Осторожно, альфонсы, или Ошибки красивых женщин

– У нас есть еще время в запасе. Мне это очень надо: хочу маму за руку хоть одну секундочку подержать. Вертухай не сможет поднять так быстро тревогу. Я заперла ее в камере, а ключ выкинула. Даже если она быстро придет в себя, то не сможет поднять тревогу, потому что не сможет выйти из камеры. Пока вертухай до кого-нибудь докричится, пока ее найдут…

– Как же вам утром начнут завидовать другие женщины, – закурил сигарету таксист. – Сидят многие, а бегут – единицы.

– Они будут нас ненавидеть.

– Почему?

– Потому что в тюрьме после побега начинается настоящий кошмар. Усиливается режим, всех выдергивают из хат на сборку и проверяют все камеры.

– А что такое сборка?

– Сборка – это грандиозный шмон, когда вертухаи трясут баулы, срывают со стен простыни, которые женщины вешают, чтобы было хоть немного уютнее. Простыни в цветочек на стене напоминают о доме. Это лучше, чем тюремные голые стены. Когда делают шмон, то разрушают хоть какой-то уют, созданный заботливой женской рукой.

Как только мы подъехали к дому моих родителей, я оставила Нинку в такси и, сказав, что вернусь через пару минут, зашла в подъезд и позвонила в дверь своей квартиры. Я почувствовала, как к горлу подступают слезы, и подумала о том, как же давно я здесь не была. Я уже много лет отдельно жила от родителей, имела свою собственную квартиру, но при этом старалась навещать мать с отцом как можно чаще. Когда заспанная мать посмотрела в глазок, она не поверила своим глазам и на всякий случай спросила:

– Кто там?

– Мама, это я, Кристина. Открой.

Войдя в квартиру, я попросила плачущую мать принести мне пакет, который я отдала ей на хранение перед тем, как села в тюрьму. Мать вынесла сверток, заклеенный скотчем, и сказала, что она ни разу в него не заглядывала и не интересовалась, что там. Я высыпала часть денег на диван и быстро произнесла:

– Мама, папа, это вам. Теперь можете тратить. Раньше было нельзя, меня искали, а теперь – можно. Меня уже никто не ищет, да и никогда не найдет.

Достав еще три пачки по десять тысяч долларов, я положила их отдельно и объяснила:

– Это отдайте Ирке. Пусть моего крестника побалует.

Я хотела было поцеловать мать, но та отшатнулась от меня, и я не стала ее осуждать. Когда болеешь СПИДом, от тебя отворачиваются не только чужие люди, но и самые близкие. От этого тяжелее вдвойне. У отца все же хватило мужества пожать мне руку, но поцеловать в щеку он меня тоже не смог.

– Доченька, ты куда? Доченька???

Но я уже сбегала вниз по лестнице, крича на ходу родителям, что СПИД не передается через поцелуи и что, несмотря ни на что, я их безумно люблю и прошу у них прощения за то, что не оправдала их надежд.

Садясь в такси, я обливалась слезами, но все же пыталась держать себя в руках. Когда машина подъехала к Нинкиному дому, я полезла в пакет, достала из него пачку, в которой было ровно десять тысяч долларов, и протянула ее таксисту:

– Спасибо, батя, за благородство. Таких бы людей, да побольше – тогда бы жизнь не была такой тяжелой и жестокой. Возьми эти деньги и помоги сыну. Там голодно.

Не став дожидаться благодарности от обезумевшего таксиста, мы с Нинкой быстро поднялись к ней в квартиру, разбудили ее мать и обе бросились к ее спящей малышке. Нинка села на пол рядом с кроваткой дочери и стала, всхлипывая, перебирать ее крошечные пальчики.

– Не буди, она испугается. Она тебя совсем не помнит. – Нинкина мать села рядом с Нинкой и, не побрезговав, прижала свою дочь к груди.

– Мама, я из тюрьмы сбежала.

– Я поняла.

– Как ты живешь?

– Плохо. У ребенка обнаружили ВИЧ. Денег на лечение нет, отец ее не навещает. Знаешь, она меня не бабушкой, а мамой зовет. Она ведь тебя совсем не помнит.

– Вот и пусть зовет. Пусть знает, что у нее есть мама и она рядом. А когда она вырастет, то ты ей про меня расскажешь. Расскажешь, как сильно я ее любила и что я не шлюха какая-то была, а меня в родильном доме заразили.

– Скажу, только вот не знаю, вырастет ли она. Ее жизнь стоит денег, а их у нас нет.

– Вырастет, – вступила я в разговор и высыпала на пол рядом с обнявшимися женщинами из пакета целую груду денег.

– Что это???

– Доллары. Растите девочку как положено и покупайте ей необходимые лекарства. Пусть у нее будут самые красивые игрушки, самая красивая одежда, да и вообще самая красивая жизнь.

Мы пробыли у Нинки дома около часа. Успели хоть немного привести себя в порядок, переодеться в самые дорогие вещи, надеть Нинкины парики и обработать многочисленные раны. Нинка все хотела разбудить дочь, но мать уговорила ее этого не делать. Расставание с матерью было для Нины слишком болезненным и тяжелым, обе ревели, но я взяла подругу за руку и просто силком вытащила из квартиры.

Мы шли по ночной Москве в туфлях на высоченных каблуках, в коротких юбках, обтягивающих топиках и париках. Наконец мы заметили и «ночных бабочек», стоявших у шоссе, нашли их «мамку» и сказали ей о том, что мы хотим подзаработать.

– Паспорта на бочку, – сказала предприимчивая «мамка».

– Нас обворовали. У нас нет паспортов.

– А что вы такие ободранные? Вас что, били или ножом резали?

– Такие клиенты попались…

– Вы что, самостоятельно раньше работали?

– Самостоятельно.

– Страшные, тощие, как селедки. Откуда вы такие взялись? Теперь ко мне под крышу хотите?

– Хотим.

– Тогда вот с крышей мне и отработаете. Нашу точку менты крышуют. Мои девочки не хотят к ним на субботник ехать. Вот вы, как вновь прибывшие, и поедете.

Буквально через полчаса на точку приехал ментовской «газик», и мы тут же отправились на субботник. Я не знаю, скольких в эту ночь мы заразили СПИДом. Я не считала. Просто с легкостью прокалывала презервативы зажатой в руке кнопкой и постоянно ковыряла и без того кровоточащую десну. Мы с Нинкой обслужили почти целое отделение милиции. Обрадованные нашей покладистостью, стражи порядка насытились любовью сполна и отправили нас обратно на точку, чтобы мы передали «мамке», что отработали этот субботник «на отлично». Утром мы вышли из отделения еле живыми.

– Сейчас им придет сводка о том, что из тюрьмы сбежали две девушки, болеющие СПИДом, – прыснула со смеху Нинка и закашлялась.

– Представляю, что с ними будет, когда им покажут наши фотографии!

Тяжело дыша и постоянно кашляя, мы забрались на крышу многоэтажного дома и упали от усталости.

– Я горю вся! – прошептала я Нинке.

– Конечно. Столько физической нагрузки с нашими-то ослабленными организмами. – Нинка вновь закашляла и напомнила мне этим кашлем Игната. – У меня все тело ломит.