Особые отношения

Прихожане одобрительно зашептались.

— Завтра, когда бывшая жена Макса предстанет в суде, присягнет на Библии и скажет, что она с рождения была лесбиянкой, я отвечу ей, что этому нет ни одного научно обоснованного доказательства. У нее есть всего лишь склонность к подобному образу жизни. К примеру, я люблю плавать, но это не делает меня рыбой.

Пастор Клайв спускается по ступеням со сцены, идет по проходу и останавливается у моей скамьи.

— Макс, поднимись со мной на сцену.

От смущения я сперва даже не могу пошевелиться, но потом Лидди кладет мне руку на плечо. «Иди!» — подгоняет она, и я иду. Поднимаюсь за пастором Клайвом на сцену, в центре которой один из его помощников уже поставил стул.

— Макс не просто наш брат. Он слуга Господа на передовой, который борется за торжество правды Божией. По этой причине я буду за него молиться.

— Аминь! — выкрикивает кто-то.

Голос пастора звучит громче:

— Кто поднимется сюда и будет молиться со мной?

Десяток собравшихся встают с мест и поднимаются на сцену. Они кладут руки мне на плечи, а голос пастора Клайва звучит у меня в ушах, словно рядом хлопает крыльями сотня ворон:

— Всевышний, да окажись рядом с Максом в зале суда! Помоги его бывшей жене понять, что ее грех не тяжелее моего или Твоего греха, что ее все еще с нетерпением ждут в Царствии Божьем. Помоги детям Макса Бакстера найти к Тебе дорогу.

На сцену поднимается вереница людей, чтобы помолиться за меня, коснуться меня. Их пальцы похожи на бабочек, которые присаживаются на секунду, а потом вновь взлетают. Я слышу, как они шепотом возносят Господу свои молитвы. Тем, кто не верит в исцеляющую силу молитвы, хочу сказать: придите в такую церковь, как моя, и почувствуйте накал толпы, которая болеет за вашу победу!

От стоянки до здания суда округа Кент ведет длинная пешеходная дорожка, которая кишит прихожанами церкви Вечной Славы. Здесь же прохаживаются двое полицейских, чтобы не допустить беспорядков, но участники акции протеста далеки от радикальных действий. Пастор Клайв выстроил собравшихся, распевающих церковные гимны, по обе стороны дорожки. Я к тому, что нельзя ведь арестовать человека за то, что он поет, так ведь?

Как только мы приезжаем — под «мы» я имею в виду себя в окружении Уэйда и Бена, а также Рейда и Лидди, которые идут чуть позади нас, — пастор Клайв тут же покидает строй и медленно шествует посреди дорожки. На нем белый льняной костюм, розовая рубашка и галстук в полоску. Он явно выделяется из толпы, но объективности ради следует сказать, что его трудно было бы не заметить, даже если бы на нем был мешок из-под картошки.

— Макс! — Он обнимает меня. — Как держишься, молодцом?

Сегодня утром Лидди приготовила плотный завтрак, я съел его и тут же вырвал. Настолько нервничаю. Но я не успеваю сообщить об этом пастору Клайву, как к нам наклоняется Уэйд.

— Посмотрите налево.

Я поворачиваюсь и замечаю камеры.

— Помолимся, — предлагает пастор Клайв.

Мы останавливаемся между двумя рядами людей, образовав нечто вроде подковы, которая перекрывает вход в здание суда. Уэйд держит меня за правую руку, пастор Клайв — за левую. Журналисты начинают сыпать вопросами, но голос пастора звучит громко и решительно.

— Отец наш! Как написано в Святом Писании: ищите и обрящите, и Ты явишь великие чудеса! Сегодня мы просим Тебя, чтобы Макс и его адвокат оставались непреклонными, просим для них победы. Убереги Макса от злых языков, которые станут оскорблять его, от лжесвидетелей, распускающих сплетни. Благодаря Тебе Макс не будет нервничать. Он знает, как знаем все мы, что Святой Дух поможет ему сказать то, что должно.

— Посторонись! — слышу я и открываю глаза. В метре от меня стоит Анжела Моретти, адвокат, представляющая Зои, которая не может пройти из-за нашего молельного круга. — Не хотелось бы прерывать ваше воззвание а-ля Билли Грэм, [23] но мне и моей клиентке желательно попасть в здание суда.

