Особо ценный информатор

Никто на него не обращал внимания, даже те, кто сидел неподалеку.

Он сел на табурет, охватив голову руками. Я поставил перед ним тарелку с горячим, и он начал жадно есть.

– Хлеба! – резко попросил Тамм.

Я потянулся снять хлеб со стопки с водкой, но он перехватил мою руку:

– Не трогай! Другой кусок!

Подав ему хлеб, я отошел обслуживать других клиентов. Конечно, мне хотелось быть рядом с ним. Но, увы и ах. Вернувшись обратно, я спросил, не нужно ли чего еще.

– Налей мне еще порцию водки, – кивнул Тамм.

Когда я передал ему наполненный стакан, он поднял его чуть выше головы, как бы чокаясь с изображением, затем выпил, закусил и посмотрел на меня:

– Вы знаете, кто на фото, где оно сделано и когда?

– Нет, мсье. Но, судя по вашей реакции, эта фотография вам дорога.

Он сделал глубокий вдох, загоняя рыдания внутрь, и произнес:

– Этот снимок сделан двадцать второго июня две тысячи седьмого года. В Афганистане, в долине Сангин провинции Гильменд. А на следующий день, двадцать третьего июня, двое с этой фотографии в результате ракетной атаки погибли: сержант Калле Торн и младший сержант Яако Карукс. Еще четверо получили ранения – двое из них тяжелые, они так и остались калеками. Вот что значит для меня эта фотография.

Я вышел в зал, собрать посуду, принять заказ, протереть столики, поставил в окно кухни грязную посуду, подошел к Тамму и, налив еще порцию водки, протянул ему со словами:

– За счет заведения. Я увидел, что там, на фотографии, – вы, только моложе и небритый.

– Да, – кивнул он. – Вы правы, это я. Моложе, полный идеалов. Идиот! Наивный, полный иллюзий, идеалов. Считал, что спасаю мир, планету от террористов. А сейчас эти террористы пришли в Европу под видом беженцев, и европейцы аплодируют им. Парадокс жизни. Вот и спрашивается, за что воевал я сам и за что погибли они?

– Мсье, это политика, – поддержал разговор я.

– Да. Политика. Давным-давно я воевал в Чечне. Там тоже были исламские террористы, арабы. Но в Европе твердили, что в Чечне – рост национального самосознания, и нужно помогать партизанам против русских войск. И помогали всем миром. Помогали террористам. Там их сумели победить, но они пришли в Европу. В Чечне у меня не было потерь. Чего не скажешь про Афганистан.

– Мсье желает еще заказать горячего? – поинтересовался я.

– Давай рыбу. Мяса уже достаточно.

– Кофе?

– Давай кофе. Сделаю перерыв. – Было видно, что подполковника «развезло».

Кофе так кофе. Медленно потягивая огненный, крепкий напиток без сахара, он кивнул на бутылку водки:

– Вот вы, например, пьете коньяк, который не сделали во Франции? Или шампанское?

– Это невозможно, мсье, – усмехнулся я в ответ. – Это не коньяк и не шампанское. Это нечто в бутылке, которое так называется. Но их нельзя отнести к этим благородным напиткам.

– Согласен. То же самое с водкой. Она может быть только русской. Все остальное, как правильно заметили, некая субстанция с надписью «Водка», а не та водка, которая есть в классическом исполнении. Даже водка, выпущенная во Франции, Америке по старинным русским рецептам, уже не то. В ней нет поэзии, души.

– Чего? – переспросил я.

– Ничего, – устало махнул он. – Проехали! Забудьте! Вам не понять. – Он помолчал и снова заговорил: – Вот, фотография сделана 22 июня. Эта дата что-нибудь говорит вам?

Я закатил глаза к потолку, тщательно делая вид, что вспоминаю, и ответил:

– Вряд ли она что-нибудь говорит мне.

– Это дата начала войны Гитлера с Россией. Она тогда называлась Советским Союзом.

