Останкино. Зона проклятых

— Сердце, да? — со знанием дела уточнил Федя. Экстрасенс молча кивнула. Сказав: «Можно потихоньку ехать дальше», она снова закрыла глаза, чуть шевеля пальцами. Они тронулись, крадучись пробираясь в сторону проспекта Мира.

— Надя почувствовала работу сердца, его биотоки, — еле слышным шепотом пояснил Малаев, наклоняясь к Кириллу.

Немного не доезжая до торгового центра, Васютин свернул во двор хрущевки. Миновав его, направился к Южному входу ВВЦ. Когда до него оставалось метров тридцать, экстрасенс вновь скомандовала «стоп», но куда громче и решительнее, чем в первый раз. На этот раз пауза длилась куда дольше, пробуя на прочность Кирюхины нервы. Он заглушил движок «Рэнглера». Спустя три минуты абсолютной тишины Надя открыла сомкнутые веки и плавно сказала:

— А вот тут такое, чего я никогда не чувствовала. Очень сильный след… Очень!

— Сердце чуешь? — отрывисто бросил Малаев через плечо.

— И не только сердце… Это здесь было совсем недавно, я точно знаю, — пояснила Надежда и шумно вздохнула. Подняв руку с вытянутым указательным пальцем, она ткнула в пост милиции и нервно сказала: — Вот тут оно было. И долго.

Малаев многозначительно глянул на Васютина.

— Отлично! Долго — это сколько? — уточнил Федя.

— Не знаю точно… Минут двадцать, может, больше.

— Так, хорошо… А чего оно тут делало? — нетерпеливо подтолкнул ее Кирилл.

— Не могу понять… Но четко чувствую импульсы его мышц и крови.

— То есть оно было здесь материально, в облике человека, да? — продолжил Малаев.

— Да, наверное, — неуверенно произнесла Надя с заднего сиденья.

— Но это точно не человек? Надя, нам это очень важно знать.

Она закрыла глаза руками и посидела так с полминуты, будто к чему-то прислушиваясь.

— Точно, не человек, — ответила экстрасенс. И добавила неровным голосом: — Федор, мне что-то страшно.

— Ну что ты, Надюша! Ничего не бойся, мы рядом, и ничего плохого не случится, — принялся успокаивать ее Федя. — Самые опасные существа в Останкино — это мы. А мы на твоей стороне.

Она кивнула, соглашаясь, но было ясно видно, что меньше бояться не стала.

Милиционер с поста охраны Южного входа обеспокоенно подошел к джипу. Быстро уладив все вопросы с помощью удостоверений, они проехали вперед и направо, оставив пост за спиной.

— Так, Надя, давай продолжим, — мягко, но настойчиво сказал Малаев. — Чувствуешь другие следы?

— Нет, только там, у поста.

— Ты не торопись, сосредоточься, — уговаривал ее Федор. — Может, все-таки есть что-нибудь?

Она послушно раскинула руки и закрыла глаза.

— Кирюш, ты поезжай тихонечко, еле-еле, — прошептал Малаев, и Кирилл тронулся вперед медленней, чем прогуливающийся пешеход. Надежда сидела не шелохнувшись, словно живая параболическая антенна, сканирующая пространство. «Рэнглер» докатился до выезда на Первую Останкинскую, и Васютин затормозил, вопросительно глядя на своего приятеля. Тот жестом показал ему, чтобы он медленно двигался по улице в сторону дворца.

Когда они проехали вторую пятиэтажку, что была справа от них, Надежда аж подпрыгнла на сиденье. Да так сильно, что джип качнулся, спружинив на подвеске. Затормозив, мужчины рывком обернулись к ней. Она смотрела на них испуганными глазами, в которых стремительно набирались слезы.

— Что такое, Надюша? — как можно спокойнее спросил экстрасенса Малаев.

ПОВЕСТВОВАНИЕ СОРОК ШЕСТОЕ

Генерал внутренних войск Петр Сергеевич Масленников вел ожесточенную войну. Он спал лишь в коротких перерывах между боями, да и то урывками. И никто из нескольких тысяч человек, служивших во Второй отдельной бригаде ВВ, которой он командовал, не мог хоть как-то помочь ему. Спецназ, артиллерия и бронетехника были бессильны в этой битве, которую он вел в одиночестве.