23

Евангелистский священник, известный телепроповедник.

— Миссис Моретти! — откликается Уэйд. — Вы, разумеется, не станете лишать собравшихся здесь людей Первой поправки к Конституции?

— Разумеется, нет, мистер Престон. Это претит моему внутреннему естеству. Равно как, например, и самовлюбленный адвокат, который заранее созвал журналистов, зная, что между его стороной и стороной ответчика возникнут надуманные противоречия.

Зои ждет, стоя за спиной Анжелы с матерью и Ванессой.

Секунду я раздумываю над тем, кто первый уступит. Но тут Лидди поступает совершенно для меня неожиданно. Она делает шаг вперед и обнимает Зои, а потом с улыбкой произносит:

— Знай, Господь любит тебя.

— Мы молимся за тебя, Зои, — добавляет кто-то из собравшихся.

Этих слов хватило, чтобы плотину прорвало: и вот уже каждый бормочет что-то о вере и надежде. Мне это напоминает поимку мух на мед, гуманное убийство.

И это срабатывает. Застигнутая врасплох Анжела хватает Зои за руку и спешит к входу в здание суда. Уэйд отпускает мою руку, давая им пройти. Проходя мимо, Зои смотрит мне в глаза.

На мгновение весь мир замирает.

— Господь простит тебя, — заверяю я ее.

Широко распахнутые глаза Зои грозового цвета.

— Богу известно, что прощать не за что, — отвечает она.

На этот раз все по-другому.

Я уже не раз бывал в суде благодаря ходатайствам Уэйда, и процедура всегда повторялась: мы идем по проходу и занимаем наши места за столом истца, подхалимка секретарша Уэйда выгружает перед ним с десяток книг, которые, откровенно говоря, он ни разу не открыл, пристав велит всем встать, в зал врывается судья О’Нил.

Но на этот раз мы в зале суда не одни. Здесь сидят журналисты и художники, делающие наброски, поскольку на большинство процессов телевизионщиков с камерами не пускают. Также тут присутствует делегация из баптистской церкви Вестборо под началом Фреда Фелпса. Баптисты в желтых футболках, на которых большими буквами написано: «Господь ненавидит гомиков», «Господь ненавидит Америку», «Гомосексуализм = грех», «Вы попадете в ад». Я видел снимки этих фундаменталистов, когда они выступали с акцией протеста на солдатских похоронах, — они верят, что Господь убивает американскую армию, чтобы наказать Америку за гомосексуализм, — и теперь на секунду задумываюсь: насколько далеко зашел Уэйд в своих публичных выступлениях? Неужели этот суд, мой суд, привлек внимание воинствующих баптистов?

В суд явились не только фундаменталисты из Вестборо, пришли и прихожане из моей церкви, что несколько меня успокоило.

Но были и другие зрители. Мужчины, сидящие рядом с мужчинами и держащиеся за руки. Две женщины, поочередно укачивающие младенца. Наверное, друзья Зои. Или ее адвоката-лесбиянки.

Председательствует судья О’Нил.

— Представление началось, — шепчет Уэйд.

— Прежде чем мы начнем, — произносит судья, — хочу предупредить всех присутствующих, включая адвокатов, стороны, журналистов и простых обывателей, — это зал суда, и здесь я — Бог. Любой, кто нарушит спокойное течение процесса, будет немедленно удален из зала. Поэтому все присутствующие в желтых футболках их либо сейчас же снимают, либо выворачивают наизнанку — или их выведут из зала суда. И прежде чем вы, мистер Престон, заикнетесь о свободе слова, позволю себе повториться: любое проявление неуважения не доставляет судье О’Нилу удовольствия.

Баптисты надевают спортивные куртки. У меня такое чувство, что им это не впервой.

— Есть ли вопросы, подлежащие обсуждению на предварительном заседании? — спрашивает судья.

Анжела Моретти встает.

— Ваша честь, я бы хотела вынести на рассмотрение суда ходатайство об изоляции свидетелей.

— Кто ваши свидетели, мистер Престон? — задает вопрос судья.

Уэйд предоставляет суду список, так же поступает и Анжела Моретти.

О’Нил кивает.

— Все перечисленные в этих списках свидетели покиньте зал заседания.