Ослик Иисуса Христа

«Brown nose» – оживился Ослик. Именно «коричневые носы» разъезжались по свету. Нечистые на руку, смеющиеся над законом и равнодушные к чужой боли – «носы» не ведали страха. Они не бежали от репрессий, не бежали от несправедливости и не бежали от стыда. О репрессиях и несправедливости они и знать не хотели, а стыд считали уделом слабых. «Brown nose» вообще никуда не бежали и по-прежнему оставались гражданами России. «Лучшие люди страны», – умилялся Russia Today. Они также не сомневались, что русские лучше всех, а в друзьях у них были самые отъявленные режимы от ХАМАС до Беларуси. Образно выражаясь, «коричневые носы» расширяли ареал обитания, ощущая себя носителями «прекрасного».

Вернулось и благостное отношение к советскому прошлому. Левая идея теперь не считалась зазорной. Не то чтобы «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», но противники Запада уж точно соединялись. К тому же, и с «капитализмом» более-менее всё утряслось. Никакого капитализма в России отныне не было (поигрались, и хватит). Тысячи предпринимателей лишились бизнеса, но не в результате честной конкуренции, а в ходе планомерной травли неугодных. Предприниматели (кто не сбежал) вязали варежки по тюрьмам. Какой уж тут капитализм! Коммунисты, «нацболы», «Левый фронт» и иже с ними торжествовали победу.

К двадцатому году и вовсе – даже запрещённые в РФ леваки и нацисты стали вполне на подхвате. Они получили наконец свободу собраний (свою свободу собраний) и собирались теперь, где хотели и по любому поводу. Разрешение не требовалось.

На собраниях они ели чеснок, клеймили буржуазию с евреями и бесконечно галдели об одном и том же: свобода, равенство и братство. За этим «братством», похоже, русские и разъезжались по свету. Им явно не хватало своих – они искали «братанов» и за рубежом. Искали и, ясное дело, находили. Мир вообще существенно «побрател», особенно в последние годы, и в основном на волне обострившихся экономических проблем.

Как результат – необыкновенно возросла миграция населения. Люди искали счастья. Желательно «по-быстрому» и лучше деньгами. Не найдя «счастья» в одной стране, они приезжали в другую. «Не закрывать же границы», – размышлял Ослик.

«Братаны всех стран, соединяйтесь!» – усмехнулся он. Вот и Лена Гольц: уехать на Запад – было заветной её мечтой.

– Жаль, Запад уже не тот, – констатировала она. – Кругом русские.

Так что сало с чесноком они есть не стали, и вообще прикинулись двумя русофобами на необитаемом острове. Западная демократия переживала, пожалуй, самое суровое испытание после холодной войны – справится ли она с кризисом? Или правы всё же «сукины внуки» и лучший строй – это советский?

«Строй, основанный на лжи и предпочитающий закону понятия. Так мы и познакомились с Леной Гольц», – запишет чуть позже в «путевом журнале» (с пометками на полях) Генри Ослик – профессор Ширнесского университета, исследователь и путешественник.

Впрочем, не стоит заблуждаться – это не была какая-то особенная встреча. По мере отдаления от МКАД Ослику всё чаще попадались отчаявшиеся люди, мечтавшие слинять куда подальше, но не имевшие возможности это сделать. Сбежать из дурдома – ещё не значит устроиться как-то лучше, и главная трудность (трудность побега) заключалась именно в этом. Чтобы устроиться на Западе, у таких, как Гольц не было ни денег, ни образования, ни европейского менталитета, не говоря уже о языке. В российских школах, к примеру, иностранный давали ровно настолько, чтобы местные возненавидели его.

Мало кто помышлял и о переменах. Даже само понятие «инакомыслия» вызывало недоумение, непонимание, а подчас и «ёб твою мать!». Те же, кто понимал – зачастую не представляли связи. И это было пострашней незнания языка. Люди не представляли, как связаны между собой свободомыслие и их удручённость. Да и о какой связи можно говорить, когда они путались даже в терминах. Под «свободой» они понимали, как правило, свободу поесть и поспать, а свою удручённость принимали как «кару божью» (и тут же молились о снисхождении к ним).

