Особо опасен

Парковка на главной улице запрещалась, поэтому он свернул в боковую, а затем вернулся пешком. Лампионовских ищеек не было видно. Наверное, пьют кофе на заправочной, изображая обычных граждан.

Двое коренастых арабов в мешковатых коричневых костюмах молча следили за его приближением. Старший поигрывал четками, молодой курил подозрительного вида желтую цигарку. Старший сделал шаг ему навстречу и протянул руки. В пятидесяти метрах от них двое полицейских в форме вышли из тени живой изгороди понаблюдать за происходящим.

— Вы позволите, сэр?

Брю позволил. Плечи, лацканы, подмышки, боковые карманы, спина, бедра, пах, ляжки, лодыжки — все мыслимые зоны, эрогенные и прочие. По настоянию второго араба, потушившего свой бычок, пришел черед содержимого нагрудных карманов. Это обыкновенная авторучка, сказал Лампион. Она выглядит как ручка, пишет как ручка, слушает как ручка. Если они ее разберут, то лишний раз убедятся, что это обыкновенная авторучка.

Разбирать ее они не стали.

Выглянувшее солнце вдруг раскрыло красоту этого места. В заросшем саду сидела перед домом в шезлонге женщина, закутанная во все черное, и кормила младенца. Вот так же будет сидеть Джорджи через семь месяцев. Дверь в дом была открыта. Из–за двери выглянул мальчонка в тюбетейке и белой рубахе. Может, у Джорджи будет мальчик?

— Добро пожаловать, мистер Брю, сэр, — сказал он по–английски и улыбнулся от уха до уха.

С крыльца Брю попал сразу в гостиную. На полу три маленькие девочки в белом строили из лего ферму. Телевизор с выключенным звуком показывал золотые купола мечетей и минареты. У подножия лестницы стоял бородатый молодой человек в длинной полосатой рубашке и хлопчатобумажных штанах.

— Мистер Брю, сэр. Я личный секретарь доктора Абдуллы. Добро пожаловать, — сказал он, прикладывая правую руку к сердцу, прежде чем протянуть ее гостю.

#

Если доктор Абдулла и был мерзавцем на пять процентов, как утверждал Лампион, то это были пять процентов от ничтожной величины. Он был маленький, лысенький и доброжелательный, с огоньком в глазах, густыми бровями и пританцовывающей походочкой. Выскочив из–за стола, он схватил руку Брю в свои ладошки и долго ее не выпускал. На нем был черный костюм, белая рубашка с застегнутым воротником и кеды без шнурков.

— Вы тот самый мистер Брю, — зачастил он на великолепном английском. — Ваше имя нам хорошо знакомо, сэр. У вашего банка когда–то были арабские связи, не очень хорошие, но все же. Возможно, вы уже забыли. Вот одна из величайших проблем современного мира. Забывчивость. Жертва никогда не забывает. Спросите ирландца, что англичане сделали с ним в тысяча девятьсот двадцатом году, и он назовет вам месяц, день и точное время, а также всех поименно, кто был тогда убит. Спросите иранца, что англичане сделали с ним в пятьдесят третьем году, и он вам расскажет. Его сын вам расскажет. Его внук вам расскажет. А когда у него родится правнук, то и он вам расскажет. Но спросите англичанина… — Он вскинул вверх ладони в притворном замешательстве. — Если он и знал, то забыл. «Надо двигаться вперед! — говорите вы нам. — Только вперед! Забудьте о том, что мы вам сделали. Завтра наступит новый день!» Нет, мистер Брю. Завтра зародилось вчера, вот в чем дело. А также позавчера. Не замечать истории значит не замечать волка на пороге своего дома. Пожалуйста, садитесь. Дорога была спокойная, надеюсь?

— Хорошо, все было хорошо, благодарю.

— Что ж хорошего, когда шел дождь. А сейчас вот ненадолго выглянуло солнце. В жизни мы должны считаться с реальностью. Вы уже познакомились с моим сыном Исмаилом и моим секретарем? Это моя дочь Фатима. В октябре, с Божьей помощью, она начнет учиться в лондонской Школе экономики, а Исмаил со временем последует примеру своего отца и поступит в Каирский университет. Я сделаюсь одиноким, но преисполненным гордости. У вас есть дети, сэр?

— Одна дочь.

— Значит, Господь вас тоже благословил.

— Но не так, как вас, я вижу! — от души заметил Брю.

Как и ее брат, Фатима была на голову выше отца. Круглолицая, красивая. Коричневый хиджаб спадал ей на плечи, как пелерина.

— Хелло. — Коснувшись ресниц кончиками пальцев, она прижала правую руку к сердцу в знак приветствия.

