Остатки былой роскоши

– Ну, в общем... да... – жевал слова Куликовский. – Но понимаете, Аркадий, мне бы сегодня, сейчас хотелось услышать ваш ответ. Конечно, если не хотите, не отвечайте! Мы можем вас потом и вызвать. Право ваше – не отвечать сейчас, но ответить-то все равно придется. Потом придется. Так как?

– Не хочу терять время, поэтому отвечу. Просто меня так часто вызывали и так часто допрашивали, что любой вопрос из уст милиции вызывает... вы понимаете. Деньги я взял в банке Цинкова.

– Такую сумму? – не верилось Куликовскому. – Он же знает, что вы неплатежеспособны, ваше имущество заложено...

– Не продолжайте, знает. И все же дал деньги.

– Тогда минуточку. – Куликовский несколько раз набирал номер, наконец попал на того, кто нужен: – Цинков? Здравствуйте. Это Куликовский. Один вопрос. Вы дали деньги Иволгину? Угу. А взглянуть на договор можно? Спасибо. Прямо сейчас приедем. – Положил трубку, долго смотрел на Иволгина. – Аркадий, не согласитесь ли вы проехать с нами к Цинкову? Нет-нет, не смотрите так. Это не арест, а просьба.

– Хорошо, – согласился тот, поднимаясь. – А что с деньгами делать? У меня сегодня последний день отсрочки. Можно я сначала верну их? Это быстро, документы готовы.

– Да, конечно, – сказал Куликовский и вышел. За ним выбежал Степа. – Знаешь, Степан, хочу тебе признаться. Мне иногда бывает... А, ты все равно не поймешь.

И, не сказав, что же с ним бывает, зашагал к выходу торопливо, словно его тяготил здешний воздух. Аркадий действительно появился очень скоро, махнул рукой, мол, еду за вами на собственном транспорте. Тачка у Иволгина крутая – «Порше», модель хоть и не самая последняя, но выделяется.

Цинков встретил вежливо, и только. В кабинет не повел, разговаривал в зале, где проводили операции банковские служащие, пригласив за столик у стены. Степа и его рассматривал с любопытством живодера, прямо расчленял на части. И интерьер банка его интересовал.

Банк Цинкова – самый респектабельный в городе. Внутри работают кондиционеры, обслуживание здесь по западному образцу, никогда клиенту не доставят неудобств, даже не посмотрят косо. Кресла здесь мягкие, полы паркетные, столы блестят полировкой и инкрустацией. Подадут кофе или чай, если нечаянно задержат. В общем, для провинции подобный банк редкость. И эта редкость в городе N! Правда, заслуги городских властей в том нет, но Сабельников при удобном случае хвастает: у нас это есть – банк как в Риме или Бонне. Степа снова остановился взглядом на Цинкове. Уж очень он необычен. С одной стороны, приветлив, с другой – закрыт на все пуговицы. С сотрудниками Цинков разговаривал жестами: взмахнул рукой – ему документы принесли, взмахнул другой – кофе на подносе для всех. Куликовский поглядел в договор, и глаза у него полезли на лоб.

– Странный договор. Разве существует процентная ставка 0,001?

Особенный акцент сделал на нулях, отделяя каждый паузой.

– Да, – сказал Цинков. – Что вас так удивляет? Я имею право назначать какой угодно процент. Я дал Иволгину мои личные деньги.

– Но почему? Ваш поступок мне непонятен.

– Отвечу. – Цинков смотрел на него несколько свысока и чуточку насмешливо. – Мне не нравится, когда закапывают крепких бизнесменов, причем делают это искусственно и нагло. Я имею свой интерес в данном деле. Думаю, после недавней грязной передряги, после реальной угрозы угодить в тюрьму, Аркадий сделает выводы о партнерах, станет моим постоянным клиентом. Мне выгодно иметь богатых клиентов. Выгодно, чтобы таких было много. Поэтому я не хочу, чтобы талантливый бизнесмен погиб.

Все же у Куликовского в каждом глазу сидело по недоверию. Может быть, это было чисто профессиональное недоверие, но он не высказал сомнений вслух, попрощался с банкиром Цинковым, который тут же занялся делами.

В машине он ни словом не обмолвился со Степой, тот вынужден был сам сломать стену молчания:

– Что вам не понравилось в банке Цинкова?

– Все, – лаконично ответил Куликовский, а Степа понял, что лучше не трогать начальника, а то может случиться взрыв, напоминающий атомный, тогда, кроме матерных, других слов не услышишь долго.

