боя, как ему казалось, с минимум двумя вражескими кораблями, и только усугубил – в свежие дыры-пробоины ринулась забортная вода.
Спустя двадцать минут крен составлял шестнадцать градусов. Ещё пять – детонировал боезапас кормовой башни. Через полчаса спасение судна вышло из-под контроля.
– Дробь, – прекратил стрельбу Бэр, – доложить о повреждениях.
В темноте рубином алел пожар, отбрасывая зарево и тени, позволяя рассмотреть детали – японский крейсер нехотя тонул. Сейчас ещё видимый по всей длине…
Спустя две четверти часа корма основательно ушла под воду, пуская фонтаны воды напором теснимого воздуха, – неспокойное море способствовало.
– Подойдём, – сухо бросил Бэр, – подберём.
– У нас по рейдовому штату шлюпок раз-два и обчёлся, – высказал сомнение помощник и мотнул головой, заозирался, – да и…
– Сетями будем, с борта. Негоже на смерть бросать, уважать надо противника… и моряка. Разумеется, прожекторы не включать.
«Ослябя» неторопливо подошёл к месту трагедии – жуткая и завораживающая картина катастрофы. Среди неразберихи неспокойно плавающих обломков вверх, почти свечкой, будто памятником возвышается носовая часть корабля.
Вот она есть – и вот её уж нет. На поверхности лишь пузырится, бугрится – закручиваются водовороты.
– Стоп машина!
Команда репетуется и…
Броненосец вдруг сотрясло! Грохотом по ушам вздыбился фонтан воды по левому борту!
Оглашенный крик:
– Миноносцы слева!
Поздно – низкий силуэт, оставляя заметную пенную дугу, развернувшись, уже уходил!
Стрельба
как обычно в таких случаях беспорядочна, не метка… бестолкова.«Ослябя», не успев сбросить ход, заложил поворот, щетинясь стволами на случай повторных атак, спешно покидая опасное место, уже начиная медленно, обидно и неизбежно крениться на повреждённый борт.
– К чёртовой матери реверансы, – орал Бэр, глядя на ползущую стрелку креномера, – доспасались! Доклад мне!
Задрипанный номерной миноносец 3-го класса какого-то там занюханного 10-го отряда, базирующегося на Цусиму, улепетывал, едва выдавая шестнадцать узлов.
Его командир, оглядываясь с мостика в пульсирующую вспышками ночь (русский броненосец стрелял вдогонку), готов был плакать – для этой идеальной атаки, незаметной и в упор, у него была всего одна исправная самодвижущаяся мина.
Иначе…
Часом позже этим же местом проследовал «Идзумо». К тому времени море разнесло уже все улики недавнего сражения.
Командир крейсера капитан 1-го ранга Коно Идзичи после ночной атаки на эскадру пошёл тем же неочевидным маршрутом, склонившись к западу, но вследствие открывшейся «раны» в борту был вынужден держать лишь пятиузловый ход. Камимура в его решения не вмешивался – пользуясь тем, что крейсер остался в одиночестве, почти отстранился от управления. Встретить «своих» так и не удалось, как и натолкнуться на корабли противника, но это блуждание в ночи кривыми путями оказалось роковым.
– У нас серьёзные затопления, волна сильна, экипаж не справляется с поступлением воды, – доложил Идзичи вице-адмиралу, – боюсь, что до Сасебо и даже до берегов Кюсю мы не дотянем.
– У вас есть предложения? – скорей утвердительно спросил Камимура.
– Сейчас мы примерно в трёх милях от острова Ики. Я там знаю прекрасную закрытую бухту. Спрятавшись от ветра, мы сможем локализовать повреждения.
– Вам виднее, – согласился адмирал, – телеграфную станцию не удалось привести в работу?
– К сожалению…
Когда рассвет только грезился, а в иллюминатор адмиральской каюты всё ещё смотрела ночь, командующего разбудили осторожным стуком в дверь.
– «Якумо» входит на рейд Сасебо.
«Единственный из всей эскадры броненосных крейсеров Камимуры?!» – тяжелым изумлением шевельнулось в ещё дрёмной голове – Того вдруг осознал, что утомлённый заснул не раздеваясь:
– Уриу?
– И бронепалубные крейсера Уриу тоже… на рейде, – уточнил адъютант.
– Передайте приказ – Уриу отправляться на поиск остальных кораблей. Немедленно! Пусть осматривают каждую бухточку, каждый залив! Возможно… – адмирал не договорил, раздражённым кивком велев «исполнять».
Коротко, но почтительно поклонившись, офицер бесшумно выскользнул из каюты.
Уриу вышел только в 9:00, оправдываясь необходимостью бункеровки.
Конечно, миноносцев подобные отсрочки касались в меньшей степени.
На Ики в вытянутой в милю бухте, куда осторожно вошёл «Идзумо», обнаружилось несколько мелких рыбацких джонок, но ни одного достойного судна для безопасного выхода в море в столь дурную погоду, при всём желании Камимуры отправить кого-нибудь с донесением о своём местонахождении.