Оставшиеся в СССР (сборник)
Шрифт:
Диверсанту удалось оттолкнуть меня. Слабеющей рукой я попытался его удержать, но получил еще один удар ножом скользь. Теряя сознание, успел заметить, что гад стремительно пошел наверх. Вот, пожалуй и все. Когда я очнулся, то первое что увидал – это голубой покачивающийся потолок. Стояла тишина. Где-то далеко далеко в голове поползла тягучая мысль: началась утренняя поверка, а я не услыхал сигнала «подъем!». Проспал! Попытался повернуться и встать, но не смог. Еле-еле приподнял голову. И только тут увидал, что это вовсе и не кубрик. Чей-то голос испуганно – взволновано вскрикнул:
– Ой, матросик
Потом ко мне пришли ребята с эсминца. Принесли черешни. Большие красные, с белыми боками. Желали скорого выздоровления. Ребята рассказали о последующих событиях того дня.
…Горловина бухты была оцеплена. Десятки прожекторов освещали участок моря в добрую квадратную милю. И немудрено, что появившегося на поверхности аквалангиста сразу же обнаружили. Решили, что это я.
Широкими взмахами сильных рук он быстро преодолел небольшое расстояние до ближайшей шлюпки. Сидящие в ней протянули руки, помогли забраться. А дальше диверсант выхватил нож, поранив одного краснофлотца. Ударом весла свалил в воду другого. Но тут подоспели ребята с другой шлюпки. Обезоружили его, доставили на эсминец.
Диверсант оказался немцем. Обер – маатом, главстаршиной по ихнему – как и я по званию. Его напарником и командиром был лейтенант Дитц. Оба с немецкой подлодки У-250. Подлодка 20 мая вышла из Констанцы курсом на Севастополь. Сутками позже в территориальных водах Союза ССР они были высажены со снаряжением на лодку пришедшую с берега и доставлены к месту операции. Человека в лодке он не знает. Лейтенанту и ему было приказано установить в порту две неконтактные часовые мины в районе предполагаемой стоянки нашего линкора «Севастополь».
Фашистского шпиона – лодочника, органам НКВД удалось задержать в тот же день.
Но это было чуть позднее. А пока были срочно спущены под воду несколько водолазов, которым я и обязан жизнью. Мне повезло: я не погрузился на дно, а повис где-то на полпути на электрокабелях сварочного аппарата. Молчанова подняли чуть позднее. Меня без сознания доставили в госпиталь. Я долго не приходил в себя. Бредил. Просил прощения у Глаши – невесты Молчанова. Рукой подавал какие-то знаки. Врачи опасались за мою жизнь. Но молодость, хороший уход и сознание, что я выполнил свой долг, делали свое дело. Я быстро поправлялся.
Приезжала жена – Зоя, с маленьким сыном Анатолием. Рассказывали о доме. Сказали, что командир обещал отпуск после выздоровления. Что мои дела идут хорошо. Через год все забудется. Но пока нужно лежать.
Приходил кавторанг с большим пакетом нехитрой матросской снеди. Долго молча смотрел на меня. С какой-то отцовской нежностью, которую я никогда раньше не замечал в его суровом взгляде. Попросил разрешения закурить в палате.
Потом пожал мне руку:
– Встретимся ли снова, сынок? Забирают тебя от нас. Не подведи! Перевел взгляд на фото сына на тумбочке, и без всякой связи добавил:
– Наши дети будут жить лучше!
Долго залеживаться в госпитале не пришлось – началась война. С первым же транспортом меня вместе с госпиталем переправили в Одессу.
Здесь я узнал что представлен к награде – ордену Боевого
Красного Знамени. «За проявленное мужество, защиту Родины, умелые действия в сложной обстановке», – сказано было в приказе.Я был рад, но и удивлен – такими орденами награждали только офицеров! Но вскоре все разъяснилось. Другим приказом мне присвоили звание младшего лейтенанта. По выздоровлению я должен был явиться в штаб Черноморского флота за назначением.
А дальше были командирские спецкурсы. Тяжелая работа в осажденной Одессе. Горечь отступления. И просто Война!
Отец
Что вам рассказать об отце?!
Веселый был. Задорный. Много шутил. С мамой, старшей сестрой, друзьями. На работе его считали весельчаком, душой – парнем.
Часто брал меня с собой. В магазин, кино, на прогулку.
Какие-то дядьки – знакомые отца, трепали меня за волосы, тетьки от которых я уворачивался, норовили поцеловать в губы.
Что еще?
Разноцветные аквариумные рыбки в большой стеклянной банке, которых невесть откуда принес отец.
Ох, как я плакал, когда они, одна за одной, сдохли. Отец ничем не мог помочь, только беспомощно разводил руками и как мог, утешал меня. Большой велосипед отца, на котором он катал меня.
Еще мороженое, за которое мать ругала отца. Мороженое, которое снилось мне по ночам. Мороженое, от которого я не вылазил из ангин.
Что еще?
Да пожалуй, и все. Или почти все.
Рано ушел от нас отец. Раньше деда.
Больше помню деда. Боевой дед был. Служил во флоте. Перед Отечественной войной в Севастополе. Там и был награжден орденом Красного знамени. Потом война. Спецзадание в Таллине. Взятие Берлина. Служба в комендатуре Берлина в звании капитана. Охота за фашистскими недобитками в городе.
Помню дед рассказывал, как один из них на протезе почти ушел от погони, уже перекинул здоровую ногу через высоченный забор, да так там и остался, после того как дед двумя выстрелами из ТТ отстрелил ему протез.
Еще рассказывала мать о других похождениях деда. О частых ночных «дежурствах» с телеграфистками и водкой. О письме моей бабушки Лаврентию Берии с требованием прекратить безобразия в комендатуре. О страшном «разносе» деду и переводе его в Одессу.
Отец был не такой. Скромный, тихий. Совсем не герой, как дед. Его даже в армию не взяли. Когда-то давно, когда отец учился в школе, он взял из дому дедовский трофейный вальтер. Показывал ребятам в школе на перемене. Один из учеников случайно нажал на курок. Пуля попала отцу в селезенку. Что тогда было!
Бабушка сказала, что сразу поседела. Дед, уже был в отставке, иначе неизвестно, что с ним сделало руководство. Дома был обыск. Вальтер, два старинных охотничьих ружья, патроны, еще что-то – все конфисковали.
Отец долго лежал в больнице. Потом спустя несколько лет ему дали «белый билет».
После школы отец несколько лет учился в художественном ущилище.
Рисовал очень хорошо. Много рисунков до сих пор сохранилось. Мать их бережет. Некоторые из них испортила старшая сестра Лариса. Обводила рисунки, подставив под них копирку.