Осмотр на месте

– Шустры в подошвах? – отозвался я первым.

– Верно. В подошвах, в костюме, в рубашке – везде... Надеюсь, вы ничего не ушибли?..

Скрытый смысл этих слов был менее вежлив: «Не замахнись ты так сильно, не свалился бы с ног».

– Пустяки, не о чем говорить. А если раздеться догола?..

– Что ж, тогда бывает по-разному... Не могу сказать точно, что произошло бы: просто не знаю. Если б можно было знать, возможно, и удалось бы обойти уморы, то есть усилители морали... Учтите: фильтром агрессии является все окружение, а не только одежда...

– А если бы здесь, где-нибудь в укромном месте, я бросил камень вам в голову?

– Думаю, он отклонился бы в полете или рассыпался в момент удара...

– Как же он может рассыпаться?

– За исключением немногих мест – например, резерватов, – нигде не осталось необлагороженного вещества...

– То есть как: и плиты тротуаров тоже? И гравий на дорожках? И стены? Все искусственное?

– Не искусственное. А ошустренное. И только в этом смысле, если хотите, искусственное, – говорил он терпеливо, старательно подбирая слова. – Это было необходимо.

– Все-все из мельчайших логических элементов? Но ведь это требовало невероятных расходов...

– Расходы были значительные, безусловно, но все же нельзя сказать, чтобы невероятные. В конце концов, это основная наша продукция...

– Шустры?

– Да.

– А тучи? А зимой, когда вода замерзает? И можно ли вообще ошустрить воду?

– Можно. Все можно, уверяю вас.

– И съестные продукты тоже? Этот кофе?..

– И да и нет. Быть может, я, не желая того, ввел вас в заблуждение относительно нашей технологии. Вы полагаете, что все состоит из одних шустров. Только из них. Но это не так. Они просто находятся повсюду, как, скажем, стальная арматура в железобетоне...

– Ах, вот оно что! Значит, скажем конкретно: в этом кофе? плавают в нем? Но я, когда пил, ничего не почувствовал...

Должно быть, на моем лице появилась гримаса отвращения, потому что люзанец сочувственно развел руками.

– В таком количестве кофе могло быть около миллиона шустров, но они меньше земных бактерий и даже вирусов – чтобы их нельзя было отфильтровать... Так же обстоит дело и с вашей одеждой, с кожей туфель, со всем.

– Значит, они непрерывно проникают в глубь организма? С какими последствиями? Неужели они у меня в крови – и в мозгу?

– Да что вы! – Он поднял руку, словно защищаясь. – Они выходят из организма, никак не изменяя его. Тело для них неприкосновенная территория, в соответствии с нашими основными законами. Существуют, правда, особые антибактериальные шустры, но их применяют только врачи в случае занесенной извне болезни, ведь в воздушном пространстве Люзании уже нет никаких болезнетворных микроорганизмов... Ну как, продолжим наши эксперименты?..

Он подошел к столу и выдвинул ящик. Там лежало несколько гвоздей – больших и поменьше, молоток и плоскогубцы.

– Не угодно ли вбить гвоздь в столешницу? – Он постучал пальцем по палисандровой крышке стола.

– Не хотелось бы портить мебель...

– Да что вы, это пустяк.

Я взял полукилограммовый молоток и несколько крупных гвоздей. Звякнул одним гвоздем о другой, а затем несколькими сильными ударами вбил четырехдюймовый гвоздь в дерево до половины. Политура брызнула в стороны блестящими щепочками. Я ударил по гвоздю сбоку – он зазвенел как камертон. Директор протянул мне плоскогубцы, и я с усилием, так как гвоздь сидел глубоко, вырвал его; он почти не погнулся.

– И что же, теперь я должен вбить его вам... в голову? – догадливо спросил я.

– Да, будьте любезны...

Чтобы мне было удобнее, он сел, слегка наклонившись, а я не спеша снял туфли, носки – мне не улыбалось еще раз очутиться на полу, – приставил гвоздь к его черепу и обозначил удар молотком, легонько, но так, что директор вздрогнул. Я застыл в нерешительности; он поспешил ободрить меня:

– Прошу вас, решительнее... смелее...

Тогда я трахнул молотком по шершавой шляпке, и гвоздь исчез. Просто исчез – лишь в ладони у меня осталась щепотка пепельной пыли.

Тахалат встал и выдвинул другой ящик. Там лежали иголки, булавки, бритвы. Он взял пригоршню этого добра, положил в рот и, медленно двигая челюстями, принялся жевать, пока не проглотил целиком. Прямо как фокусник.

– Хотите попробовать?.. – предложил он мне.

Что ж, я взял бритву, провел по ней кончиком пальца – острая! – и положил на язык, соблюдая надлежащую осторожность.

– Смелее, смелее...

На языке ощущался металлический привкус, и было трудно отделаться от мысли, что я сейчас страшно покалечусь; однако астронавтика порою требует жертв. Я надкусил бритву, и она рассыпалась прямо во рту в мелкий порошок.

– Не угодно ли гвоздь? или иголку? – потчевал он меня.

– Нет, благодарю вас... Пожалуй, хватит...

– В таком случае побеседуем...

– Как это делается? – спросил я, снова взяв свою чашку. Я заметил, что, хотя времени прошло много, кофе такой же горячий, как при первом глотке. – Это все из-за шустров? Но ведь шустры – всего лишь логические элементы... а это, – я указал на разбросанные по столу гвозди, – должно быть, настоящая сталь?..

– Да, одни лишь шустры ничего не сделали бы без нашей технологии твердых тел... Вам, несомненно, известно, как возникает телевизионное изображение?

– Разумеется. Его рисует на экране луч развертки, пучок сфокусированных электронов...

– Вот именно. Изображение возникает как впечатление глаза; на снимках с очень короткой выдержкой будут видны лишь отдельные положения светового пятна. Как раз этот принцип и положен в основу нашей технологии твердых тел; гвоздь или любой другой металлический объект существует лишь как известное число атомных облачков, которые двигаются внутри формы, задаваемой особой программой. Эти атомы образуют что-то вроде микроскопических опилок и, мчась по своим траекториям с громадной скоростью, создают впечатление гвоздя. Или другого предмета из стали и вообще какого угодно металла. Впрочем, это не только впечатление, иллюзия, как изображение в телевизоре, – с таким гвоздем можно делать в точности то же, что и с обычным гвоздем, кованым или штампованным, понимаете?

– Это как же? – ошеломленно спросил я. – Значит, движущиеся опилки... атомы... А с какой скоростью они движутся?

– Смотря какой объект надо создать. Вот в этих гвоздях – что-то около 270 000 км/с. Они не могут двигаться медленнее: предмет казался бы слишком легким; а при больших скоростях релятивистские эффекты проявились бы в чрезмерном возрастании массы, и вам казалось бы, что гвоздь весит много больше, чем должен... Имитация естественного положения вещей должна быть безупречной! Эти атомные облачка мчатся точно по заданным орбитам – и тем самым «обрисовывают» форму нужного нам предмета, как – если воспользоваться примитивным сравнением – горящий кончик сигареты рисует круг в темноте...