Ослеплённый разочарованием

К концу второго дня морщины на лице стали расправляться. Он позволил ей сделать два маленьких глотка, а она, словно в признательность ему, впервые вымолвила слово благодарности: «Спасибо»!

На утро третьего дня она съела пару кусочков хлеба, размоченного в воде. Без его помощи. Даже приподнявшись для этого.

— Кто ты?

— Безымянный. Таково моё имя, до тех пор, пока я не узнаю настоящего. А как твоё, счастливица, знающая себя?

— Ренейла.

— Как ты оказалась в фургоне?

— Меня продали в рабство.

— А что случилась потом?

— Не знаю, — ответила девушка. — На него напал какой-то зверь. Я слышала через стенки фургона крики.

«Интересно, почему зверь не тронул лошадей? И почему не вернулся за трупами? И вообще: почему он убежал, почти убив купца? Зверь не был ранен; здесь кровь только человека». Новый ряд неразрешимых вопросов.

— Слушай, Ренейла, здесь поблизости нет какого-нибудь города?

— На пять дней пути вокруг — ни одного поселения. — Она умолчала о своей деревне.

— А куда ехал торговец?

— В Обитель. Она в дне пути отсюда. Продать трупы. — Она скривила губы в презрении.

— Трупы? Они скупают трупы? Зачем?

Девушка пожала плечами. Но Безымянный воин и сам догадался, — только вспомнил зомби, крутящих ворот.

— В фургоне полно мертвецов.

— Сожги его.

— Нет. Иначе на чём мы отправимся в Обитель?

— Ты сошёл с ума.

Она ровно легла, сложив руки на груди и закрыла глаза.

Однорукого купца он забросил в фургон, к остальным мертвецам. Впряг вместо павших кляч своего жеребца, — оставалось надеяться, что никто в Обители не узнает своего бывшего коня.

Стараясь максимально облегчить фургон, — так жеребцу его не вытянуть, воин снёс ударами плётки крышу, разбил и отломал стенки, выбросил всё, что можно было, кроме трупаков, да еды. Чёрный балахон с чужого плеча он сжёг, надел одежду купца, выискавшуюся в одной из сум, — правда, и она на бывшем пленнике висела мешком. Длинные волосы туго стянул и спрятал под воротник.

Надо сделать ещё что-то, чтобы они не узнали его лицо. Воин достал платок и повязал им правый глаз. Ненадёжная маскировка, но, может быть, сгодится на первые несколько минут.

— Ты станешь для них моей младшей сестрой. Я не знаю их языка, потому буду немым и глухим. Надеюсь, ты сможешь с ними разговаривать? Ведь торг придётся вести тебе, — сказал Безымянный Ренейле. Она обречённо молчала.

— Пойми, я должен туда вернуться! Я должен это сделать! Другого выхода нет! Быстрых коней и бочки нам нигде не найти! Я и так потерял много времени!..

–..Выхаживая меня, — ядовито сказала она. — Бросил бы, и скакал дальше. Какая разница, когда умирать: тремя днями раньше, тремя днями позже…

— Никто не умрёт. Кроме них! — жёстко сказал Безымянный.

— Ты говорил, что был в Обители? Как долго?

— Всю жизнь! — усмехнулся Безымянный.

— И тебе удалось вырваться? — поразившись, спросила девушка.

— Им повезло, что я не вздумал остаться.

К вечеру на горизонте возникли серые башни и стены. Это можно было бы назвать везением, — в темноте Безымянного узнать становилось гораздо сложнее, — если бы не комета, залившая степь ярким светом. Теперь Безымянный разглядел то, что раньше никогда не видел снаружи: своё узилище. Оно было наивысшей точкой во всей структуре построек. Усечённая четырёхгранная пирамида располагалась на вершине огромного купола.

Решётка поднималась и поднималась; время текло очень медленно. Я так боялась, что они узнают Безымянного и арбалетный болт, выпущенный из бойницы над вратами прикончит моего спасителя. Что я тогда буду делать?