Молилась и Лена Гольц. Но молилась по-своему и не как все. «Иисусом Христом» у неё был Чарльз Дарвин, а вместо Талмуда – «Происхождение видов» (Чарльз Роберт Дарвин, «Происхождение видов путём естественного отбора, или сохранение благоприятных рас в борьбе за жизнь»).

Как выяснилось, Лена украла книгу в местной библиотеке (что за чудо эти биробиджанские библиотеки!). «Да и как не украсть», – подумал Ослик, лишь только взглянув на неё. Книга вышла в начале девяностых, как перевод с шестого оригинального издания (Лондон, 1872) – в твёрдом переплёте с тиснением, настоящий фолиант (Санкт-Петербург, «Наука», 1991). Он видел такие в Интернете и, честно говоря, сам бы украл.

– И о чём же ты молишься? – спросил он у Гольц.

– О здравом смысле, – ответила та как раз на подъезде к Нижнему Новгороду, после чего они занялись любовью.

За окном будто стоял на месте унылый пейзаж и лишь мелькали фонари полустанков. С крыш мело, а над столиком в купе красовалась надпись: «Путин – хуй». Под надписью стояла дата, непроизносимый ник и номер телефона. Судя по дате, надписи уже было больше десяти лет, и Ослик пригорюнился.

В тринадцатом году его упекли в дурдом. Кое-кто из его друзей уже мёртв, а Путин – всё тот же «хуй» над столиком в купе. «Плакал ли я? Говорят, плакал», – припомнил он «Колыбель для кошки» Воннегута и от отчаяния прижался к Гольц. Прижался, обнял её всем телом и, убаюканный мыслями о будущем, уснул.

Ему приснился дремучий лес. Ослик словно смотрел кино, но изображение всё время покачивалось, как часто бывало с пиратскими копиями в начале двухтысячных. Качались деревья, качались кустарники (трава и кустарники – излюбленная еда лошадиных), качалось небо, облака, луна, да всё качалось. И вдруг он понял, что качается и сам – будучи одним из множества осенних листьев («Множество Мандельброта», – неожиданно подумал Ослик). С твёрдой поверхностью ветки он соединялся лишь посредством черешка, рискуя в любой момент упасть.

Так и вышло. На подъезде к Кирову вагон резко дёрнулся, и Ослик упал (свалился с полки на истёршийся и выцветший от времени коврик), увлекая за собой испуганную Гольц – уроженку Облучья и верного адепта «дарвиновской церкви». Вагон всё дёргался, мир качался на своём черешке, а Ослик с Гольц лежали себе, словно два опавших листа посреди Кировлеса. Никакого леса тут уже и в помине не было. Зато Алексей Навальный (главный «гомосексуалист, либерал и хомяк») по-прежнему лишь писал твиты.

«To tweet» в переводе с английского означает «чирикать». Вот Алексей и чирикал в надежде разбудить спящих. Правильно делал, что чирикал, не сомневался Ослик, но голос оппозиционера был до боли слаб – так не добудишься. Хорошо бы усилить громкость, но здесь как раз и возникала главная трудность: громкостью управляли официальные СМИ. Самые что ни на есть лояльные к власти СМИ с коричневыми носами из элитного дивизиона («Первый канал», дальше по списку).

«Можно, конечно, накидать листовок с воздушного шара, – не сдавался Генри, изобретая маркетинговые ходы, – но и с шаром непросто – ему вряд ли дадут взлететь, а ведь взлетать придётся не раз, и не два». Большой вопрос вызывали и сами листовки: вряд ли кто-то возьмётся их печатать. Издательства давно уже были подконтрольны власти и им никто не позволит «очернять» страну.