Остановка в Чапоме
Шрифт:
Пока я раздумывал, откуда начать знакомство с подлинным Берегом, один из геологов посоветовал съездить в Сосновку. Он работал на Берегу не один год, прошел его весь от Кандалакши до Поноя, знал людей и положение в колхозах, потому что опирался в своей работе на тех и на других. В отличие от рыболовецких колхозов Терского района - Сосновка принадлежала Саамскому району Мурманской области,- там люди вроде бы не уезжали, хозяйство было крепким, председатель - умным, в селе процветали подсобные промыслы, так что было на что посмотреть и о чем подумать.
Добираться туда оказалось не просто.
Из
Оставалось два варианта. Первый - лететь самолетом в Мурманск, чтобы оттуда воздухом добираться до Сосновки. По весне это было весьма рискованно - в Мурманске я мог просидеть две, а то и три недели из-за погоды или потому, что земля не просохла. Другой путь был морем: на "Соловках", идущих в Кандалакшу, добраться до Пялицы, чтобы оттуда на подручном транспорте или пешком преодолеть оставшиеся семьдесят-восемьдесят километров по берегу.
Так я оказался на борту "Соловков".
2.
Мы стоим на рейде уже с полчаса, временами гудим. Басовитый звук пароходной сирены разбивает туман, периодически скрывающий берег, отражается в далеких распадках, глохнет над серым пространством вод, однако никаких признаков жизни на берегу не заметно. Вахтенный по-прежнему меня успокаивает: придут. Если не за пассажирами, то в буфет, за колбасой и пивом. К тому же на борту не я один - вон еще дедок, тоже до Пялицы билет брал, местный, за ним придут...
Действительно, еще минут через пятнадцать в туманной серости сгустилась вроде бы темная точка у берега, яснее обозначилась на воде и медленно поползла к "Соловкам". Вскоре уже невооруженным глазом стало видно, что идет моторный карбас.
Вахтенный начал спускать трап.
Первым на борт вскарабкался невысокий колченогий мужичок в телогрейке и, ковыляя, рванулся в сторону буфета. За ним поднялись две женщины, явно не местные, с яркими, туго набитыми объемистыми сумками и столь же объемистым тюком в мешковине, из которого выглядывали оленьи рога.
Тюк за ними нес моторист - огромный широкоплечий мужчина в резиновых сапогах до бедер, в черном нагольном полушубке и большой шапке-ушанке, сдвинутой на затылок. Гигант с крупными, красными от холода руками и несколько помятым большим лицом почти кирпичного цвета, на котором лучатся неожиданно ярко-синие, по-детски приветливые глаза. Он кивнул вахтенному, пожал руку дедку, который сразу засуетился, и, опустив тюк возле окошечка корабельной кассы, тоже ушел в буфет.
– Ну вот, а вы боялись, что останетесь,- немного укоризненно произносит вахтенный, словно бы его обидело мое сомнение в обязательности пялицких жителей.- Тетерин теперь вас и довезет...
Ждать Тетерина приходится долго.
Прошла заспанная буфетчица, на ходу поправляя прическу, потом из буфета выкатился колченогий, спрыгнул в карбас, покопался под лавкой и поднялся
обратно уже с засаленным рюкзаком в руках, в котором было что-то тяжелое. Снова все стихло. Исчез в буфете и ожидавший дедок. Наконец, когда уже и я собираюсь идти отогреваться, появляется моторист. В обеих руках он несет по авоське, набитой различной снедью: бутылками лимонада и пива, свертками с колбасой, пакетами печенья, какими-то кулечками, цибиками чая и еще чем-то, что я не могу определить.– К нам?
– спрашивает Тетерин, останавливаясь возле меня и высвобождая два пальца, чтобы подхватить мой рюкзак.- Давайте мешок ваш...
Я отказываюсь и, вскинув рюкзак на одно плечо, спускаюсь по трапу в карбас.
Следом за нами спускаются и колченогий со стариком, изрядно раскрасневшиеся от тепла буфета и заткнутой газетой бутылки, которая высовывается у одного из них из кармана.
– Все?
– спрашивает Тетерин у вахтенного.
– Все, Федос Василич, - отвечает тот с уважением и начинает поднимать трап.
– Ну, всего, Витя, бывай!
Лицо Тетерина озаряется добродушной улыбкой, и я вижу, что моторист не так молод, как показалось мне вначале.
Неприметное течение прилива уже отнесло карбас от борта "Соловков". На ходовой мостик вышел старпом, махнул нам приветственно, и тотчас же заурчала лебедка, выбирая якорную цепь. Тетерин усаживается поудобнее, дергает ремень. Взревел мотор, карбас вздрагивает и, осев кормой, скользит по широкой дуге к берегу в очередной заряд мокрого снега.
– Федос, а ты пива-то взял?
– внезапно забеспокоился колченогий, устраиваясь на носу и поплотнее заворачиваясь в плащ.
– Я, так, на тебя понадеялся, мы вот с Кирычем...
– Взял, взял,- успокаивает его Тетерин.- На всех хватит! А вы как, в гости к кому или по делу?
– обращается он ко мне.
Я объясняю, что хотя особого дела у меня вроде бы и нет, но и не в гости: хочу посмотреть эту часть Берега, познакомиться с людьми и с хозяйством рыболовецких колхозов, но для начала - добраться до Сосновки, узнать, что делается у них.
– "Боровский", стало быть, опять не прошел,- подытоживает Тетерин.- Что делать будешь, льды у них там... Да вы не беспокойтесь, до Сосновки здесь близко, пожалуй, даже семидесяти километров не будет, доберетесь! А я сначала подумал, может, экспедиция какая. К нам иначе, кроме своих, никто не приезжает, только разве что из науки. Вот сейчас двух женщин на "Соловки" доставил, из Ленинграда они, стариной интересуются разной. Прялки у нас искали, да вроде ничего не нашли - что были, раньше уже увезли. Теперь только нас увезти - и все в порядке!
– А вы рыбак?
– спрашиваю я.
– Нет,- Тетерин помотал головой и чему-то тихо рассмеялся.- Вот он - рыбак,- кивает на колченогого,- а я - не-ет, я связист, по линии хожу...
– Что ж так рыбаки не в почете, или колхоз бедный?
– А колхоза у нас, считай, теперь нет, одна бригада в деревне числится,- неожиданно отзывается с носа колченогий.- Наш колхоз - тю-тю!
– в Чапому уехал, куда сейчас "Соловки" пошли. Ты вот, коли рыбаками интересуешься, поговори с народом, они тебе расскажут...