Острее клинка(Повесть)

— Еще несколько дней — и в этой квартире станет тоже небезопасно, — трезво заметила Соня. — Вы же это прекрасно понимаете.

— Это я, положим, понимаю. Но зачем меня гнать за границу, этого — убейте! — не понимаю.

— Ну, честное слово, — тряхнула своей белокурой головкой Соня, — вас надо уговаривать, как малое дитя. Правительство решило арестовать вас во что бы то ни стало. Нам передали насчет этого самые точные сведения. Значит, вам в ближайшее время активная работа все равно закрыта. Ваша безопасность — не только ваше дело. Это престиж всей партии.

— Что же, я больше не властен над самим собой?

— Стало быть, — подтвердила она. — В этом вопросе я полностью согласна с остальными.

— А в чем вы не согласны? — подхватил он, думая, что можно еще найти лазейку.

— Не согласна я с вами, — сказала Соня, — вы уверены, что такие убийства к чему-нибудь приведут?

— Во всяком случае, хуже не будет.

— Как знать, — покачала головой она.

— Значит, вы тоже не одобряете?

— Мне трудно одобрить, — не отводя от него глаз, ответила она, — это все же убийство…

— Казнь.

— Все равно. Я понимаю. Но мне кажется, если мы станем на этот путь, придется его пройти до конца.

— То есть?

— Надо будет метить в голову.

— Вы имеете в виду царя?

— Да.

Они замолчали.

Сергей подумал о том, что, может быть, до этого и не дойдет. Вряд ли такой акт революционеров сейчас желателен. В народе живет еще вера в царя. Его убийство не станет популярным. Революционеры многих оттолкнут от себя. Шеф жандармов для миллионов — пустое место! С чиновниками и помещиками народ сам время от времени расправляется жестоко. Другое дело — царь-батюшка… Еще странствуя по деревням, Сергей натыкался на этот патриархальный предрассудок.

— Ну, ладно, — отогнал свои мысли Сергей, — вы-то как живете? Давно приехали?

— Вчера, и представьте, удрала из-под носа у жандармов.

— Как так? — опешил Сергей. — За вами разве следят?

— Да нет. Просто меня арестовали.

— Что вы выдумываете, Соня.

— Но я правду говорю.

— Как же так? — Сергей не мог представить Соню арестованной. — Что с вами произошло?

— Ну, слушайте, — Сергей видел, что воспоминание доставляет ей большое удовольствие. — Я поехала из Киева к маме в Крым.

— В ваше имение?

— Ну да.

— Но это же безрассудство!

— И это говорите мне вы?

— Хорошо, хорошо. Я молчу. Что же там произошло?

— Произошло именно то, о чем вы думаете. Меня сразу сцапали.

Сергей с укоризной смотрел на Соню.

Он, конечно, ее понимал. Понимал, что желание повидаться с матерью и доставить ей — в первую очередь ей — нежданную радость было сильнее всякой осторожности. И потом — Соня верила в свою звезду.

— Но как же вы бежали?

— Очень просто. — В ее голубых глазах прыгали веселые чертики. — Жандармы отправили меня в Петербург. Ну, а в Чудове на вокзале два моих стража удобно заснули. Один лег на лавке, а другой — возле дверей. Дверь открывалась наружу. Я это сразу заметила. Ночью мне осталось только перешагнуть через спящего жандарма.

Сергей представил себе, сколько потребовалось выдержки, чтобы поймать этот единственный момент. Чудово — последняя станция перед Петербургом. Последний шанс. А от самого Крыма его, значит, не было.

— Не испытывайте больше судьбу.

— Постараюсь, — улыбнулась она. — Вы все же мне не нравитесь, Сергей.

— Почему?

— Хмурый какой-то.

— Будешь хмурый.

— Нельзя так! Нельзя закаменеть на одном.

Она, кажется, догадывалась, что с ним происходит.

— Не могу, — признался он, — мне трудно сейчас думать о другом.

— А вам как раз надо совершенно отвлечься.

— На что же я отвлекусь?

— На что? Я бы на вашем месте просто влюбилась.

Это было так же неожиданно, как многое, что делала и говорила она.

— Нет, — протянул он, — кажется, это исключено.

— Все вы так! — В ее глазах он читал едва ли не осуждение.

— Кто это — мы? — попытался улыбнуться Сергей.

— Халтурин, например, Лизогуб. — Она вдруг посмотрела на Сергея лукаво. — А я знаю одну замечательную девушку, вы с ней, между прочим, хотели встретиться.

В памяти Сергея возникло милое лицо, но сердце его в этот раз не дрогнуло.

— Я старик, Соня, — сказал он печально. — Без рисовки. Я сердцем вдруг постарел. После того, что я пережил, нужно что-то феноменальное, чтобы я мог почувствовать любовь.

— Вы думаете, что никогда не сможете полюбить? Что все женщины пройдут мимо вас, как бесплотные тени?

— Не знаю… Женщина, наверно, сможет внушить мне только страсть, может быть, облагороженную дружбой. Но это ведь совсем не любовь.

— Это не любовь, — как эхо, откликнулась Соня.

— Я не ханжа. Я не считаю предосудительными встречи с женщиной, которую сам глубоко не любишь. Но подумайте, вдруг это окажется женщина с глубокой душой? Я ведь разобью ей жизнь.

Милое лицо той, встреченной им на сходке, вновь тревожно ожило в памяти.

— Почему? — спросила Соня, удивившись болезненному выражению его лица.

— Потому что за все сокровища души, которые она мне даст, сама получит крохи.

— Но, может быть, такая женщина разбудит и в вас настоящее чувство?

— Едва ли. Я ведь говорю вам, что сердцем я стар. Ну, да что толковать об этом. От всего этого я теперь свободен.

— Мне очень жалко, — вздохнула Соня, и если бы ей можно было говорить при Сергее вслух, то она произнесла бы знакомое ему и дорогое ей имя своей подруги.

— Одно есть счастье в мире, — сказал он, — и одно несчастье. Это — мир со своей совестью и отсутствие мира с совестью. Все остальное вздор и пустяки. Все можно перенести не поморщившись, не сморгнувши глазом. Все, кроме этого.

— Нет, Сергей, — возразила Соня, — вы просто замкнуты на одном. Но счастье не только в том, о чем вы сказали. Мир с совестью — это много. Но жить только с этим тоже нельзя. Есть и другое. Я уверена, что вы переменитесь, и мы с вами еще вспомним этот разговор.