Остановка. Неслучившиеся истории
Шрифт:
И дед, и папа рассказывали, что до конца восьмидесятых в их поселке частенько происходили драки; крошечный Кобальтогорск был поделен на три части между компаниями парней. Это не были хулиганы, тем более бандиты. Нормальные ребята – днем учились в школе или работали, а вечером сбивались в стаи и охраняли свои районы. Центр (коттеджи, где жили Погудины), Панельки (четырехэтажные дома) и Деревяшки (самострой и бараки для первых поселенцев). И не дай бог было в сумерках попасться на чужой территории такой стае. До серьезных избиений, кажется, не доходило, но поддавали обязательно. Побитый часто бежал к своим, завязывались драки стенка на стенку. Взрослые особо и не вмешивались – воспринимали как явление природы.
Если парень и девушка из разных районов начинали дружить, то обязательно получалось подобное «Ромео
Бандитские девяностые, как ни странно, уничтожили эту традицию. Заводилы превратились в настоящих бандитов, куда-то поразъехались и почти все исчезли, сгинули.
Илья рос, когда в поселке было спокойно, но это было спокойствие кладбища. Жизнь не пульсировала, не звала что-нибудь такое вытворять, доказывать.
Подобные войны между районами, он читал, были раньше повсюду. Дрались в городах, дрались в деревнях или деревня на деревню. Может быть, это было необходимо, чтобы вырастить крепких, смелых, настоящих мужчин.
Дед был крепким, и папа рядом с ним выглядел как подросток. Когда дед умер, папа стал крепче, но уже не таким, каким был дед. А Илья… Вот ему двадцать лет, два года он большую часть времени живет отдельно от родителей, но по-настоящему от них не отлепился. Ждет помощи, всегда держит в голове, что может к ним вернуться. При необходимости.
Да, это все-таки детскость – мысли бросить универ. Вернее, такие разговоры… И Илье стало стыдно перед Валей. Надо сказать ей, что это фигня, что просто от усталости наговорил… И если уж бросать, то без разговоров, без нытья. Взять и бросить, взять и вернуться сюда. И жить как взрослый.
Недавно он послушал в интернете лекцию одного психолога про сепарацию от родителей. В лекции было всё ясно и понятно, а главное, правильно, здраво. После восемнадцати лет, говорил психолог, необходимо отпочковаться, не теряя при этом связей с семьей, начать жить независимо. Там было про эмоциональную независимость, ценностную, функциональную, материальную. Три первые у Ильи вроде бы есть. Или вполне могут быть. А вот с четвертой… Четвертой нет и не предвидится.
Часто слышал такое: я в твои годы учился и работал. Не ему это говорили, но все равно. Он пытался и учиться, и работать. Не получалось. Не хватало сил и энергии. Да и денег такая полуработа почти не приносила. Копейки, на которые даже не прокормишься. И ни у кого из знакомых Ильи тоже не получалось. Всем помогали родители… Не помогали даже, а содержали. Бюджетники получали стипендию две с небольшим тысячи. Из них за место в общаге платят двести пятьдесят, за льготный проездной – пятьсот. Что там остается? И дошиком не прокормишься…
Но надо, надо взять и отделиться. Отсепарироваться, хе-хе… Нет, серьезно, надо найти вариант. Найти какой-нибудь вариант…
Наверное, ночь так действовала – сейчас казалось, что этот вариант где-то близко, он почти нащупал его, сейчас вытянет, как билет с легкими вопросами… Ходил по комнате, включал свет, выключал, ложился, вставал. Голова все сильнее пухла, мозг, он физически чувствовал, шевелится, гудит и потрескивает, как компьютер при перегрузке.
Оглядывал комнату, в которой вырос. Полка, где все еще стояли те книги, что любил читать ребенком и подростком, – «Остров сокровищ», «Сорок изыскателей», «Пятнадцатилетний капитан», «Пик»… «Пик» – про паренька по имени Пик, который вместе с отцом восходит на Эверест… Хорошая книга. Илья прочитал ее в десятом классе, почти взрослым, но…
– Взрослым, – поморщился; какой он взрослый, не взрослый никакой…
Надо убрать книги, освободить место. И снять постеры со стен. В холодное время здесь живет бабушка, ей мало приятного смотреть на Федука, Уэста, Оксимирона… И сам он давно их не слушает. Вообще почти ничего не слушает.
И папа тоже. В машине надо просить, чтоб включил радио или чудом не сломавшийся магнитофончик. А в шкафу у Ильи стоит коробка с папиными кассетами и дисками. Многие песни оттуда он помнит лучше, чем рэп. Может, потому, что слушал их в детстве.
