Особое подразделение. Петр Рябинкин

Сказал инженеру Струнникову с улыбкой, доброй и благодарной:

— Ты вот, Сережа, сколько ночей недоспал, все на бумаге рисовал, подсчитывал. У тебя какая цифра получилась в итоге? Тонно-километр автотранспортом обходится в одиннадцать копеек, а железнодорожным — всего полторы копейки. Помножить на всю выработку да на все года, большие миллионы получатся. Вот вы про транспортер задумали — красивая вещь. Пока несосчитанная. Я их видел, транспортеры. Даже в километр-два. Но чтобы в девять! Это же как лавина, только высокоорганизованная. Говорил ребятам:

— Вы на войне не были, без вас обошлись. Но за это с вас причитается. Воевать вам надо тут, на этой местности. И с умом. Без ума боя нет — драка. — Усмехнулся хитро: — Вы вот кино, книжки и другое всякое при мне здорово драчливо критиковали, то не так, это не по-вашему. Возможно, это уму вроде физкультуры, полезно. Хотя и не во всем мне ваша такая гимнастика нравится. Очень вы фасонитесь. Но ничего, сойдет по мелочи. А вот на крупном так нельзя — только на словесности. Тут надо обстоятельно все средства проверить и на полевые условия выходить, на передний край то есть. Мирное существование тем нравится, кто не горит, а только теплится. Ум на ум самый полезный бой. Чтобы большую высоту взять. Вот как Сережа корпел: считал и интерес всеобщий высчитал.

Прихватив черновые расчеты молодых инженеров, Буков и выступил на заседании партийного комитета твердо, непреклонно, да еще по такому крупному вопросу. И показал себя при этом спокойным, выдержанным. Когда ему бросили реплику с вопросом об образовании, Буков спросил иронически:

— У кого? У меня? Не самое высшее. Но расчеты, которые я вам представил, товарищами произведены по моему заказу. У них образование у всех самое что ни на есть лучшее.

— Столько людей успели допросить, да еще с пристрастием, диспетчеров, водителей, дорожников — просто обвинительный акт!

— А у меня опыт, — сказал притворно-добродушно Буков. — Служил в Особом подразделении, доводилось всякий розыск вести.

— А теперь против кого же ведете?

— Зачем против? За! — удивился Буков. Добавил твердо: — Я же слышал, на автобазе выступали люди; пятьдесят процентов порожний прогон. А сейчас за что автотранспорт борется? За то, чтобы порожних рейсов не было. Под погрузкой стоят с невыключенным мотором, жгут зря горючее. Простой экскаваторов тоже. У прикрепленной машины баллон, допустим, спустит, жди, томись в бездействии. Водители сами толкали на то, чтобы задуматься.

— А теперь вы толкаете?

— Не я, — улыбнулся Буков. — Дело!

Приняли решение создать комиссию.

Буков попросил жалобно:

— Только меня вводить не надо. Сергея Струнникова, пожалуйста. Сильно смышленый товарищ. А я только так, на подхвате. — Произнес извиняющимся тоном: — Я знаете как волновался! Боялся, собьюсь или кто собьет. А вот слушали. — Признался, потупившись: — Трусил, конечно. Поэтому, может, излишне на голос нажимал. Заметили?

Секретарь парткома Лебедев попросил Букова задержаться, спросил, когда остались наедине:

— Ты что же, без разведки — и сразу в бой? Мы к бюро этот вопрос готовили, занимались. Ну ладно, обошлось. А мог бы и сорваться.

Буков сказал:

— Самосвал, он где себя показывает? На выемках грунта под большое сооружение. А тут добыча на года рассчитана. Транспорт не временный, а постоянный нужен. Чтоб он, как конвейер, действовал от завода, и заводу только служил, и на стоимости продукции не сильно отражался.

— Смотри, какой знающий!

— Это не от себя, от людей, — сказал Буков. Пояснил: — У меня память на хороших людей. От каждого чего-нибудь прихвачу. — Сообщил радостно: Вот молодые ребята, инженеры, приняли меня в свою компанию. Набираюсь полезного. — Попросил: — Надо бы их транспортер тоже обсудить. Со свинцового рудника предлагают тянуть. Руду, полагаю, выгода, а насчет породы — это лишнее хватили: в отвал тянуть — себе дороже получится.

— А свою жизнь как обустроил? Почему бессемейный? — спросил Лебедев.

— Не довелось.

— Подходящую не нашел?

— Нашел, да тут же и потерял окончательно.

— Война?

— Нет, в мирной обстановке.

— А моя при мне сохранилась, санбатская. Зашел бы!

— Чего же, зайду, — согласился Буков. Помедлил, помолчал, потом произнес увещевательным тоном: — Только ты завышенно обо мне не думай. Я, по существу, с чужими мыслями только выскочил. В одиночку не додумался бы.

Вышли они из парткома вместе.

Неба было просторное, звездное, светящееся, далеко в пространстве зазубренная горная гряда с застывшими потеками ледников на вершинах. Ветер с гор был прохладный, с запахом родниковой воды. Лебедев кивнул на горы:

— Вот она — холодильник и фабрика рек, на все века. Солидное сооружение природы.

— Подходящее, — согласился Буков. — Но мы тоже кое-что от себя можем выдать заметное.

— Для того и живем, — улыбнулся Лебедев щекой, глубоко впавшей, с бурыми следами шва.

— Откуда отметина? — осведомился Буков.

— Из воздушного пространства, — сказал Лебедев. — Я фрица подбил, он меня тоже. Сыпались оба на парашютах. Он в меня из парабеллума, а я его из ТТ приветствую. На земле продолжили. Фрицы на машинах к месту приземления спешат. Ну, думаю, все. Но ведомый сначала прошелся штурмовкой, потом сел, открыл обтекатель за кабиной, я туда — взлетели. Спасибо сказать долго не мог. Ничего не получалось, пока щеку не зашили. Жена скобки накладывала. Боли не чувствовал, тревожился только: она у меня красивая, а я после такой штопки, думал, получусь не очень. А все же до сих пор любит!

— По этой линии я только ушибленный. Не организовалось у меня счастье, — мрачно сказал Буков. — Взошла на горизонт подходящая, на бензозаправщике работала. В кино вместе ходили, и так просто. Я ее все время нудил: «Учись!» И уговорил. Поступила в автодорожный техникум в другом городе. Написала, будто из-за сильной любви ко мне только послушалась. Конечно, спасибо за это. Но разве так только любовь выражают? Ответил: «Значит, учись». И на этом писать кончил. Она, конечно, обиделась.

Спросил обеспокоенно:

— Может, я чудной?

— Душевный. Вот ты кто, — твердо сказал Лебедев.

— Хватил через край, — застеснялся Буков. Поспешно пробормотал: — Ну, пока. — Свернул к стандартному дому — общежитию для холостяков.

XX

Как в тяжелые нервные военные годы, так и в спокойное послевоенное время Степан Буков в общем сохранял свой живой вес в норме с плюсом или минусом в три-четыре килограмма. Терял он обычно от переживаний. Расстраивался для посторонних незаметно. После смены походка становилась тяжелая, сердитая, если во время работы от глупости других случались неполадки и от этого он простаивал.