Осторожно, двери закрываются

Свиридов вышел на балкон, покурил и снова вернулся в комнату. Взял семейную фотографию – мама, отец и он, четырехлетний. Мама – прекрасная, светлая, с легкими волосами, в шелковом платье и белых босоножках. Отец в легких брюках и тенниске. Лицо серьезное, а глаза шальные. И он, карапуз, в матросском костюме, крепко вцепился в мамину руку. Надпись – Анапа, 1968 год.

Счастливая семья.

А через год отец ушел. Как выяснилось позже, женщина у него была давно, уже года четыре. То есть пока мама сидела с маленьким сыном, вскакивала к нему по ночам, отец бегал налево.

Вышло все смешно. По телевизору передавали праздничный концерт. К ноябрьским, что ли? Концерт транслировали из Колонного зала. Периодически поднимая к экрану глаза и подпевая, кажется, Кристалинской, мама гладила пододеяльник. И вдруг увидела знакомое лицо – законного муженька рядом с красивой дамой с высокой прической. Отец нежно держал даму за руку. Самое смешное, что показывали их довольно долго, несколько раз. Мать застыла, держа утюг на весу. Камера снова наехала на папашу и даму. И снова счастливые улыбки, распахнутые глаза. А между тем отец объявил, что уезжает в командировку. Мама аккуратно отставила утюг, медленно вынула шнур из розетки, отнесла белье и тщательно разложила его по полкам в шкафу. Потом достала с антресолей чемодан и так же аккуратно стала складывать в него стопочкой отцовские вещи – брюки к брюкам, рубашки к рубашкам, майки к майкам, трусы к трусам. Мать была страшно педантичной. Потом закрыла чемодан и выставила его в коридор. Отец приехал на следующий день. Увидев чемодан, понял все сразу. Заглянул на кухню, где Свиридов с матерью и бабой Катей ужинали (он хорошо помнил, что это были пюре и котлеты), внимательно посмотрел на домочадцев, взял чемодан и вышел прочь.

Услышав, как хлопнула дверь, мать вскочила и подлетела к окну. Прислонившись с холодному стеклу, она горько заплакала. Наверняка она ожидала другого – покаяния, просьбы простить, шутливых отговорок, вранья во благо. Но отец ушел молча, без извинения и покаяния. Мать тогда окаменела и почти перестала разговаривать. Но на Свиридове это не отразилось – уход отца он не переживал по причине возраста и отцовского равнодушия к нему, человеком тот был прохладным и эгоистичным. А вот мать Свиридов обожал и нуждался, по сути, в ней одной. Ну и в бабе Кате, конечно.

Лет в тринадцать он впервые спросил про отца. Мать вздрогнула и побледнела. Он понял, что для нее этот вопрос не закрыт. Правда, потом она объяснила, что отец давно женат, да, да, на той самой даме с прической. У них растет дочь, и живут они где-то в Беляево – где точно, она не знает, но, если ему это нужно, она может узнать.

Свиридов смутился:

– Вот еще глупости! На черта он мне?

Но все же через три года он нашел отца, вдруг почувствовав в этом острую необходимость. Нашел через родственницу, отцовскую тетку, всю жизнь дружившую с матерью. Мать про это ничего не знала. Отец действительно жил в Беляево, в сером, мрачном панельном доме, одном из тех, что стоят в ряд, одинаковые и безликие. Дверь открыла девочка-подросток с тонкими светлыми волосами, убранными в конский хвост. Отец вышел в прихожую, отодвинул девочку и протянул ему руку. Девочка хмыкнула, скорчила рожицу и ушла в комнату.

Они прошли на кухню. Отец налил чаю и достал из буфета конфеты. Смущены были оба, но все же отец пытался наладить разговор. Вошла девочка, презрительно оглядела Свиридова, снова хмыкнула и стала готовить себе бутерброд. Вкусно запахло разрезанной холодной котлетой и соленым огурцом. Он сглотнул слюну и отвел глаза. Еды ему не предложили. Отец вяло рассказывал про работу, показывал фотографии каких-то непонятных приборов, и было видно, что встречей он тяготился.

Почувствовав это, Свиридов сказал, что ему пора. В прихожей снимала плащ женщина, жена отца и мать его единокровной белобрысой сестры. Женщина внимательно посмотрела на него, протянула руку в крупных блестящих кольцах, представилась Ольгой Сергеевной и предложила остаться на ужин. Он отказался и, бросив короткое «спасибо», с облегчением выскочил за дверь. Больше отца он не видел. От матери знал, что отец долго болел, несколько лет лежал парализованный, и Ольга Сергеевна ухаживала за ним терпеливо, не жалуясь. За года два до смерти отца мать и Ольга Сергеевна стали общаться. Инициатором была эта Ольга, вторая жена любвеобильного папаши. Она звонила матери и рассказывала про их горести. Мать, будучи человеком интеллигентным и мягким, терпеливо выслушивала ее и, будучи опытным провизором, давала советы и доставала лекарства.

