Осколки нефрита

— Ты, мерзавец, разве ты не видишь, что это я?

Арчи смотрел на ее ботинки, стоявшие вплотную к его ботинкам, но все еще не мог поднять взгляд на девчонку. Он застыл на покосившемся крыльце, протягивая пригоршню монет и в тысячный раз спрашивая себя, откуда она могла узнать, что его дочь звали Джейн.

— В цирке мистер Стин сказал мне, где тебя найти, — продолжала она.

От нее разило запахом застарелого гнева, и Арчи чувствовал, как она дрожит от напряжения.

— В цирке много всякого знают, а когда говорят тебе, то бьют так, чтоб наверняка запомнил.

Арчи подумал, что если он посмотрит на нее, то просто сойдет с ума и тоже станет кидаться на прохожих, обвиняя первого попавшегося работягу в том, что он его отец, любовник или давно пропавший двоюродный брат. Он знал, что через несколько секунд, получив с него дань, она съежится и позволит ему пройти. А когда он шагнет мимо нее, старательно избегая прикосновения к обтрепанному пальто с обрезанными полами, она разрыдается. Когда он дойдет до конца квартала, девчонка будет во весь голос ругать его, на чем свет стоит.

Он как-то написал для Беннетта статью о ней и многих ей подобных, сведенных с ума дикостью их жизни, цепляющихся за свои желания и лелеющих свои фантазии, пока они не станут казаться реальностью. Беннетт быстро пробежал статью, с чавканьем поедая устриц, и отложил ее в сторону.

— Сумасшедшие дети — забота дамочек из благотворительного общества, — прорычал он. — Тиражей на этом не сделаешь.

Может быть, Беннетт и прав, но Арчи горячо хотел, чтобы благотворительное общество позаботилось именно об этой девочке. Она довела его до того, что он мог избавиться от воспоминаний, только залив их джином.

Арчи стоял на крыльце с протянутой рукой и закрытыми глазами, чтобы не видеть ее обезображенное лицо, и ему никак не удавалось вспомнить, как выглядела Хелен. Однако он ясно помнил Джейн: пухленькая темноглазая малышка Джейн со смехом показывает на луну над озером Шамплейн; это истощенное создание из сточной канавы было насмешкой над памятью Джейн.

Девчонка всхлипнула. Арчи так и знал, что она расплачется. Она по одной подобрала монетки с его ладони.

— Газета стоит всего лишь один цент, но ведь от отца всегда можно принять подарок, правда, папочка?

Арчи промолчал. Взял газету, свернул ее и сунул под мышку, выходя на оживленную улицу. Когда он добрался до поворота на Бродвей, девчонка пронзительно вопила во весь голос, словно фурия.

Бродвей заполняли нью-йоркские богачи, неторопливо направлявшиеся к новому Кротонскому водохранилищу в северной части Сорок второй улицы, — свежая ярко-голубая и торжественно-черная краска на каретах, лошади начищены до блеска и украшены колокольчиками и лентами. Арчи наблюдал за ними из омнибуса, в который он сел возле Сити-Холл-парка. Омнибус с трудом проталкивался вперед, возница выкрикивал непонятные угрозы по-гэльски всем подряд — кучерам, пешеходам и свиньям. По дороге на север тянулась длинная вереница таких же повозок, в которых сидели те, кто не мог позволить себе собственную карету. По обочинам толпой стояли целые семьи и прохаживались группы молодых мужчин. Мужчины окликали проезжавших мимо женщин, и те махали в ответ из окон экипажей и строили глазки. Маленькие дети с серьезным видом пытались вести себя благовоспитанно: обходили стороной копавшихся в канавах свиней и резво уклонялись от движущихся повозок. Царивший вокруг хаос вызывал головокружение и никак не поддавался описанию пером. Арчи откинулся на жесткую спинку скамьи, закрыл глаза и снова попытался найти угол зрения для статьи о празднике. Главное — это упорство.

Омнибус нехотя остановился на углу Сорок второй улицы. Здесь Бродвей превращался в широкую грунтовую дорогу, выровненную, но еще не замощенную. Дальше к северу расстилались поля и отдельные семейные участки, а к югу город постепенно превращался в нагромождение зданий на Ист-Сайд и Уолл-стрит. Предупреждающе звенели колокольчики, когда фургоны, везущие на юг овощи и домашний скот, сталкивались с фургонами, нагруженными мануфактурой и металлоломом для растущих северных пригородов. Возницы осыпали друг друга бранью, а то и хлыстом охаживали.

