Останови часы в одиннадцать

— И надолго?

— Самое большее на две недели, — объяснил Мелецкий. Хенрик спрыгнул с машины.

— Пан доктор! Мелецкий повернулся к нему.

— Как, две недели? — удивился Хенрик. — Мы же должны организовать местную власть.

— Естественно. Но с какой-нибудь машиной баб можно будет отправить назад. Вот только…

Мелецкий отвел Хенрика в сторону.

— Их пять, а нас шесть, — сказал Мелецкий. — Может быть конфликт.

— Не будет, меня не считайте.

— Вы пас?

— Да.

— Почему?

— Ищу принцессу, — сказал Хенрик с улыбкой. — Может быть, попадется.

Женщины стали взбираться на машину.

— Дамы на колени! — крикнул Чесек.

— Пани Анна!

— Спасибо, мне хочется постоять.

— Пани старше!

— Барбара, если вы так любезны. Пожилая села Чесеку на колени.

— Очень приятно, — сказал он, не скрывая своего удивления. — Меня зовут Чесек.

Послышались имена: Хонората, Зося, Янка, Зося, Янка, Хонората. Он не запомнил, кого как звали, слышал, что Рудловский по очереди представляет их.

— А это Хенрик, — услышал он и поклонился.

Янка, Зося, Хонората — какая разница? Он видел только формы, выпуклости — единственное, что у них осталось от его идеала женственности.

— Не хотите таблетку? — спросил Рудловский чернявую. — Против морской болезни.

Машина доехала до развилки и свернула в лес. Она двигалась по тенистому коридору в лучах солнца, пробивающихся сквозь кроны деревьев. И пахло по-настоящему. Не пожаром, не хлоркой и падалью, а лесом, живицей, грибами, мохом, волосами молодой девушки. «Я был прав, — подумал Хенрик, — останусь в лесу». Он стоял, опираясь о крышу кабины, ощущая возле своей руки руку печальной женщины в лагерной куртке. Она задумчиво смотрела вперед, ветер развевал ее короткие волосы, гладил лоб и вздрагивал на ресницах. Она закрыла глаза, словно желая что-то вспомнить, вызвать какую-то картину.

— Пахнет, — сказал Хенрик. Она кивнула, не открывая глаз.

— Вы могли бы жить в лесу? — спросил он.

— Нет. Мне было бы страшно.

4

Грузовик подъехал к брошенной бензоколонке. Дальше дорога отрывалась от деревьев и входила в извилистую каменную улочку, состоящую из нескольких десятков двухэтажных домов. Палисадник перед ближайшим из них зарос сорняками, крапива поднялась высоко и доставала до ставней.

— Заглушить? — спросил Смулка. Шеф, должно быть, сказал «да», потому что мотор замолк и стало тихо. Мелецкий спрыгнул на мостовую, крикнул: «За мной!» Хлопнула дверь. Все стали слезать с машины. Рудловский обхватил чернявую (Зося? Хонората?). Чесек принял на себя седую Барбару. Анна спрыгнула, осмотрелась, несколько раз втянула носом воздух, но не могла угадать запах.

— Это мята, — попробовал помочь ей Хенрик.

— И плесень, — добавила женщина.

— Все? — спросил Мелецкий.

— Все.

— Ну тогда за мной, марш, — повторил он команду.

— Пан начальник, — сказал Смулка, кланяясь перед окошком бензоколонки. — Налей, пан, скорее, высшего сорта…

Он начал качать. Аппарат затрещал. Потом что-то захрипело, раздалось бульканье, как при полоскании горла, и из трубы брызнула струя бензина. Все улыбнулись.

— Спасибо, — сказал Смулка. — Сдачи не надо.

Они шли по улице не спеша, от дома к дому, от витрины к витрине. Витрины были пустые, запыленные, у некоторых опущенные жалюзи, но вывески объясняли, что за ними скрывается.

— «Спортварен», — прочитал Прилизанный. — Я возьму себе костюм! — воскликнул он радостно.

