Остановка в Чапоме

Статья о произволе мурманского правосудия была написана и ушла в газету. Оттуда - в Прокуратуру СССР. Через месяц в редакцию пришел ответ, что доводы автора представляются заслуживающими внимания и статья передается для проверки этих дел в Прокуратуру РСФСР. Теперь оставалось набраться терпения и ждать. Хотя сам я впервые занялся уголовными делами, мне было известно, как загружены работники Прокуратуры. Со всех концов страны приходят жалобы и просьбы, а количество крупных дел, требующих расследования и разоблачения преступников на самых высоких ступенях общественной лестницы, все растет и растет.

В этот момент и объявился Подскочий.

Сначала пришла телеграмма, что письмо мое он получил. Затем вторая - что едет в Москву. И вот, наконец, он сидит передо мной, и я рассматриваю человека, чей облик, ускользнувший из памяти, преследовал меня своей неопределенностью.

Он начинает говорить, и я вижу, что ошибся. Он не слабый и не безвольный. Среднего роста, худощавый, он мог сойти за легкоатлета в хорошей спортивной форме, если бы не пустой правый рукав, все так же засунутый в карман пиджака. У Подскочего красивое волевое лицо, но "волевитость" не грубая, а по-женски нежная, смягченная тем, что называют внутренним светом. Его глаза смотрят прямо, спокойно и с достоинством. Он не просит помощи, не ищет поддержки, не оправдывается, хотя говорить о том, что он пережил, ему, безусловно, трудно. На мой вопрос, почему он не стал требовать пересмотра, не стал жаловаться, он спокойно отвечает, что это было бесполезно, а унижаться он не привык. Он и сейчас не слишком верит, что можно что-либо сделать, так это все было от начала до конца подстроено, он приехал затем, чтобы рассказать все, что знает. О том, чего стоит ему это спокойствие, я догадываюсь по дрожанию руки, когда он достает носовой платок, и вспоминаю, что Маркина, заметив эту дрожь у Подскочего утром, решила, что он... пьет по ночам!

Первый вопрос, который я ему задаю:

– Геннадий Киприанович, почему вы не отдавали деньги в кассу колхоза, а складывали в сейф?

Не задумавшись ни на минуту, он отвечает:

– Когда заполняется приходный ордер, надо указывать, от кого деньги поступили. Действительных лиц я не мог назвать, это грозило им большими неприятностями. А подставных - не хотел. Не мог заставить себя с такой просьбой к людям обратиться...

– Что это были за лица? Он отвечает вопросом:

– Вы читали материалы следственного дела?

– Нет. Только приговор.

– Там тоже они названы, но не все. В основном это были Куприянов и Бернотас, затем Мосиенко, Стефаненко, Несветов, Шаповалов...

– Но последних двух там нет!

– Конечно, В этом все дело. Что я выписывал не для себя, никто на суде не сомневался. Там я объяснил, как было дело. Именно этого мне не могли простить Куприянов с Бернотасом, особенно последний. Он мне об этом прямо сказал. А когда приехал Олейник - его во время суда не было в колхозе,- они устроили заседание, и меня исключили...

– Поэтому вы сказали, что это месть Куприянова и Бернотаса?

– Так оно и было. Они не имели права меня исключать и, чтобы вынудить уйти, придумали сделать ночным сторожем. Я соглашался работать агрономом. В Белокаменку я вложил большую часть своей жизни и не хотел расставаться с ней. Я бы и сейчас вернулся туда работать. Моя ошибка заключалась в том, что я взял на работу заместителем Бернотаса. Для этого были основания. Он работал у нас с восьмидесятого по восемьдесят первый год моим замом по флоту, и претензий к нему не было. Потом он ушел в МКПП, директором, его взял Гитерман, который только что пришел в МРКС...

– Знаю. Мы говорили об этом с Гитерманом. Бернотаса ему рекомендовал Немсадзе. Потом Гитерману пришлось убрать Бернотаса с поста директора МКПП и "заминать" дело о приписках. "Доброе дело" никогда не остается безнаказанным: Бернотас с лихвой отплатил Гитерману за помощь...

– ...Когда Бернотас ушел из МКПП, он снова при шел к нам. Гитерман меня предупреждал, чтобы я его не брал, но я не послушался. Только потом я узнал, что до "Северной звезды" он работал в "Энергии" капитаном, команда потребовала за грубость и хамство удаления его с судна и его снимали из ЦВА...

– Что это такое?

– Район центрально-восточной Атлантики. Это было ЧП. Я хотел, чтобы Бернотас, как и прежде, занимался флотом, который был теперь передан в базу... Но он искал другого. Он почти не появлялся у нас и пропадал в меховом цехе...

– Цех уже был вашим? Мне кажется, он к вам пришел позднее.

– Сначала цех был отдан Териберке. Когда его создали, появился Куприянов...

Куприянова Гитерману рекомендовал Бернотас, это я знаю от самого Гитермана. Потом, когда началась первая ревизия цеха, у Коваленко и обнаружились лишние сто или двести шкур, Куприянова сняли с цеха, и он пошел работать заместителем к Бернотасу. Во главе цеха был поставлен некий Колесник, кажется тоже по рекомендации Бернотаса.

