Оскорбление нравственности
Шрифт:
— Но вы же говорили о червяке, который этого не делает, — сказал коммандант после довольно продолжительных размышлений.
— Чего не делает?
— Не умирает.
— Это была метафора, — ответил Мальпурго. — Я говорил в переносном смысле о рождении заново после смерти. — Под влиянием настырного любопытства комманданта Мальпурго постепенно и неохотно, но втянулся в подробнейшее обсуждение этой проблемы, что вовсе не входило в его планы на утро. Он собирался спокойно поработать у себя в комнате над диссертацией. Вместо этого после завтрака они больше часа прогуливались вдоль реки, и Мальпурго убежденно доказывал, что занятия литературой как бы прибавляют читателю еще одну жизнь. До комманданта его рассуждения доходили с большим трудом. Иногда Ван Хеерден воспринимал отдельную фразу, если она была составлена из слов, смысл которых
— А как вы думаете, из людей, которым было пересажено сердце, может получиться что-нибудь путное в дальнейшем? — спросил Ван Хеерден, когда Мальпурго сделал в своих разглагольствованиях паузу, чтобы перевести дух. Почитатель Руперта Брука подозрительно уставился на комманданта. У Мальпурго уже не первый раз возникало ощущение, что его просто разыгрывают. Но лицо комманданта светилось какой-то гротескной наивностью, и это действовало разоружающе.
Поэтому Мальпурго предпочел истолковать услышанное так: коммандант весьма оригинально, по-своему, но выдвигает те же самые аргументы в пользу науки, а не литературы, какие приводил Ч. П. Сноу в его знаменитом споре с Ф. Р. Ливисом. Если же коммандант имел в виду что-то другое… Но Мальпурго не представлял себе, о чем еще может идти речь.
— Наука занимается лишь тем, что лежит вне человека, — ответил он. — А надо изменить природу человека изнутри.
— Мне кажется, пересадка сердца именно это и делает, — сказал коммандант.
— Пересадка сердца ни в коей мере не меняет природу человека, — возразил Мальпурго, усматривавший в словах комманданта не больше смысла, чем коммандант — в его собственных. Он вообще не видел никакой взаимосвязи между пересадкой органов и развитостью чувств человека и потому решил сменить тему, пока разговор не потерял окончательно всякий смысл.
— Вы хорошо знаете эти горы? — спросил Мальпурго.
Коммандант ответил, что он сам никогда здесь не бывал, но его прапрадед переходил через них во время Великого похода.
— И он обосновался в Зулулэнде? — поинтересовался Мальпурго.
— Его тут убили, — ответил коммандант. Мальпурго выразил свои соболезнования.
— Около Дингаана, [38] — продолжал коммандант. — Моя прапрабабушка оказалась одной из тех немногих женщин, которым удалось пережить резню у Черной реки. Зулусы обрушились совершенно неожиданно и зарубили всех насмерть.
38
Административный центр и главный город Мозамбика в период господства Португалии. С 3 февраля 1976 г. переименован в Мапуту и стал столицей независимого Мозамбика.
— Какой ужас, — пробормотал Мальпурго. Он хуже знал историю своей семьи и не помнил собственную прапрабабушку, но, во всяком случае, был уверен, что ее никто не убивал.
— Это — одна из причин, почему мы не доверяем кафрам, говорил коммандант, развивая свою мысль.
— Ну, подобное повториться уже не может, — сказал Мальпурго.
— С кафрами никогда не знаешь наверняка, — возразил коммандант. — Черного кобеля не отмоешь до бела.
Либеральные наклонности Мальпурго заставили его высказать свое несогласие.
— Ну не хотите же вы сказать, что современные африканцы продолжают оставаться дикарями, мягко возразил он. — Я встречал среди них весьма высокообразованных людей.
— Все черные — дикари, — яростно настаивал коммандант, —
и чем они образованней, тем опасней. Мистер Мальпурго вздохнул.— Такая прекрасная страна, — сказал он. — Как жаль, что люди разных рас не могут в ней мирно уживаться друг с другом.