Почему-то все происходящее казалось в порядке вещей. Полоумные девчонки были частью жизни в Файф-Пойнтс, однако в Нью-Йорке есть многое другое, на что стоит посмотреть и чем можно занять мысли. Хватит страдать. Удо прав. Не надо гоняться за горем.

Арчи перепрыгнул через валявшуюся в грязи свинью и влился в краешек людского потока: здесь стояли или бродили маленькими группками вместо того, чтобы ломиться вперед неудержимой лавиной. Порыв ветра взметнул упавшие листья и потащил по улице, пока их не растоптали пешеходы. Арчи немного прошел вместе с толпой, стараясь прочувствовать ее настроение до приезда мэра Морриса.

Разбудившие его выстрелы из пушки открывали праздничную церемонию на северном берегу острова Манхэттен. Это было около часа назад; скоро процессия доберется сюда, и неразберихи станет еще больше. Лучше всего найти спокойное местечко, где можно посидеть и почитать газету в ожидании праздничного шествия. Будет интересно понаблюдать за реакцией толпы на речь мэра, хотя вряд ли здесь можно ожидать чего-то нового. Беннетт не жаловал Морриса, и при всяком удобном случае в «Геральд» появлялись нападки на мэра. Удивляться тут нечему. Разругавшись с Мэтти Ван Буреном, Беннетт не упускал возможности яростно наброситься на Таммани-Холл. Толку от этого не было никакого: общество Таммани владело всем городом, а пока Старик из Киндерхука сидел в президентском кресле, то вся Америка была в их руках. Теперь, когда Ван Бурен потерял свое кресло, общество отказалось от амбициозных планов в масштабах всей страны, однако в пределах города они делали практически все, что хотели. Они обладали слишком большим могуществом и слишком крепко сидели, чтобы беспокоиться из-за нападок какого-то газетчика, чья аудитория к тому же ограничивалась только теми, кто умел читать.

Однако это вовсе не означало, что они позволяли безнаказанно портить свою репутацию. Среди знакомых Арчи был, по крайней мере, десяток людей, которые заработали шрамы или охромели, позволив себе сказать что-нибудь не то о ком-то из «смельчаков», или «вождей», как называли себя члены общества Таммани. Такие словечки заставляли Арчи фыркать от смеха: ни один индеец никогда не состоял в этом обществе! Качая головой, Арчи нашел скамейку и развернул газету.

Его внимание тут же привлек заголовок, расположенный сразу под непременной хвалебной статьей об акведуке: «Скандальные махинации Таммани при голосовании». Под статьей стояла подпись: «Глазастый Апельсин».

Это же его подпись! Хелен дразнила его так, когда он мечтал, что у него будет собственная газета. Арчи использовал эту подпись ровно один раз: когда «Геральд» напечатала на последней странице короткую заметку о пожаре, случившемся 15 декабря 1835 года.

И что это Беннетту пришло в голову? Арчи наскоро просмотрел статью: обычный набор голословных утверждений, о которых все знают, но никто не дает себе труда доказать, плюс напыщенные комментарии Беннетта.

Разумеется, кто-то из людей Беннетта занимался Таммани-Холлом — отсюда и статья. Но зачем использовать подпись Арчи? После неудачной президентской кампании Ван Бурена общество Таммани собиралось вернуть золотые времена, когда держало в руках город Нью-Йорк и к тому же заправляло делами в Олбани, столице штата Нью-Йорк. Любая попытка пошатнуть их власть будет моментально наказана, и у них наверняка есть способы разузнать, кто стоит за псевдонимом «Глазастый Апельсин».

Значит, Беннетт намеренно подставил Арчи: помахал им, словно красным флагом перед мордой быка, уже разъяренного бандерильей — потерянным президентским креслом. Черт побери, что задумал Беннетт? В такой ситуации Арчи могут просто убить!

Арчи вздрогнул, когда из его рук выхватили газету. Подняв глаза, он увидел длинноногого молодого ирландца с завитыми и намазанными маслом локонами на висках. Парень спокойно свернул газету и положил её в карман пальто. Проследив взглядом его движение, Арчи заметил красный кант на брюках. Дохлый Кролик! Общество Таммани уже вычислило автора статьи.