Осколки

– Боюсь, придётся поучаствовать в Киладском фестивале, - скривился старпом.

Шонна бросил на него острый взгляд. При этом парализованный левый глаз выглядел особо жутко. Выпустив облако едкого дыма в потолок, он покатал меж толстых пальцев сигару и осклабился.

– Вернуться к истокам, - прорычал он. Сплюнул кусок табачного листа застрявшего меж зубов и уставился на карту. Минуту молчал, заставляя старпома волноваться.
– Наберём детишек из приграничных деревень под предлогом грядущей заварушки. Сердобольные мамаши с радостью отдадут под защиту военных своих чад. Расчехляй форму, Залид.

– Есть, тар!
– взялся за воздух пальцами старпом, словно на нём была военная фуражка. И спешно покинул капитанский кабинет.

– За работу, ленивые чайки! Турбину вам в...!
– раздался его голос за дверью.

Шонна одобрительно хмыкнул, царапая жесткую щетину на скуле. Давно он не надевал ненавистную форму объединённых королевств. Одно время даже хотел сжечь на радость Ашту , но верный друг и товарищ Залид Гаренберри, флотский военный в пятом поколении без единой капли аристократической крови, отговорил от эмоционального поступка.

Подойдя к армуару, капитан раскрыл створки и уставился на отглаженный капитанский мундир, с тремя звёздами Кеалоры "За отвагу" на груди. Справа от мундира подвешена парадная сабля с позолоченным эфесом и ножнами с двенадцатью капитанскими изумрудами. Слева покоились заклеенные в боях пары: эсток и дага, штуст и каракс . Кулаки сами собой сжались, на витых мускулах рук отчётливо проступили вены, перекушенная сигара покатилась по полу. Для тара Леградия этот мундир и оружие - память о былых боевых заслугах и неудачах. Воспоминания о славе и унижении. Гордость и ненависть. Выплюнув огрызок сигары, Шонна закрыл армуар и отправился на мостик.

– Что с запасами воды?
– его рычащий голос заставил часть экипажа дёрнуться. Для своих габаритов он перемещался неожиданно бесшумно.

– Идём к озеру, капитан, - отрапортовал рулевой.
– Через час приводнимся и пополним резервуары. На две недели хватит.

– Думаю, стоит пополнить провиант в ближайшем городе, - высказался старпом.
– Чтобы содержать детей во время перевозки. Они должны быть в хорошем состоянии.

– Одобряю, - кивнул Шонна.
– И сигар купи.

– Так точно, тар!

Сандерер вальяжно выплыл из облаков и стал опускаться к глади озера, ворча турбинами.

Лунный свет

– Ульдин, ты не забыла об утренней молитве?
– строго спросила женщина.

– Нет, матушка, - прикрыла глаза девочка, сложив ладони на животе.

– Умылась?

– Да, матушка.

– Садись за стол.

– Да, матушка.

Ульдин слушалась свою мачеху во всём. Распорядок дня, разрешенные друзья, поведение и манеры, допустимые мысли, вера. Дородная, набожная Алелая Нарэделл пыталась полностью контролировать падчерицу. Стремилась вылепить из неё свою полную копию. И она была уверенна, что у неё получается.

У самой Ульдин был на это свой взгляд. При мачехе и сводном брате Элайе, которого можно было назвать шпионом, изображала кроткую девочку, покладисто исполнявшую волю родителей. Зато вне надзора дотошной купчихи она преображалась. В веселую, подвижную девчонку с пылающими рубинами глаз. Общалась она, с кем хотела.

– Матушка, я гулять, - сообщила Ульдин после плотного завтрака.

Последнее время мачеха задалась задачей сделать падчерицу похожей на себя не только характером, но и внешностью. И кормила её, как на убой. Отказаться и не съесть Ульдин не могла - давить авторитетом женщина умела, а как перехитрить и не создать скандал девочка не знала. Ульдин не хватало опыта. Поэтому она постепенно набирала вес и в последнее время заметно пополнела. Её подвижность спасала только от полного превращения в бочонок.

– Не задерживайся, - повелительно махнула рукой Алелая.

Ульдин покинула дом, чинно пересекла двор, вышла за калитку и тут же дала стрекача, скрытая высоким забором. Побежала через деревню в поисках подружек.

– Толстая!
– крикнул ей вдогонку Алорг.

Ульдин сморщилась и показала ему язык. Она и другие девочки так и не поняли - или он дразнился, или выражался, потому что хам, или пытался так привлечь к себе внимание. И почему сразу "толстая"? Не так уж она и пополнела. Если сравнивать с Миатой, то она даже худощава, а другие девчонки - жерди. Грим и вовсе тростинка. А если на зиму Ульдин удастся выбраться в гости к бабушке в город, то похудеть станет плёвым делом.

Она прибежала во двор старосты, где обычно собирались все её подружи и сама внучка старосты, Кандира. Высокая десятилетняя смуглянка с чёрными колодцами глаз, которая этой зимой собиралась поступать в городскую семинарию.

– Привет, Кара, - махая рукой, вприпрыжку приблизилась Ульдин.

– Улька, доброе утро, - улыбнулась Кандира.

– Привет, - взмахнули Миата и Талиша.

Миата была дочкой деревенского пекаря и являла собой румяную булочку. Добродушную, медлительную и мягкую. Её ореховые глаза всегда лучились добротой. Никто не видел её злящейся.

Талиша - её кузина, приезжавшая на лето и осень из города, была её полной противоположностью. Подтянутая, резвая и шумная. Её шебутной и порой взрывной характер, искрящийся в рубиновых хищных глазах, доводил её до драк с мальчишками. За глаза её называли "Кидро в юбке".

– Миа, Тали!
– Ульдин по очереди обняла подруг.

– Побежали, Далю вытащим!
– Талиша подрыгивала на месте, как мяч.

– Не надо торопиться, Талиша, - улыбалась Миата.
– Далисса должна накормить Изеланду. Пока мы дойдём, они как раз закончат завтрак.

– Да, спешить не будем, - согласилась Кандира.
– И сегодня ей не до прогулок.

– Мы обещали помощь, - напомнила Миата удивлённой кузине.

Подружки двинулись на окраину, к дому Далиссы. Сегодня она должна была работать в курятнике.

Талиша волчком крутилась вокруг девчонок. Повисала на плечах Миаты и Ульдин.

– Вчера Лиска телёнка родила, слыхали?! Голосистый! На другом конце деревни было слышно! А здоровенный! Сама видала! Баба Лана чуть не прыгала от радости. Лиску-то дитём разнесло, баба боялась - окочурятся.

– Большой и милый, - проворковала Миата, погладив Талишу по голове.
– У него звездочка Далоры во лбу. Белая.

– С утра мама ходила благословлять, - сообщила Кандира.
– С твоей мачехой поцапалась.

– Прости, - покачала головой Ульдин.
– Если дело касается вопроса веры, матушка вскипает. Она сама меня в храм городской водила. Представляла Кеалоре.

– Ты видела богиню?!
– глаза Талиши загорелись.

– Только статую, - покачал головой Ульдин.

– А меня и Ми не осеняли. Чтобы мы сами решили, чью руку принять. Кара, ты же, как мамка, Далоре представлена?