Коммандант Ван Хеерден с недоумением посмотрел на него.
— Моя работа отчасти как раз в том и состоит, чтобы не допускать совместной жизни представителей разных рас, — проговорил он, и в голосе его почувствовались предупреждающие нотки. Послушайтесь моего совета и выбросьте подобные идеи из головы. Мне бы очень не хотелось, чтобы такой приятный молодой человек, как вы, угодил в тюрьму.
Мальпурго остановился как вкопанный и, заикаясь, начал оправдываться:
— Я вовсе не имел в виду, что…
— А я и не говорю, будто вы имели в виду, — добродушно перебил его коммандант. — Подобные идеи хоть раз в жизни, да посещают каждого из нас. Но лучше всего о них позабыть. Если кому-то хочется жить с черным, пусть едут в Лоренсу-Маркиш. У португальцев это можно, на совершенно законных основаниях. И девочки у них там красивые, уж можете мне поверить. — Мальпурго перестал икать, но продолжал смотреть на комманданта с беспокойством. Работа в университете Зулулэнда не подготовила его к подобным ситуациям.
— Видите ли, — продолжал коммандант, когда они двинулись дальше по берегу, — мы ведь о вас, интеллектуалах, знаем все. И про эти ваши разговорчики насчет образования для кафров, равенства и тому подобного. Мы за вами наблюдаем, не думайте.
Мальпурго это не успокоило. Он отлично понимал: полиция постоянно следит за всем, что делается в университете. Думать иначе у него не было никаких оснований, для этого слишком часто в университете устраивались облавы. Поэтому он стал размышлять о том, не подстроил ли коммандант их встречу специально для того, чтобы иметь возможность допросить его, — мысль, которая вызвала у Мальпурго новый приступ икоты.
— В нашей стране есть только один настоящий вопрос, — продолжал коммандант, совершенно не подозревая, какие чувства вызывает этот разговор у его собеседника, — и вопрос этот заключается в том, кто на кого будет работать: я на кафра или он на меня? Что вы на это скажете?
Мальпурго попытался высказаться в том смысле, что неспособность людей сотрудничать друг с другом достойна сожаления. Однако, поскольку он при этом продолжал часто икать, мысль получилась невразумительной.
— Ну, если я разрабатываю, скажем, золотую шахту, то вовсе не за тем, чтобы сделать богатым какого-нибудь черномазого негодяя, — ответил коммандант, не обращая внимания на икоту спутника: он решил, что у того очередной приступ вспучивания от газов. — И я не потерплю такого положения, когда мне пришлось бы мыть машину какому-нибудь кафру. Человек человеку — волк. А я — волк более крупный и сильный. Вот о чем вы, интеллектуалы, постоянно забываете.
Изложив таким образом свою жизненную философию, коммандант решил, что пора поворачивать назад к гостинице.
— Мне еще надо найти, где живут мои друзья, — пояснил он.
Какое-то время они шли назад молча. Мальпурго обдумывал про себя тот спенсеровский [39] взгляд на общество, который высказал коммандант. А Ван Хеерден, позабыв свои собственные слова насчет отмывания черного кобеля, раздумывал над тем, сможет ли чтение превратить его в настоящего англичанина.
39
Спенсер Герберт (1820—1903) — английский философ, один из родоначальников позитивизма. В сфере теории познания разрабатывал ту точку зрения, что принимаемое человеком за истину является результатом осмысления всего предшествующего опыта соответствующей расы. Сторонник политического либерализма, невмешательства государства в права и интересы личности.
— А как вы изучаете какую-нибудь поэму? — спросил он через некоторое время.
Мальпурго с удовольствием вернулся к обсуждению своей диссертации.
— Самое главное — это правильно вести записи, — сказал он. — Я делаю выписки и снабжаю их перекрестными ссылками, и все это свожу в досье. Например, Брук часто пользуется таким образом, как запах. Он присутствует у него в таких стихотворениях, как «Жажда», «Второсортный» и, конечно, в «Рассвете».
— Да, везде этот запах, — согласился коммандант. — А вода — в ней же одна сера!