– А мсье знает, когда Гитлер напал на Францию – мою Родину? – резко отреагировал я.

– Нет, мсье не знает, – отрицательно покачал головой Тамм.

– Десятого мая одна тысяча девятисот сорокового года. Нас в школе учили. Сейчас в школах не учат. Вообще забыли ту войну. Ну, было когда-то. Было и прошло. Кто сейчас вспомнит про столетнюю войну?

– Тогда была первая попытка организовать первый ЕС. Германия во главе с Гитлером. Неплохо получилось же! Минимум сопротивления. Заводы потом работали на экономику Германии. На войну против Советского Союза. Сейчас ЕС, НАТО. Все работают против России. Модернизация. И все довольны. Население занято на производстве. Не лезет в политику. Нет сопротивления. Антиглобалисты объявляются нигилистами, отщепенцами, сумасшедшими. Примерно так же, как и русские, которые не идут в кильватере.

– Вы же не русский, отчего же так печетесь о них? Если я не ошибаюсь, судя по вашей форме и нашивкам на ней, вы из Эстонии. Так?

– Правильно. Я не этнический русский. Я – эстонец. И горжусь этим. Но родился я в СССР. И считаю своей Родиной не просто маленькую республику, а огромный, великий Советский Союз! Да, тогда не было красивых оберток, как за границей. Вы же не из Бельгии? У вас акцент иной.

– Я из Франции. Француз. И живу здесь не так давно.

– Отчего же здесь, а не у себя на родине?

– Решил попытать счастья.

– Понимаю. У соседа и трава зеленее, и вода мокрее…

– Да. Мне так казалось, – кивнул я, едва сдерживая улыбку.

– И как? Получилось?

– Не совсем. Хоть и язык одинаковый с небольшими вариациями, и думают вроде так же, но не то. Местные – иные. Немного, но другие. Но я не жалуюсь. Меня многое устраивает и нравится. И, видите, я разговариваю с вами откровенно, а местные про себя ничего не говорят. Скоро я тоже стану как все, буду только кивать и улыбаться.

– Отчего не едете домой?

– У меня кредитов, во! – чиркнул я себя по горлу ногтем большого пальца руки.

– То есть поехали за мечтой, а напоролись на скрытый риф?

– Примерно так. Но я не теряю надежду!

– Вот так и я. Вернулся в Эстонию. Думал, что республика, осознав себя маленьким, но великим народом, сумеет подняться с колен. Но я был молод, глуп, отравлен идеалами пропаганды. В СССР Эстония была великой республикой среди прочих. Все пятнадцать республик были великими. Каждая по-своему. Но они были наравне со всеми другими сестрами. Как в семье, бывает, что ссорятся, ругаются, но все родственники и помогают друг другу. Но это было давно. В прошлой жизни. А сейчас Эстония… Побирушка. Многие уезжают, вся промышленность останавливается. И армия… вся армия – это чуть больше пяти тысяч человек. Звучит смешно. Бригада. Нас пугают русской угрозой. А мы никому не нужны. Понимаете?! Не нужны! Мы так рвались в Европу, думали, что будем жить, как в Германии, Франции, Бельгии! А мы живем, как на задворках. Думали, что станем равноправными членами ЕС. А стали прислугой и плацдармом для НАТО, чтобы пугать русских. А русским плевать на нас и НАТО. Они лишь крутят всем фиги и живут, как хотят, по своему укладу.

– А семья у вас есть? – осторожно поинтересовался я.

– И семья была. Распалась. Кончилась. Из-за того, что в Эстонии решили отрицать все русское. Жена не выдержала, забрала сына и уехала. Сын уже взрослый. Самостоятельный. Более разумный, чем я. Знает, чего хочет для себя. Сказал, что он – русский и не мечется с самоопределением. Эх! Пауза кончилась! Налей! – пододвинул он стакан ко мне.

– Может, лучше еще кофе?

– Лей!

Через мерный стаканчик я налил ему чуть меньше дозы, и он не глядя махнул одним глотком.