Осколки (Трилогия)

Пресветлая Владычица, почему? Чем они провинились перед тобой? За какие прегрешения ты оставила их без своей защиты? Ведь они молились тебе, наверняка, молились! Но ты не слышала их. Или не желала слышать? Признавайся, мерзавка!

— Слышала, не слышала… Какая разница?

В двух шагах от меня над темной водой выросла светлокосая головка.

— Так слышала или нет?

Девчонка фыркнула, всплыла выше, разлеглась на глади моря, как на ковре, задумчиво черпая ладошкой воду.

— Если бы ты знал, сколько всего я слышу каждый день… Уши устают. Хочешь, поменяемся местами?

— Не уходи от ответа! И не предлагай заведомо неисполнимых вещей. Тебя просили о помощи?

Глаза, совсем черные, насмешливо прищурились.

— Хочешь знать правду?

— Хочу.

— Нет.

— Что значит «нет»? Ты не ответишь или же…

Она поболтала пальчиками, взбивая пену.

— Не просили.

— Этого не может быть!

— Может. Давай, все же, ты попробуешь встать на мое место? Представь, о чем просят люди?

— Ну… О помощи.

— О да! — Веселый, но слегка горчащий смешок. — Но они никогда не уточняют, в чем именно нуждаются. «О, Всеблагая Мать, даруй мне долгую жизнь, а моему дому защиту и процветание!» Это разве просьба?

— Чем же она плоха?

Девчонка перевернулась на спину, заложив руки за голову и принятой позой напомнив мне Ксаррона.

— Она неконкретна. Нельзя решать за другого, что ему лучше, а что хуже. Верно?

Насмешливое подмигивание.

— Да, но…

— Если я буду исполнять просьбы по своему разумению, люди придут в ужас.

— Почему?

— Например, долгие годы. Видишь ли, поскольку каждая вещь со временем изнашивается, и людские тела также приходят в негодность. Я могу даровать жизнь сверх срока, но ее придется проводить в безнадежно одряхлевшем теле. Это приятно? Мне думается, нет. А ты как считаешь?

Я куснул губу.

— Хорошо, я понял. Ты требуешь прямой и точной просьбы, ограниченной узкими рамками.

— Конечно.

— Но разве никто из заболевших не просил у тебя исцеления?

Она пожала острыми плечиками.

— Просили. Многие.

— Так почему же…

Девчонка перевернулась на живот и подплыла совсем близко.

— Не прикидывайся дурачком! Надо было просить об изгнании болезни или ее уничтожении. Согласен?

Я разочарованно качнул головой.

— Так просто…

— И так невыполнимо, — закончила мою фразу девчонка. — Как и должно быть. Хочешь поспорить?

— Нет.

— Точно?

— Здесь не о чем спорить.

— Вот именно! — Победно провозгласила она.

— А мою просьбу ты сможешь исполнить?

— Смотря какую, — хитро изогнулись тонкие губы маленького рта.

— Очень простую.

— Излагай.

— Помоги мне уничтожить источник этого зла.

Она помолчала, что-то перебирая в уме.

— Источник, говоришь… Что ж, сам напросился. Изволь! Ты его уничтожишь.

— Когда?

— Когда найдешь.

— Но ты ведь знаешь, где его искать, верно? Так подскажи!

— Э, нет! — Шутливо погрозили мне пальчиком. — За один раз я исполняю только одну просьбу.

— За один раз? Значит, когда мы встретимся снова…

— Ты снова сможешь о чем-нибудь попросить. Если все еще будешь нуждаться в МОЕЙ помощи!

Звонкий смех рассыпался серебряными монетками по глади моря, поднимая рябь. Пресветлая Владычица, малолетняя мерзавка с русыми косами и черными, как ночь, глазами, исчезла. Но в отличие от Пустоты оставила о себе память: волна ударила мне в грудь. Нетерпеливо, упрямо. За ней пришла вторая, еще сильнее и неукротимее. Я покачнулся, делая шаг назад и…

Нырнул под воду с головой, но всего лишь на один вдох, потому что чья-то твердая рука уверенно ухватила меня за рубашку и потащила к берегу.

***

Мэтт угрюмо кинул в костер еще несколько мотков сухих корней кустарника, обжившего прибрежные скалы, и спросил:

— Собирался утопиться?

— С чего ты взял?

Разложенная на камнях одежда медленно, но верно подсыхает в тепле огня, отраженного низкими сводами и стенами маленького грота, в котором мы укрылись от надвигающейся бури. Должно быть, штормить будет до самого рассвета, но это значит: погода изменится, и вместе с ней изменится и жизнь Вэлэссы. А может быть, и жизнь кое-кого еще.

— Забрел в воду почти по горлышко, да еще и волн дождался. Между прочим, следующая уж точно накрыла бы тебя с головой и по камням протащила!

— Наверное.

Не спорю, протягивая ладони навстречу язычкам пламени. Маг неразборчиво ругается.

— Что-то случилось?

— Ничего.

— Так чем ты недоволен?

Молчание. Слишком долгое, чтобы быть настоящим ответом на мой вопрос.

— Ладно, не хочешь говорить об этом, скажи другое. Зачем ты пошел за мной?

В темных глазах пляшут отсветы костра и светлячки недоумения, словно Мэтт считает: я и так все знаю, но нарочно строю из себя простачка.

— Я спрашиваю совершенно серьезно, без цели обидеть тебя или посмеяться над тобой. Мне нужно это знать.

— Просто так, — неохотно буркает маг.

— Просто так ничего не происходит. Любое событие имеет причину своего происхождения, правда, иногда она прячется слишком глубоко, чтобы быть очевидной. Ну же?

Упрямо отвернувшаяся светловолосая голова.

— Пойми, это не из любопытства! Я и так наделал кучу ошибок, в том числе и в отношении тебя… Больше не хочу ошибаться. Ты против?

Веселое потрескивание хвороста. Гул моря, в очередной раз атакующего берег в бесплодной попытке отвоевать некогда утерянные просторы.

— Послушай, Мэтт. Наверное, мне нужно извиниться за наш последний разговор… Признаю, вспылил. Да, у меня были причины для дурного настроения, но я не должен был вымещать свою злость на тебе. Если сочтешь возможным, прости.

Я вижу его профиль с упрямо заострившимся носом и плотно сжатыми губами. О чем сейчас думает молодой маг? С какими демонами борется в своей душе? Не узнаю, пока мысли не будут доверены словам, а значит, вынужден ждать, терпеливо и покорно.

Но долго ждать не приходится:

— Тогда и ты… прости.

— За что?

— Я кричал, что ты ни о ком не думаешь и ни за кого не волнуешься.

Беззаботно улыбаюсь:

— Возможно, так оно и есть.

— А еще врешь все время.

— И это может быть верным.

— Ну зачем ты это делаешь?!

Наконец-то он снова смотрит мне в глаза, отчаянно и непонимающе.

— Что я делаю?

— Зачем ты прячешь свою боль? Ведь она есть в тебе, и ее много, правда?

Настает мой черед отвести взгляд. На мгновение.