Останется с тобою навсегда
Шрифт:
– Разве мы с тобой дружили?
– Он разволновался.
– Хорошее качество забывать все плохое!..
– С плохим будем бороться, а помнить его - лишь душу грязнить... А вот у меня в полку есть сержант из тех наших сержантов, уже взводом командует. Ты не забыл августовские дни?
– Это забыть, Костя, - грех на душу брать!
На колокольне - на моем наблюдательном пункте - никто не смел поднять голову: враз снайпер срежет.
– Запомни, Леонид, как старуха катехизис: не выглядывать, жаться к стенам. А теперь за мной.
Я пополз в угол. Рыбаков плотно придвинулся ко мне.
– Гляди
– В хуторке наши?
– Спроси у него, - показал на командира противотанкового полка, приткнувшегося в уголке напротив.
Леонид присматривается.
– Где-то вроде встречались... Майор Горбань, не ошибаюсь?
– Вин пидполковник, - сказал усатый телефонист, разлегшийся с телефоном у ног своего командира.
– У вас весело, хлопцы.
– Рыбаков чувствовал себя еще не в своей тарелке.
– Ничего, Леня, два-три дня - и пропишешься в нашем клане на постоянное жительство. А пока...
– Я взял флягу и по глотку спирта разлил по кружкам.
– За твой приезд. Чтобы ладно и складно.
– Чистый?
– "Чистим-блистим", как говорил покойный Касим...
– И он?..
– В Свилайнаце. Вот так-то... Как рана?
– Чуток похрамываю, но годен.
Я посмотрел на трофейные часы. Запаздывают бранденбуржцы сегодня. Неужели что пронюхали?
– Идут!
– крикнул наблюдатель.
Я за бинокль: восемь танков, три самоходные пушки, за ними на бронемашинах пехота.
– Рыбаков, вниз, в подвал! Там наш резерв. Чтобы никто носа не высунул. Понял?
– Нет. Задача какая?
– Следи за сигналом: ракета желтая, за ней зеленая, потом снова желтая. Тогда все бегом за виноградники, пройти дальнюю рощу и окопаться.
Справа выскочили наши штурмовики и реактивными по танкам. Один сразу же взорвался. Самоходная пушка стала боком и загорелась. Но немцы не останавливаясь шли на большой скорости к хуторку Шашгат. Минута-другая они в хуторке и, развернувшись фронтом, поползли на окопы 3-го батальона. Ударили противотанковые пушки Горбаня, подбили еще один танк - гусеница его, как змея, взвилась вверх и рухнула на пахоту.
Танки утюжили наши окопы, но там были чучела в солдатских шинелях. Батальон до поры до времени отсиживался в глубоких контрэскарпах. На полных скоростях немецкие машины двинулись к ложным орудийным установкам, а пехота, спешившись, фронтально надвигалась на фальшивую боевую линию батальона.
Я подтянулся к телефону.
– Третий, бегом на позицию и задержать пехоту!
Ударили несколько станковых и ручных пулеметов - немцы залегли. С флангов пушки Горбаня били прямой наводкой по танкам, и они вспыхивали один за другим. Самого Горбаня уже не было на моем НП. Связался с командиром группы минометных батарей:
– Засыпь фашистскую пехоту к чертовой матери!
Севернее Местегне уже развернулись наши танки, на полном ходу прошли Шашгат и, перевалив за хребет, преследовали противника.
Под ухом запищал зуммер полевого телефона - в трубке голос
начальника разведки артполка:– Спуститесь, застукали "пантеру". Три пушки смотрят на нее.
Мы с адъютантом переползли виноградник и подобрались к заброшенной хатенке под камышовой крышей. Тут застали разгоряченного Рыбакова.
– Наши окапываются на новом рубеже!
– доложил он.
– Не задержимся на нем - ночью марш на запад! А сейчас посмотрим дуэль с "пантерой".
К одной скирде прижалась "пантера", оголив бок. С первого же выстрела ее будто развернуло вокруг собственной оси, а потом вывернуло наизнанку.
– Чистая работа!
– Я посмотрел на колокольню.
– Прощай, вышка! А ты, черт, счастливый!
– хлопнул Рыбакова по плечу.
– Смотри, как сегодня светит солнце!
– Так весна же, Костя!
Шутливо приложив руку к козырьку, я поднял голову и увидел столб огня над собой. Что-то ударило в затылок, обдало жаром. Падая, услышал:
– Идут танки...
43
Лежу на койке, смотрю в окно с цветным витражом в верхней части. За ним серое небо, верхушка платана, на которой еще цепко удерживаются прошлогодние листья, скрюченные, как старческая пятерня. Идет косой весенний дождь. Я слежу за тем, как он, упорно сбивая листья, начисто оголяет дерево.
Соседи мои, одурманенные снотворным, в забытьи. Ближе ко мне полковник; выставив из-под одеяла острый подбородок, всхлипывает во сне.
А мне не спится - болит затылок.
Вошла сестра; взглянув на моих соседей, сказала:
– Все спят и спят.
– Встряхнула термометр, подала мне и тут же взялась за другой.
– Не трогай их, пусть спят, - попросил я.
– Всем велено мерить.
– А чего такая сердитая?
Что-то буркнула себе под нос. Вошел хирург.
– Ну как, без швов легче?
– спросил меня.
– Затылок чертовски мучит.
– Пройдет, все пройдет.
– Вытащил из кармана руку, разжал кулак. Тридцать два грамма железа! Возьмете на память?
– На его широкой ладони лежали мелкие осколки мины.
– Выбросьте...
– И то дело.
– Распахнул форточку.
– Лети, трофей... Давайте-ка посмотрим, как наши дела... Закройте глаза, вытяните руки. Так, недурно. Опустите руки и откройте пошире рот... Ясно. Можно и на прогулку.
...Стратегический контрудар Гитлера провалился. Не только оперативного, но и тактического успеха он не имел. Только жертвы, жертвы...
В наш белградский военный госпиталь поступают раненые старшие офицеры со всех участков двух Украинских фронтов. Из расспросов я довольно ясно представил себе все, что произошло на огромном театре военных действий. Удар 2-й танковой армии противника из района западнее Надьбайома был лишь отвлекающим. Главная битва произошла на участке между озерами Балатон Веленце. Здесь все началось утром 6 марта. После мощного удара по нашим позициям пошли в атаку танковые колонны СС при поддержке значительных сил авиации. Кровопролитные бои развернулись на участке советского стрелкового корпуса. За двое суток жестокого сражения противник вклинился в нашу оборону. Одновременно действовало триста вражеских танков! 9 марта немецкое командование ввело в бой резервную танковую дивизию СС. Город Секешфехервар переходил несколько раз из рук в руки.