— Американцы хуже вас, англичан, но у них есть оправдание, — продолжал в том же жовиальном духе доктор Абдулла, держа Брю за кисть и ненавязчиво ведя к мягко набитому гостевому креслу. — Их оправдание — невежество. Они не знают, что? делают не так. В отличие от вас, англичан. Вы–то всегда знали и сейчас знаете. Вы к шуткам относитесь нормально? Говорят, что я на этом когда–нибудь погорю. Не надо принимать меня за философа, прошу вас. Я религиозный авторитет, так будет правильно. Философия — для мирян и безбожников. Европа, согласитесь, находится в плачевном состоянии. А кто в этом виноват? Тысячу лет назад в Кордове было больше больниц на душу населения, чем у испанцев сегодня. Наши врачи проводили операции, которые нынешним не под силу. Что же оказало такое негативное влияние, давайте спросим себя. Иностранное вмешательство? Русский империализм? Секуляризация? Но часть вины лежит и на нас, мусульманах. Кое–кто из нас утратил веру. Мы перестали быть истинными мусульманами. Вот тогда–то мы и тормознули. Фатима, принеси–ка нам чаю. Я проучился один год в Кембридже. Кайус–колледж. Вы наверняка в курсе. При интернете и телевидении секретов больше нет. Но учтите, информация — это еще не знание. Информация — это мертвечина. Только Бог может превратить информацию в знание. И еще торт, Фатима. Мистер Брю приехал к нам из Гамбурга, под дождем. Вам не жарко, не холодно, сэр? Будьте с нами откровенны. Мы люди гостеприимные и стараемся выполнять предписания Всевышнего. Мы хотим, чтобы вы чувствовали себя уютно. Особенно если вы собираетесь пожертвовать нам деньги! Как можно уютнее! Пожалуйста сюда, сэр. Позвольте вас проводить в нашу совещательную комнату. Вы хороший человек. Мы говорим: лицо — зеркало души.

На пять процентов безнравственный. И в чем же это выражается? — с досадой спрашивал себя Брю, все больше нервничая. Лампион, которому он задал этот вопрос, не стал вдаваться в подробности. Поверьте мне на слово, Томми. Пять процентов — это все, что вам нужно знать. А в ком, скажите на милость, нет этих пяти процентов? — подумал Брю, следуя за хозяином по узкому коридору в сопровождении всей семьи Абдуллы. Взять банк «Брю Фрэры» с его хитроумными инвестициями, сомнительными клиентами и Липицанами. Плюс инсайдерство, когда это может сойти с рук. Пожалуй, пятнадцать процентов наберется. А взять нашего галантного президента и управляющего банком — то бишь меня, — что мы увидим? Развелся с хорошей женщиной и оставил единственного ребенка, а теперь запоздало пытаюсь окружить его любовью, наломал дров в своем бизнесе, женился на шлюхе, которая показала мне на дверь… это уже не пять процентов, а все пятьдесят.

— А свои девяносто пять процентов он как использует? — спросил он Лампиона.

На добрые дела, последовал уклончивый ответ.

А я? Чушь собачья. Если подбить баланс, то хрен поймешь, кто из нас на пять процентов лучше, а кто хуже.

#

— Прошу, сэр, можете начинать. Только, пожалуйста, по–английски. Дети должны использовать любую возможность для изучения языка. Сюда, если не возражаете. Благодарю.

Они переместились в скромную келью ученого, выходящую окнами в сад за домом. Здесь царили книги и каллиграфия. Доктор Абдулла сел за обычный деревянный письменный стол и, положив подбородок на скрещенные руки, подался вперед. Чай, видимо, был уже готов, потому что Фатима принесла его тут же, а заодно тарелку с бисквитами. За ней пришустрил мальчонка, пригласивший его в дом, и с ним вместе самая смелая из трех его младших сестер. Еще когда он поднимался по лестнице за Исмаилом, Брю почувствовал, как у него из–под правой подмышки сбежала капелька пота, точно холодное насекомое. Но сейчас, в кабинете, он был само спокойствие и профессионализм. Это его стихия. Лампионовские наставления выучены назубок, осталось выполнить работу. А впереди, как всегда, маячила цель — Аннабель.

— Доктор Абдулла, я прошу прощения, — начал он авторитетным тоном.

— За что мне вас прощать, сэр?

— Мой клиент, как я уже сказал вам по телефону, настаивает на строгой конфиденциальности. Его ситуация, мягко говоря, деликатная. Мне бы хотелось обсудить этот вопрос один на один. Еще раз прошу прощения.

— Но вы даже не сообщаете мне его имя, мистер Брю! Как я могу подвергнуть риску вашего уважаемого клиента, если я даже не знаю, кто он?

Он тихо произнес несколько слов по–арабски, после чего Фатима встала и, не удостоив Брю даже мимолетного взгляда, покинула комнату, за ней вышли маленькие дети и последним Исмаил. Дождавшись, пока за ними закроется дверь, Брю достал из кармана незапечатанный конверт и положил его перед доктором Абдуллой.

— Вы проделали такой путь, чтобы вручить мне письменное послание? — пошутил тот, однако, видя серьезное лицо гостя, надел поцарапанные очки, вскрыл конверт, расправил сложенный лист и погрузился в изучение печатного столбца цифр. Затем он снял очки, провел рукой по лицу и снова их надел.

— Это шутка, мистер Брю?

— Согласитесь, недешевая.

— Для вас?

— Лично для меня — нет. Для моего банка — да. Ни один банк не захочет добровольно распрощаться с такими суммами.

Продолжая пребывать в сомнении, доктор Абдулла еще раз взглянул на цифры.

— Не могу сказать, что я запросто здороваюсь с такими суммами, мистер Брю. Что я должен сделать? Сказать спасибо? Или — спасибо, нет? Вы банкир, сэр, а я всего лишь прошу Божью милостыню. Понимать ли это так, что мои молитвы услышаны, или вы просто делаете из меня посмешище?

— Но есть условия, — заметил Брю жестко, оставив вопрос без ответа.

— Я с удовольствием их выслушаю. Чем больше условий, тем лучше. Вы знаете, сколько все мои благотворительные фонды вместе взятые собирают за год?