Продашь трупы, и его заодно, и ускачешь домой. И поговоришь по душам со своими односельчанами, — зашептал хитрый голосок внутри меня. О нет! Я вскарабкаюсь по стене и не обращая внимания на стрелы, воткнувшиеся в шкуру, разорву их!.. А потхо-о-ом бухгду наби-и-ир-р-рать в-в-в ладон-н-нхги-и-и кров-в-вь и пит-тх-ть!.. Я дёрнулась, отгоняя видение. Надо контролировать себя. Я скосилась на него: сидит, не шелохнётся, прижимает к себе под одеждой плеть. Теперь его вообще не узнать. Ловко я придумала про сломанную челюсть, и про глиняную накладку на подбородок. А эта глупая повязка на глаз…

Решётка поднялась, я стегнула коня, — над ним тоже пришлось поработать. Хорошо, что я вовремя узнала, что он тоже из Обители. Теперь по степени немытости он даст сто очков любой деревенской корове. Да что там, любая корова помрёт от того запаха, который сейчас исходит от нашего коня! Наверное, он стал вдвое тяжелее от грязи, в которой мы его заставили выкупаться.

Мы неторопливо въехали в Обитель. Стражник не рискнул подойти ближе, чем на два метра, спросил, зажав нос:

— Вы кто такие? Что-то раньше я не видел вас и вашего шелудивого осла?

— Старый Рафук заболел и не смог приехать. Мы вместо него.

— Ваша кляча от него заразилась?

Стражник поспешно удалился, не переставая громко ругаться. «Немытая деревенщина», вот мы оказывается кто! Отхкус-с-сить ему хголохв-в-ву!.. Хсжах-т-тть ехгхо такх-х-х, чтобх-х-х рёхбрха прохтхкнухли кохжу-у-у!.. Крохв-в-вь!.. Потокха-а-ами-и-и!..

Мы проехали ущелье каменного дворика, — послушники, те которым не удалось вовремя смыться, жались к стенам, — затем свернули в маленький загон. На дальнем его краю удобно располагались выгребные ямы, ещё дальше — чернела тыльная стена общественного сортира. У других стен лежали штабеля мертвецов. И здесь уже никто не должен был обращать внимания на запах.

Тем не менее, служка, подошедший к нам, втянув воздух, — то, что его заменяло, — ноздрями, закашлялся и сказал:

— Товар-то больно ядрёный! Больше двух медных монет за таких не дам.

— По пять! — возразила я.

— Бери три за каждого, и проваливай! А то ваш безрогий козёл не меньше трупаков воняет.

— Пять! — железно сказала я. Убрахть мхразь сх-х-х дохроги! Заставхить визхжать какх хрякха, кохтохрому отхру-у-убаюхтх копытха-а-а!

— Три! Таких даже сортиры мыть не отправишь! Ещё больше загадят!

— Ладно! — неохотно покорилась я.

— Сгружайте! — кивнул он куда-то в сторону.

Двое послушников, отправленных сюда за какие-то проступки в наказание, морща носы, стали цеплять мертвецов крючьями за рёбра и тащить, укладывать в штабеля. Служка важно удалился, и они резко снизили темп работы.

Я ласково обратилась к ним:

— Ребята, вы не сможете организовать мне ванну? Я насквозь провонялась…

— За трапезной есть общественная мойня…

— Помойня… Дурак… — второй поправил первого послушника, и они вместе загоготали развесёлой шутке. И очень тупой шутке. Таких шутников убивать надо. Просто убивхать. Даже не дхля едхы. Отх их-х-х гнихлой кхрови менхя выверхнет наизнанхку. Р-р-разрыв-в-вать ког-г-хтями! Р-р-резать полосоч-ч-чки из-з-з их-х-х кож-жжи конхчикхами саблевидных-х-х… Всё, хватит! Держи себя в руках, Ренейла!