— Вы играете в теннис? — спросила седая. — В свое время, — ответил он небрежно.

— Тогда устроим матч, — предложила Барбара. — Я покажу вам класс.

Рудловский вломился в аптеку.

— Вы знаете, — признался он Хенрику, когда вышел оттуда, — у них прекрасные препараты, я думал, что найду там противозачаточные средства, вечером пригодились бы.

Сначала все разговаривали тихими голосами, словно боясь кого-то разбудить, вдруг Чесек запел по-тирольски, ответа не последовало, никто не возмутился, никто не крикнул: «Мауль хальтен, ферфлюхте швайне!» Тогда Чесек крикнул:

— Гуляй душа! Чего, б…., стесняться!

— Заткни глотку! — крикнул шеф. — Не выражайся при женщинах.

Барбара рассмеялась.

Их голоса звучали свободно между стенами — весь городок наш, что бы здесь сделать — может, поджечь, может, пострелять в цель, такой свободы я еще в жизни не испытывал. Пусть дамы голыми станцуют на улице — ого, кто-то рехнулся. Смулка поднял с мостовой камень.

— Сейчас разобью вон то окно, ей-богу! — крикнул он. Хенрик хотел подойти, но вдруг спохватился. Не спеши, наблюдай и молчи.

Зато к Смулке подлетел доктор.

— Брось! — приказал он.

— Почему?

— Брось камень.

Водитель послушался. Но опять спросил:

— Почему?

— Потому что мы приехали охранять эту местность, а не стекла бить. Понял?

Смулка пожал плечами. Нет, не понял. Он подошел к Хенрику и пожаловался:

— Псих наш доктор. А я все равно какое-нибудь стекло разобью, увидишь. Напьюсь и десять стекол разобью. Вон те, все.

Они вышли к поросшему высокой травой скверу. С шумом взлетела стая голубей и стала кружить над памятником генералу на коне. В глубине стоял трехэтажный дом в стиле модерн с небольшими колоннами-кариатидами и атлантом с голой грудью.

— «Отель Тиволи», — прочитал Чесек. — Дожили. Шеф решил:

— Расквартировываемся здесь.

Дверь дома открыта. Шеф с пистолетом в руке вошел первый. За ним Прилизанный. В холле лежали скатанные красные дорожки. Огляделись: нет, ничего не угрожает. Мраморная лестница, покрытая тонким слоем пыли, вела на антресоли, где в нишах стояли статуи, имитирующие античные скульптуры. В углу холла, возле стеклянной двери в ресторан, стоял горшок с волосатой пальмой.

— Графские апартаменты, — сказала брюнетка. Шеф хлопнул в ладоши.

— Прошу внимания. Прежде чем здесь расположиться, надо обследовать город. — В пустом холле его словам вторило эхо. — Если дамы хотят нам помочь, буду очень признателен, при случае можете поискать себе какие-нибудь тряпки. Разговаривайте громко, чтобы было слышно, кто где находится. Пистолеты на изготовку. Смулка!

— Слушаю, пан шеф!

— Посмотри, нет ли здесь каких-нибудь машин. Обойди все гаражи. Зайди на молочный завод, в пекарню, на задние дворы. Пойдешь по левой стороне улицы, Чесек — по правой. Коних осмотрит квартиры. Рудловский займется тем же. Вияс! Тебе школа, больница, амбулатория. Все записывать. Смулка, поставишь машину и раздашь инструменты.

— Какие инструменты? — спросил Хенрик.

— Открывать двери. Вы думаете, они все открыты?

Смулка вышел, проклиная свою судьбу. Женщины решили пойти с мужчинами. Чернявая толстуха — с Рудловский. («Очень приятно», — сказал он и снял очки, чтобы она могла лучше рассмотреть его чарующие глаза); седая пани Барбара — с Чесеком; флегматичная рыжая — с гладко прилизанным Виясом.

— А я? — спросила блондинка, и ее ноздри расширились. Шеф объявил:

— Вы останетесь здесь со мною!