Генерал Масленников героически сражался с острым цейтнотом, который вероломно напал на него в тот день, когда его отдельной бригаде было приказано принять участие в операции по поддержанию правопорядка в районе Останкино. Петр Сергеевич был уверен, что если бы в операции участвовали только внутренние войска, то и порядка бы было больше, и цейтнота бы не случилось. Но в приказе Генштаба было четко обозначено: «в тесном взаимодействии с ФСБ, ГУВД города Москвы, МЧС, Министерством здравоохранения, службой пожарной охраны, руководителями ЖКХ города». Это самое «тесное взаимодействие» порождало огромный объем административной работы. Бесконечные совещания в Экстренном штабе сменялись докладами в Генштабе и бесконечными консультациями и рабочими встречами с чинами многочисленных госслужб, которые толклись в Останкине. Кроме того, он был вынужден участвовать в заседаниях специальной комиссии РАН лишь потому, что бойцы его бригады обеспечивали безопасность научных групп, работающих в зоне операции.

Кипучая деятельность государственного аппарата не давала никаких результатов. Испуганные чиновники судорожно пытались предпринять все возможные шаги разом, отчего деятельность становилась еще более кипучей. Бесконечные поэтапные рассмотрения высосанных из пальца инициатив и планов, проходившие в разных инстанциях, могли одновременно обеспечить полную занятость сразу пяти генералам. А ввиду архиважности ситуации Масленников был обязан присутствовать почти на всех сходках растерянных беспомощных чиновников, ведь все они должны были заручиться одобрением внутренних войск, ФСБ и МВД.

Через пару недель такой жизни генерал хотел спать больше, чем жить. К тому же стал туговато соображать. Его верный адъютант Денисов старался оптимизировать график шефа. Но несмотря на эти отчаянные попытки, Петр Сергеевич все равно работал по двадцать часов в сутки, медленно, но верно проигрывая войну цейтноту.

В эти непростые дни, а именно утром 28 апреля, в приемной Масленникова появился рыжебородый монах богатырского телосложения. Проведя не один час в попытке записаться на прием, он наконец смог перекинуться парой слов с каким-то тощим лысоватым майором, разбирающим обращения граждан, касающиеся ситуации в Останкине. Уважительно посмотрев на монаха, тот поинтересовался, есть ли у него какая-нибудь официальная бумага из Священного Синода РПЦ. Так как отец Алексий действовал по воле Божьей, которой не требовалось согласование Синода, то и бумаги у него не было. Дальнейшая дискуссия не имела ни малейшего смысла, ведь для того, чтобы майор внял воле Всевышнего, на ней должны были стоять исходящий номер и пара печатей.

Не тратя времени зря, отец Алексий принял единственно верное решение. Он отдал майору небольшой бумажный конверт, сказав, что Масленникову он очень нужен. Майор клятвенно заверил батюшку, что сегодня же передаст его лично в руки генералу.

Воля Божья оказалась сильнее бюрократии, хоть и не была оформлена по правилам делопроизводства. Случилось чудо, и конверт с рукописной надписью «от отца Алексия» не сгинул в тоннах важных бумаг, которые позволяли оправдать безбедное существование громоздкого административного аппарата. Он попал прямо в руки генералу, который впопыхах небрежно распечатал его…

И замер. Внутри была черно-белая фотография. С нее на генерала смотрел он сам, еще в звании подполковника, в обнимку с огромным майором Лешкой Стрешневым. Масленников прекрасно помнил, где и когда сделан этот снимок. В тот день под Бамутом Стрешнев спас немало жизней. Силами всего двух взводов он не дал наемникам из «Аль Моджахетдин» отрезать путь к отступлению трем ротам внутренних войск. На обратной стороне фотокарточки карандашом был написан номер мобильного телефона. Заметно волнуясь от непростых воспоминаний, воскресивших ту войну, полную подвигов, предательства и бесчеловечной грязной коммерции, он набрал номер. Слушая длинные гудки, генерал смотрел на пожелтевшую от времени фотографию, не в силах оторвать от нее взгляда. Когда трубку сняли, Масленников, не поздоровавшись, произнес: