Остаться в живых…

Пименов невольно сделал полшага вперед, чтобы в случае чего успеть броситься между супругами, до того, как они вцепятся друг другу в горло. Ленка явно провоцировала мужа намеренно. Оставалось понять – зачем ей это было нужно. Неужели для банального самоутверждения?

Кущенко с интересом взирал на развитие событий. Происходящее явно доставляло ему удовольствие.

Снизу раздавался заливистый женский смех, плеск воды и громкое фырканье – словно у водопоя резвились вспотевшие лошади.

– Володя, – позвала одна из наяд, по голосу – кажется Инга. – Иди к нам! Вода такая теплая!

– Если ты надеешься, что я тебя ударю, то зря! – процедил Олег сквозь зубы и в голосе его сквозило воистину бесконечное презрение. – При них не стану. А твое, Володя, предложение, приму. Да, пожалуй, я возьму Ингу. Потому, что она не похожа на тебя! – пояснил он Изотовой.

– Вот и ладненько, и определились, – обрадовался Кущ. – А то я все думаю… Ну, не хорошо это, когда треугольник. Не правильно, когда друзья из-за бабы расходятся.

– И я за тебя рада, – язвительно сказала Ленка мужу и подмигнула. – Много мяса – это хорошо. По крайней мере не замерзнешь…

– Ну, да, – отозвался Ельцов. – Точнее не скажешь. С тобой-то не согреешься. Ни душой, ни телом…

Изотова оскалилась и глаза у нее помертвели.

«Пришла пора менять костыль, – неожиданно холодно подумал Пименов. – Желающих просим стать в очередь».

– Может быть, лучше о деле? – спросил он, желая направить разговор в другое русло.

Он услышал, как Ленка медленно, со свистом выпустила воздух сквозь сцепленные зубы.

– Давайте о деле! – легко согласился Владимир Анатольевич и закурил, небрежно опершись о полуприкрытую дверь в кают-компанию. – Сейф, как я понял, вы нашли? Осталось только вытащить его наверх.

– Он в каюте, – пояснил Пименов. – И как его вытащить мы пока не знаем.

Изотова и Ельцов продолжали смотреть друг на друга.

– Большой? – спросил Кущ.

– Не очень.

– Через иллюминатор не пробовал?

– Ни через что пока не пробовал, только сегодня нашли.

– Значит, я вовремя!

– Как всегда, – ухмыльнулся Губатый. – Но было бы лучше, если бы ты подъехал к дележке.

– Брось! С деньгами надо расставаться легко!

– Я смотрю, ты любишь Остапа?

– Какого такого Остапа? – неподдельно удивился Владимир Анатольевич. – Я таких не знаю? Это кто?

– Не парься, – сказал Пименов. – Так, один мой знакомый. Тоже так говорил.

– Умный, видать, мужик!

– Есть маленько, – согласился Губатый. – Ленка, Олег, кончайте играть в гляделки…

Изотова фыркнула зло и, резко развернувшись, ушла на бак.

Кущенко, глядя на падающее в лиловое море солнце, широко зевнул.

– В общем, так, – протянул он. – Подведем итоги оперативки. Плана у нас нет. Так?

Пименов пожал плечами. Ельцов смотрел в спину уходящей Изотовой с тоской раненого.

– Что у нас есть? – спросил Кущ сам у себя. – Есть сейф, есть водолазы и есть две лебедки – у тебя на корыте, и на «Ласточке». Мысль понял? Ты, вообще, как собирался все это хозяйство наверх поднимать?

– У меня есть надувные понтоны.

– У водолазов спер?

– Почему спер, купил… – обиделся Губатый.

– А они сперли, – констатировал Кущенко. – У военных. Скупка краденого получается! Ладно, я не об этом. Ты хочешь протащить их по коридору?

– Было бы неплохо, да трапы завалены…

– Ёксель-моксель! А на месте вскрыть?

Пименов покачал головой.

– Завтра я посмотрю на завалы в коридоре. Если вся проблема в трапе, постараемся завести на него концы и выдрать с корнем. У тебя сколько сил моторы?

– Четыреста, – сказал Владимир Анатольевич с нескрываемой гордостью. – Выдернем, как больной зуб!

– Володя! – томно позвала снизу Марго. – Ну, что же ты? Вода, как молоко!

Во всех широтах ночь приходит по-разному.

На севере ночь крадется осторожной поступью дворовой кошки, скрадывая краски, выделяя звуки, которых никогда не услышишь днем, накрывая все вокруг плотным, как ночные туманы, серо-черным одеялом. Северная ночь стерильна, как евнух, и бурление человеческих страстей – это бунт против ее прохладного дыхания.

Ночь на юге рушится на мир, как атакующий коршун, вметнув черные бархатные крылья. Эта ночь прозрачна и непроницаемо темна одновременно. В ней горят стразами мириады звезд, и луна над побережьем – не матовый бледный шар, а огромный диск с причудливым рисунком на нем – волнующий, манящий и небезопасный. Она скрывает лица и тела в густой тени, и безжалостно обнажает секунду спустя, как раз в тот момент, когда меньше всего этого ожидаешь.

Тьма полна влаги, солоноватой, живой и теплой, как соки женского тела, как капли пота, стекающие по разогретой дневным солнцем коже, как взвесь из испарений моря, медленно оседающая на камни, неостывшие доски палубы и обращенные к бесконечно глубокому небу лица…

А звуки и запахи… О, эти звуки и запахи южной ночи – природный афродизиак, толкающий на безумства самых расчетливых! Пульсирующий стрекот цикад, запах разогретой солнцем пихтовой смолы, смешанный с прохладным дыханием моря и горчинкой цветочного аромата. Вскрики ночных птиц, шелест волны, сладострастно трущейся пенным животиком о галечный берег. И шорох длинных сосновых игл летящий с обрыва на грани слышимости – шепот нависших над морем деревьев…

«Ласточка» стояла на якорях почти в полукабельтове от «Тайны», с потушенными огнями: мерцающие зеленым и красным ходовые можно было в расчет не принимать. И шум на ней уже затих – веселая компания из оруженосцев и Ельцова с Кущенко утихомирилась, вдоволь наигравшись.

Губатый с Ленкой лежали на корме, совершенно голые, подставив лица и тела лунному свету. Ленка курила, забросив руку за голову, а Пименов, опершись плечами на переборку, смотрел, как тают облачка дыма под дыханием ночного бриза.

И еще – он смотрел на нее.

Луна была милосердна к Изотовой, скрывая следы беспощадного времени, прошедшегося по ее лицу и телу кистью реалиста. Тени сделали ее черты резче, но сгладили морщинки на коже, перечеркнув прошедшие годы с легкостью, но, увы, только до рассвета. Но до него еще оставалось несколько часов.

В эту минуту Пименов видел ее почти такой, как в ту ночь, на озере, в лодке скользящей по темной, глянцевой воде – влажной, горячей, бездумно и щедро отдающей себя ради минутной судороги и любопытства. Не по любви, а скорее от скуки и желания бросить еще одну монетку в копилку опыта, превращающую девушку в женщину.