Да, наверняка интуиция Куликовского права. А делать нечего, нет доказательств, что Цинков и Иволгин в сговоре. Он банкир, сколько хочет, столько и дерет процентов. Кстати, возвращенная Иволгиным сумма около двухсот тысяч, и как раз такой суммы лишилась «великолепная семерка». Степа посмеивался над ситуацией, пряча улыбку. Ну весело ему вдруг стало, что ты будешь делать!

Однако к четырем часам дня новости пришли убийственные. Куликовский выслушал сообщение, и взрыв состоялся. Десять минут из него извергалось как из рога изобилия. А закончил он просто и доступно:

– Вот это поработали! Сидя дома!

3

Фоменко очутился на краю пропасти. На мозги давили цифры. Все его существование было наполнено этими цифрами. В них, только в них был для него смысл жизни. Кто сказал, что деньги не пахнут? Пахнут! Успехом, почетом, уверенностью, связями, изобилием. Добывая их, Фоменко вывернул себя наизнанку и не жалел о том. Разве что однажды, когда простым смертным не выплачивалась заработная плата, а он узнал, что его школьная любовь заболела дистрофией и в тяжелейшем состоянии доставлена в больницу. В скором времени она скончалась. Вот тогда и защемило в сердце, охватила тоска по былому, но быстро прошла.

Все были уверены, что он женится на ней. Она была прекрасна, как весенняя сирень, и пахла сиренью, весной и солнцем. С ней было интересно, и всякий день напоминал праздник. Не времена меняются и не нравы, а люди. Они меняют времена и нравы. Фоменко, в юности красивому молодому человеку, встретилась в институте девушка заурядная во всех отношениях, кроме одного – папы и мамы. Бедный студент понял, что папа и мама заурядной девушки подставят спины, по которым он вскарабкается наверх. И тогда своей прекрасной, как сирень, подруге Фоменко предложил встречаться тайно. Но она, глупая, отказалась. А он женился на заурядной девушке, быстро поднимался по служебной лестнице, стал директором завода, потом сцапал контрольный пакет акций завода, потом открыл банк в старинном, издали кажущемся игрушечным особняке. Случайные встречи на улице с бывшей любовью вызывали тоску. Постепенно и тоска притуплялась, он заматерел, раздобрел, полысел... А его прекрасная подруга обзавелась мужем и двумя дочками, разошлась, работала учительницей в школе, тянула детей на себе, а тут невыплаты по три, пять, семь месяцев... Она умерла. Фоменко пришел проводить ее, принес розы и небольшую сумму денег для двух девочек, ее хорошеньких дочерей, чем-то похожих на мать. Оттого и щемило внутри, что у болезни школьной подруги был конкретный виновник – он. Деньги всех бюджетников именно он прокручивал через свой банк. Это были астрономические цифры, головокружительные цифры, каких в природе не существует. Но они же и заглушили скорбь по бывшей любви, оставшейся в памяти на всю жизнь.

Теперь цифр этих нет. У него нет, у его компаньонов нет, и у нуворишей, доверивших свое состояние банку Фоменко, тоже нет. Почему его банк пользовался популярностью? Тому же Цинкову приходилось упорно доказывать горожанам честность партнерства годами. Так почему? Очень все просто. Дружба с отцами города стала гарантом надежности. Собственно, дружба сама по себе не может служить убедительным доводом, помогающим отнести деньги в тот или иной банк. Просто в городе знают истинное положение вещей: что деньги прокручивали с согласия администрации и что вклады глав самоуправления у Фоменко, что это одна команда, взявшая город в клещи навсегда.

Страшное это слово – «навсегда». Оно делает людей покорными и послушными. Люди решили, что Фоменко непотопляем, поэтому и несли в его банк деньги. Навсегда – в этом всех убедили, все идут и послушно голосуют на выборах за Сабельникова. Последний раз это шокировало даже команду Николая Ефремовича, когда он победил абсолютным большинством голосов. Такого они сами не ожидали. Интересно стало: в чем причина? Выясняли тайно. Доверенные лица выспрашивали у соседей, знакомых и друзей, затем докладывали членам административной касты. Оказывается, основной аргумент был такой: этот хоть уже наворовал, может, успокоился, а другой только начнет воровать, тогда что же с нами-то будет? Вот хохотали! До слез. Глупые, даже мысли не допустили, что может прийти к власти человек порядочный. Кстати, парочка претендентов такого рода была, но пролетели они как фанера над Парижем. Некоторые «умники» выразили протест против Сабельникова тем, что не пришли голосовать. Тоже на руку пришлось. Потому что в городе N бойкоты и все такое прочее – это заранее проигранное дело. Здесь ведь народ несознательный, и если б не пришли голосовать девяносто процентов, тогда бы... Ого! В рога трубила бы вся область, а так... Сабельников снова занял трон.