Осколки

СИЛЬВИЯ: (медленно качает головой, пожимает плечами)… Не знаю, не думаю. Что за страх? Что он имеет в виду?

ГЕЛЬБУРГ: Он объяснит лучше, но… это, как на войне, где у людей бывают такие страхи, от которых они на время слепнут. Это называют контузией. Когда они вновь почувствуют себя уверенно, это проходит.

СИЛЬВИЯ: (задумывается на мгновение). А что с исследованиями, которые провел этот из «Маунт Синай»?

ГЕЛЬБУРГ: Они не нашли ничего органического.

СИЛЬВИЯ: Но я парализована!

ГЕЛЬБУРГ: Он утверждает, что если страхи велики, они и могли привести к этому. Ты боишься?

СИЛЬВИЯ: Не знаю.

ГЕЛЬБУРГ: В общем… можно я скажу, что думаю?

СИЛЬВИЯ: Что?

ГЕЛЬБУРГ: Я думаю, это связано с нацистами.

СИЛЬВИЯ: Но об этом пишут газеты: они разносят в щепки еврейские магазины… Мне что, нельзя читать газеты? Все улицы усеяны осколками!

ГЕЛЬБУРГ: Положим, но из-за этого ты не должна вечно…

СИЛЬВИЯ: Но это же смешно. Я не могу двигать ногами, потому что читаю газеты.

ГЕЛЬБУРГ: Этого он не говорил, а я задаю себе вопрос: не слишком ли ты…

СИЛЬВИЯ: Это смешно.

ГЕЛЬБУРГ: В общем, поговори с ним завтра сама.

Пауза. Вновь обращается к ней, берез за руку, открыто показывая, по чему он скучает.

Ты должна поправиться, Сильвия.

СИЛЬВИЯ: (смотрит в его измученное лицо и пытается засмеяться). Что это значит? Я что, умираю? Или как?

ГЕЛЬБУРГ: Как ты можешь так говорить?

СИЛЬВИЯ: Я еще никогда не видела у тебя такого лица.

ГЕЛЬБУРГ: Да нет же, нет! Просто я беспокоюсь за тебя.

СИЛЬВИЯ: И все же мне это непонятно… (Отворачивается, почти плача).

ГЕЛЬБУРГ: …мне всегда было немного непонятно… (вдруг резко)… посмотри-ка на меня!

Она оборачивается к нему. Он опускает взгляд.

Не знаю, что бы я без тебя делал, Сильвия, правда не знаю. Я… (ему страшно трудно говорить)… я люблю тебя.

СИЛЬВИЯ: (равнодушная, смущенная улыбка). Что все это значит?

ГЕЛЬБУРГ: Ты должна выздороветь. Если я что-то делаю не так, я изменю себя. Мы попробуем жить иначе. А ты должна делать, что скажет врач.

СИЛЬВИЯ: Да что я могу? Торчу здесь, а они заявляют: со мной все в порядке.

ГЕЛЬБУРГ: Послушай… Хьюман — очень умный человек…

Он поднимает ее руку, смущенно и с улыбкой целует запястье.

Когда я разговаривал с ним, мне пришла в голову одна мысль. Может, нам стоит сесть втроем и поговорить о… ну, обо всем.

Пауза.

СИЛЬВИЯ: Теперь это уже не важно, Филипп.

ГЕЛЬБУРГ: (смущенно усмехнувшись). Откуда ты знаешь? Может…

СИЛЬВИЯ: Слишком поздно.

ГЕЛЬБУРГ: (с напором, испуганно). Почему? Почему поздно?

СИЛЬВИЯ: Мне странно, что тебя это все еще заботит.

ГЕЛЬБУРГ: Не заботит, просто иногда я думаю об этом.

СИЛЬВИЯ: Слишком поздно, мой дорогой, это не играет уже никакой роли. Уже много лет.

Она забирает руку. Пауза.

ГЕЛЬБУРГ: Ну, хорошо. Но если ты захочешь, то я…

СИЛЬВИЯ: Мы ведь говорили об этом. Из-за этого мы с тобой дважды были у рабби Штайнера. А что изменилось?

ГЕЛЬБУРГ: Тогда я думал: это произойдет само собой. Я был так молод и ничего не смыслил. Это возникло из ничего, и я думал оно так же и исчезнет.

СИЛЬВИЯ: Прости, пожалуйста, Филипп, но оно не возникло «из ничего».

Гельбург молчит, пряча взгляд.

Ты пожалел о том, что женился.

ГЕЛЬБУРГ: Я не «пожалел»…

СИЛЬВИЯ: Нет, пожалел. Но можешь и не стыдиться этого.

Долгая пауза.

ГЕЛЬБУРГ: Я хочу сказать тебе правду: тогда я думал, если мы расстанемся, это меня не убьет. Это я могу подтвердить.

СИЛЬВИЯ: Я всегда это знала.

ГЕЛЬБУРГ: Но уже много лет я не думаю так.

СИЛЬВИЯ: Ну и вот она я. (Раскидывает руки, взгляд в высшей степени ироничен). Вот она я, Филипп!

ГЕЛЬБУРГ: (с болью). Так, как ты это говоришь, звучит не очень-то…

СИЛЬВИЯ: Не очень как? Вот она я, и, надо сказать, уже очень давно.

ГЕЛЬБУРГ: (волна беспомощного гнева). Я пытаюсь тебе что-то сказать!

СИЛЬВИЯ: (теперь с открытой издевкой). Я же тебе сказала: вот она я!

Гельбург делает круг, пока она говорит, не то пытаясь спастись бегством, не то ища новые подступы.

Я здесь ради своей матери, ради Жерома, ради всех, но не ради самой себя. Но я здесь, и здесь я. А ты, наконец-то, захотел об этом поговорить, при том, что я постепенно старею? Как же мне тебе объяснить? Скажи как, и тогда я скажу так, как ты хочешь. Так что же я должна сказать?

ГЕЛЬБУРГ: (с болью и чувством вины). Я хочу, чтобы ты встала.