Свиридов злился и кричал:

– Зачем тебе это нужно? Зачем тратить время и силы на этих людей, разрушивших твое счастье?

Мать отмахивалась и говорила, что ей не трудно:

– Не трудно выслушать и помочь, чем могу. Не чужой же человек. Он твой отец. – И отводила глаза.

А Свиридов продолжал возмущаться.

Он понимал, что отец сломал матери жизнь.

Были у нее попытки найти свое женское счастье. Как-то она сошлась со странным мужичком по имени Влас. Имя было дурацкое, а мужичок разведенный, свободный. В этом была его главная ценность. Ну и хозяйственный – компоты крутил, сало солил, бегал по магазинам в поисках съестного. А вечером накрывал на стол – скатерть, салфеточки, приборы. Делал красиво, со вкусом и с любовью. «Пропал в тебе, Влас, официант», – шутил Свиридов. Служил он бухгалтером в какой-то невзрачной конторе. К маме относился с трепетом и уважением: «Люсьенка! Какая же ты у меня умница и красавица!»

От этой «Люсьенки» Свиридова мутило. Но молчал, ни слова – маме хорошо, и ладно! А он все равно отрезанный ломоть.

Увы, «лакей», как называл его Свиридов, стал пить, и из дома стали пропадать ценные вещи. Мама долго об этом молчала. Да и какие там ценности – два золотых колечка и бабы-Катины золотые сережки с зеленым камушком. Мама утверждала, что это изумруды, но Свиридов проверил у ювелира – ничего подобного, изумрудами там и не пахло. Какие-то хризолиты или хризопразы, словом, ерунда полная. Ерунда не ерунда, а жалко безумно, память о бабке. В общем, выгнала мать официанта, и дело с концом. Как потом говорила – вздохнула с облегчением. Так ее личная жизнь и не задалась. Свиридов на похороны отца идти не хотел, сопротивлялся как мог, но мать уговаривала долго и слезно, и он наконец уступил.

Прощались в морге Боткинской больницы. Народу было много, но ни Свиридов, ни мать никого не знали, кроме Ольги Сергеевны. Та была очень элегантна, в черном узком платье и черной шляпке с вуалью. Свою сестру, дочь отца, он не сразу узнал – тощая, голенастая и белобрысая девчонка превратилась в стройную, красивую девушку с короткой стрижкой под Мирей Матье. Таня, так ее звали, сама подошла к нему и слегка приобняла. Он растерялся и неловко погладил ее по тонкой спине. Краем глаза он увидел, что мать и Ольга Сергеевна переглянулись.

У могилы Ольга Сергеевна и мать обнялись. Свиридов отвернулся.

На поминки мать не пошла, а его пойти упросила. Поминки были пышными, богатыми. В ресторане накрыли столы с изобилием нескромных для такого случая яств.

Говорились восторженные речи в адрес Ольги Сергеевны. Про отца упоминали как-то вскользь, мимолетно. Свиридов понял, что главной была именно жена отца, которую он всю жизнь ненавидел и считал виновницей всех несчастий.

Она взяла слово. Говорила неторопливо и красиво, мужа поминала только добрым словом, поминутно вставляя, как была счастлива с ним и как за все ему благодарна. Свиридов увидел, как Таня при этих словах хмыкнула и скривила гримасу. Значит, не все прекрасно было в королевстве, не все. Давал прикурить папаша и там, в той семье. И Ольга Сергеевна несла все на своих хрупких плечах, так получалось?

В какой-то момент Свиридов даже почувствовал симпатию к этой женщине – красивой, сильной и, видимо, совсем не плохой. Таня подсела к нему и предложила выпить за память отца, не чокаясь. Уже основательно пьяная, поплывшая лицом, она хватала его за руки и горячо шептала, что нужно общаться, «мы ведь родные!». Глядя на эту молодую, красивую и растерянную женщину, дышавшую на него алкогольными парами, он вспоминал белобрысую девочку с тонким хвостиком, разрезающую пополам жирную, сочную, остро пахнувшую котлету. Свиридов понял, что красавица Таня отчаянно одинока и очень несчастлива. Или ему показалось?

С поминок ушел, не попрощавшись. А телефон Тани потом потерял. Да и бог с ним! Ничего не испытывал он к этим людям – ни зла, ни обиды и ни желания как-нибудь свидеться.

* * *

Отоспавшись, Свиридов домой не поехал, дождался с работы мать, рассказал про раздрай в душе и конфликты с женой. Ну и про свои планы, конечно. Мать охала, плакала.

Особенно теплых отношений у нее с Валентиной не было никогда. После свадьбы Свиридов предложил Валентине переехать в Подольск. Какое! Та сразу отказалась – жить со свекровью? Ни за что! Да еще и Подольск, тмутаракань, а как на работу?