– ...Бернотас интересовался меховым цехом больше, чем МКПП,- продолжает рассказ Подскочий.- Тогда я этого еще не знал. В МКПП мне приходилось обращаться все время. Когда я просил у Бернотаса и Куприянова стройматериалы - доски, шифер, рубероид, гвозди, стекло, краски, трубы и прочее,- они ставили обязательное условие: я должен выписать на колхоз со склада МКПП сети, шапки или полушубки с тем, чтобы большая часть пошла им. Они оплатят по себестоимости, но в приходных документах их фамилии фигурировать не будут. А вы знаете, что материалов никогда не хватает и всегда можно сказать, что то, что есть, уже предназначено для другого! Я был в безвыходном положении и вынужден был соглашаться на их условия. Когда оба они - и Бернотас, и Куприянов - оказались у меня в колхозе, все это они делали часто без моего ведома, одними своими подписями для людей из аппарата МРКС, для своих приятелей в прокуратуре, еще для кого-то, в том числе для Несветова и Шаповалова из "Севрыбы". Часто я даже не подозревал об этом, потому что меховым цехом не занимался, да и был он в Мурманске, а не в Белокаменке. И они оба жили в Мурманске. Я не знаю, в каких отношениях были Бернотас и Шаповалов, заместитель Каргина. Заочно тот всегда называл его "Костей": "Костя поможет", "Костя сделает", "Косте нужна дубленка", "Косте нужна шапка", "Завтра Костя будет выкручивать руки Гитерману"... Гитермана они ненавидели и не раз грозили с ним расправиться. Я уверен, что они сыграли немалую роль в возбуждении против него уголовного дела и в распространении всяких гадостей...

– Почему вы так думаете?

– Я слышал от работников мехцеха, что перед арестом Гитермана Бернотас и Куприянов сообщили им, что скоро в руководстве МРКС произойдут большие перемены. Это может подтвердить Лысанова. Вы с ней знакомы? Видели ее в Мурманске? Она технолог и самый порядочный там человек, поэтому те попытались ее уволить...

– Почему все замыкается на меховой цех?

– Потому что в нем, действительно, был источник зла. Я не знаю, кто посоветовал Гитерману открыть меховой цех, но это было очень хитро придумано: цех пошива меховой одежды без цеха выделки шкур! Он сразу оказался в зависимости от тех, кто выделывает шкуры. Я не знаю, как это все было, только знаю, что мы посылали шкуры в Прибалтику, в литовские колхозы, на кабальных условиях, отдавая им половину сырья, а что возвращалось к нам - никто не мог сказать. После того как Бернотас вернулся в колхоз, он не выходил из цеха, хотя и я, и Гитерман серьезно предупреждали его, что это не его дело. Он даже отказывался выходить в море, хотя с таким условием мы его взяли. Я чувствовал, что в колхозе назревает очень серьезный конфликт, что Бернотас набирает сюда свою команду и придется проводить серьезную чистку, но они опередили меня. Сначала нам навязали этот цех, причем здесь приложил руку Касьянов, специалист по зверобойному промыслу и мехам в Минрыбхозе СССР, потом пришел Куприянов. Через две недели он стрелялся... Потом летом прошла ревизия, выяснила недостачу на складе, причем больше, чем я предполагал. О ней тотчас же сообщили в прокуратуру, но там отнеслись к этому спокойно. А я сразу же провел свою ревизию: сидел в бухгалтерии и просматривал каждую бумажку. Выяснилось, что на многие суммы есть приходные ордера, то есть вещи оплачены. Так я определил, сколько я должен внести в кассу колхоза, и тотчас же внес. Деньги лежали у меня в сейфе, вы это знаете, и это подтвердили на суде многие свидетели. За нарушение финансовой дисциплины я получил выговор по партийной линии, тем дело и кончилось. Это не было преступлением...

– Почему же вы не сказали об этом на суде?

– Я говорил. Я говорил несколько раз, но суду надо было меня за что-нибудь наказать. Никаких других предлогов не было. Они копали все, что только можно, но у меня не было никаких проступков, за которые можно было бы привлечь. И тогда они изобразили все это так, что я будто бы не собирался отдавать эти деньги, понимаете? Собирался я или не собирался - доказать нельзя, хотя сам факт, что два года деньги неприкосновенно лежали в сейфе, казалось бы, говорит об обратном...

– А каково во всем этом участие Несветова?

– Разное. Я знаю, что он и Шаповалов хотели меня сместить еще в восемьдесят четвертом году и поставить на мое место какого-то нужного им человека. Но Гитерман меня отстоял. Да и Каргин, кажется, был против. В январе восемьдесят пятого года Бернотас, приехав в колхоз, отдал мне на подпись накладные на выдачу из мехцеха женской шубы. Я эти накладные не подписал и шубу брать запретил - она служила моделью для продукции. А через несколько дней мне сообщили, что Бернотас шубу взял. Я вызвал его в колхоз и заставил написать объяснительную. Он написал, что шубу купил для знакомой женщины. Эту объяснительную у меня взял председатель парткомиссии Североморского горкома Полевой для принятия мер. Но больше о ней я не слышал. А на следствии Бернотас признался, что шубу он взял для Несветова по его настоянию. С этого, наверное, все и началось. Совсем неожиданно для меня в начале марта восемьдесят пятого года меня освободили от должности председателя. Гитерман был уже арестован. Несветов лично ездил несколько раз в Североморский горком к Пушкарю, это второй секретарь, и к предрику Полярного горисполкома Иванишкину, хотя это дело не "Севрыбы", а МРКС. Меня он вызывал к себе трижды с требованием написать заявление об увольнении и два раза водил меня наверх, к Шаповалову, который требовал того же, но уже с угрозами. Зачем им было надо? Не знаю. Но почему-то я им в Белокаменке мешал - им и Бернотасу!