Поднялся, открыл шкаф, выдвинул коробку. Слева стопочка пластинок в конвертах с истертыми
и местами порванными краями, справа стопки кассет и сиди; пластиковые футляры – мутные, липковатые от старости… Стал перебирать кассеты. Одни были со студийным оформлением, на других от руки указано, что за альбом, группа.«Кино» – «Группа крови», «Алиса» – «Блок ада», «Аквариум» – «День серебра», «Калинов мост» – «Выворотень», «Звуки Му» – «Простые вещи»… Илья открыл футлярчик «Простых вещей»; раздался хруст – створки будто приросли одна к другой – и потом скрип. Как дверь в заброшенном доме… Кассета выпала на ладонь. Внутри футляра («подкассетника», вспомнилось слово) на бумажке папиным почерком был перечень песен. Первая – «Серый голубь». И она сразу зазвучала в голове:
Я ем на помойках, я пью из луж. Дождь меня мочит, дождь мне как душ. И со-о-олнце… Едут машины и давят меня. Но вместо асфальта мне снится земля И со-о-олнце… [1]Папа часто напевал эту песню. Занимался делами по хозяйству и гудел: «Я самый плохой, я хуже тебя… зато я умею летать…» Мама улыбалась, слыша этот гудёж, а бабушка злилась, и вообще, когда папа включал свою музыку, требовала: «Сделай тише, по крайней мере! Гадость какая… Когда-нибудь сожгу это всё».
1
Стихотворение Петра Мамонова. – Примеч. ред.
Папа несколько раз рассказывал, как в пятнадцать лет гонял на концерт группы «Зоопарк». Узнал случайно – тогда интернета и в помине не было – от вернувшегося из поездки одноклассника Лёхи, что в столице соседней республики будет выступать «Зоопарк». А это почти пятьсот километров от их Кобальтогорска. Стал просить родителей, чтоб отпустили, дали денег на билеты. Родители не разрешили, хотя были каникулы. Бабушка, скорее всего, дед-то был добрей. И папа убежал. Взял скопленные рубли и поехал. «На попутках», – говорил как-то мечтательно. Илья уточнял: «Это автостопом?» – «Да. Правда, мы тогда этого слова не знали. На попутках… Один раз вот так вот сорвался… Получил, конечно, по мозгам, но…» Папа вздыхал, и ясно становилось, что эта поездка наверняка лучшее, что случилось в его жизни.
«Концерт в драмтеатре назначили. Большо-о-ой театр… На билеты нам с Лёхой Бахаревым тика в тику хватило. Ни где ночевать потом, ни что есть, ни как обратно – даже думать не хотелось… Зал полный, но много пожилых, взрослых. Мало кто знал, что это за группа такая, думали, вроде Юрия Антонова – пришли вечер культурно провести… А тут на сцену выходит человек и говорит: “Пока ребята готовятся, я расскажу о нашем коллективе, о музыкальных новостях Ленинграда”. И, представляешь, достает сигарету и закуривает! Тогда с курением еще не так строго было, но все равно – чтобы взять и в театре закурить, не в спектакле, а просто так… И тут кто-то из первых рядов: “Дайте и мне”. И через пять минут ползала дымит… Потом вышли музыканты и дали “Буги-вуги”. Я эту песню слышал уже – ее даже по телевизору крутили, и группа “Секрет” пела. Очень популярная была… Потом у музыкантов что-то сломалось, и Майк стал петь один, под гитару. Вот это были песни… Наждаком по сердцу… “Как хочется быть кем-то – миллионером, рок-звездой, святым, пророком, сумасшедшим или хотя бы самим собой… Самим собой? Это сложно…” Если бы не сломалось, наверняка бы не спел – продолжали бы быстрое гнать… А потом, когда наладили, Майк говорит: “Сейчас мы проведем эксперимент”. И под песню “Пригородный блюз” из пола – прямо фонтаны огня… Ну, эта – пиротехника, фаер-шоу. Я никогда на нормальных концертах не был и не видел нигде – видеосалон у нас позже открылся… И тут – такое. Просто фантастика какая-то… Минут сорок они отыграли, но так – без пауз почти, без этих разговоров между собой, со зрителями. Поток энергии сплошной… Да, получил я потом от мамы, да и отец, гм, не одобрил. Но не жалею, что съездил, не жалею… А потом в городе пластинку купил – “Белая полоса”. Песня там есть такая, “Отель под названием «Брак»”. Очень страшная песня».