Осквернитель

– А как же дочь? – удивился Рох.

Густав Сирлин хмуро глянул на него и язвительно поинтересовался:

– С каких это пор полководец идет впереди войска?

Я смочил полынной настойкой чистую тряпицу и осторожно протер ссадину на скуле.

– Карл Вадер где? – спросил, тихонько зашипев от боли.

– Остался присмотреть за складом.

– Хоть обыскали склад-то?

– А сам как думаешь? Обыскали, конечно, – хмыкнул Эдвард Рох. – Нашли каморку, где держали одного или двух человек, но пустую.

– Бесы! – охнул я и уставился на Сирлина: – Как ты мог упустить экзорциста?

Густав только плечами пожал.

– Этот твой экзорцист – полный псих, – заявил он. – Истово верит в Изначальный Свет и отлично управляется с Тьмой. Даже не спрашивай, как это может сочетаться в одном человеке.

– Осквернитель? – пошутил я.

– В нем самом нет ни Света, ни Тьмы, – возразил Сирлин. – Он обычный человек. Только больной на всю голову.

– Раздвоение личности?

– Не знаю, Себастьян, даже не знаю. На меня он произвел впечатление необычайно цельной натуры.

– Честно говоря, на меня тоже, – вздохнул я, осторожно ощупал отбитые ребра и усмехнулся: – Сделал он тебя?

– Если солдат проигрывает схватку – это конец; если полководец проигрывает сражение – война на этом не кончается.

– Да хватит уже, а? Что там у вас стряслось?

– Я не стал его преследовать, – просто сказал Густав, – а он не стал пытаться меня добить.

Тут карета остановилась, я распахнул дверцу и выбрался к сидевшему на каменной скамье Хмурому. Головорез с аппетитом лакомился завернутым в тонкую лепешку ломтем копченого мяса и казался полностью поглощенным этой немудреной трапезой.

Я осторожно опустился рядом с подручным и спросил:

– Ну как?

– Обошли лекарей, все будто воды в рот набрали, – сообщил Хмурый. – Молчат как рыбы.

Сравнение это вызвало у меня вполне понятное беспокойство.

– Как рыбы? Надеюсь, ты их не…

– Не пришлось, – усмехнулся головорез. – Принявшие истинную веру пахартцы не очень-то любят своих упорствующих в язычестве собратьев, и упоминание о посвященной Ашну Черному сразу развязало им языки.

– И?

– Поговаривают, один из местных хирургов некоторое время назад зачастил в «Золотой лотос».

– Но это как раз вполне объяснимо, разве нет?

– Он зачастил туда задолго до того, как мы отрубили руку владельцу заведения. Точно никто не помнит, но речь идет о конце зимы или начале весны.

– Тогда все сходится, – усмехнулся я и спросил: – Есть рядом с «Золотым лотосом» какой-нибудь наш притон?

– Через две улицы опиумная курильня, – припомнил Хмурый, – а что?

– Обнесите ее. Потом начинайте розыски грабителей и прошерстите округу, а через полчаса мы подъедем в «Золотой лотос».

– Хорошо, – кивнул головорез и с непонятной интонацией произнес: – Ловкач рассказал о Клаасе…

– Этот сукин сын нас продал!

– Мне он никогда не нравился, – пожал плечами головорез, поднялся со скамейки и зашагал через сквер. Несколько неприметных парней двинулись следом.

Я вернулся к карете и предложил:

– Перекусим?

– Не смешно, – скривился Густав Сирлин и вновь хлебнул полынной настойки. – Что нового?

– Удалось взять след ведьмы, – сообщил я, – но поверь, к твоей дочери нас это не приблизит. Не для этого Луизу похищали, совсем не для этого.

– Чушь! – сказал Густав как отрезал. – Мне лучше знать!

– Ну-ну, – пожал я плечами и скомандовал кучеру: – Езжай, покрутись по кварталу!

Карета тронулась с места, я развалился на сиденье и спросил:

– Насколько опасна ведьма?

– Слышал о кобрах?

Я вопросительно взглянул на Эдварда Роха, тот пояснил:

– Ядовитая змея.

– Чрезвычайно ядовитая змея, – поправил его чернокнижник. – А в той твари яда на сотню кобр хватит. Даже не пытайся захватить ее живой. Увидишь – убей.

– Твоя пыль нам не поможет?

Густав хмуро посмотрел на меня, потом вытянул руку, и стало видно, как мелко-мелко подрагивают его пальцы.

– Выдохся, – сообщил Сирлин.

– Тогда едем за Карлом, кроме него, твою дочь никто в глаза не видел, – решил я и попросил Эдварда: – Покараулишь там тогда? Вдруг вернется кто…

– Покараулю, – не стал отказываться лучник.

И я со спокойным сердцем велел кучеру ехать на склад.

3

Когда вернулись в пахартский квартал, на город уже понемногу накатывали вечерние сумерки. Перед питейными заведениями прямо на тротуары выставляли столы и стулья, жарилось на открытых мангалах мясо, зажигались фонари в окнах игорных домов и борделей, выползали из своих нор зазывалы и попрошайки, густо пахло выпечкой и экзотическими специями.

И кругом – люди, люди, люди.

Люди и голоса.

Смуглые еретики с браслетами из начищенных до блеска меди и серебра, заглянувшие на огонек добропорядочные горожане, прожженные жулики, подвыпившие гуляки, приезжие провинциалы и сошедшие с кораблей морячки. Все они толкались, кричали и ругались, и при этом не обращали никакого внимания на медленно катившую по дороге карету. Кучеру даже пришлось пару раз приложить замешкавшихся зевак плетью, и уверен, – не стой на запятках дюжие парни, с рук бы ему это не сошло.

У «Золотого лотоса» порядку прибавилось; в этом районе селились наиболее зажиточные и респектабельные пахартцы, чьи предки перебрались в Стильг уже несколько поколений назад, поэтому никаких борделей и притонов там не было и в помине. Первые этажи домов занимали не игорные заведения и кабаки, а обычные магазины и лавки, которые к этому времени уже начинали закрываться.

Смуглые работники укрывали витрины деревянными ставнями, а скучавшие на тротуарах приказчики и охранники оборачивались и провожали карету пристальными взглядами. Пристальными – и не особо дружелюбными.

А как иначе? Пусть я и старался вести дела, особо местных не притесняя, но обыватели почему-то всерьез полагают, будто не нуждаются ни в чьем покровительстве вовсе.

Странное и донельзя наивное заблуждение.

А уж когда за спокойную жизнь приходится платить инородцу, ненавидеть его – святая обязанность каждого переселенца. Такое с молоком матери впитывается.

– Аккуратней тут, – предупредил я Густава, выбираясь из кареты. После позвал Вадера: – Карл, ты со мной.

Поднялся на крыльцо «Золотого лотоса», охранники поспешили следом, да еще невесть откуда вынырнул Хмурый. Он распахнул передо мной дверь и шепнул: